Тайной владеет пеон, стр. 48

Через полчаса Чако выходит из врачебного каби­нета и, проходя мимо врачей, салютует. Ему не отве­чают. Кто-то из женщин говорит по-английски:

— До чего омерзительный тип!

— Я говорю на четырех языках, мисс, — отзывается Чако. — Если вам угодно чертыхаться, изберите язык папуасов.

В аллее к нему подбегает лейтенант и показывает на сидящего на скамье бородатого мужчину.

— Болтался у руин, мой полковник. Выдает себя за антиквара Молину.

Чако подходит к задержанному.

— Что вы здесь делаете?

Взгляд свысока, пожатие плеч.

— Странный вопрос вы задаете антиквару, сеньор. Киригуа — наша житница.

— Скажите, это не у вас была маленькая неприят­ность с сыном?

— Не будем касаться больных мест, — твердо гово­рит Молина. — Я порвал с сыном задолго до его конца.

— Да. Я знаю. — Чако вдруг осеняет догадка. — Сеньор Молила, вы перенесли приступ лихорадки?

— Да.

— И вы останавливались?..

— У своей родственницы. У сеньориты Тересы.

— Мне очень неприятно, — говорит Чако. — Если бы сеньорита Тереса назвала сразу ваше имя, она избавила бы себя от вспыльчивости нашего лейтенанта.

— Мой полковник! — возражает лейтенант.

— Покайтесь, покайтесь, лейтенант! — вздыхает Чако, пронизывая молодого офицера острым взгля­дом. — Ваш удар стеком может иметь опасные послед­ствия для зрения сеньориты Тересы. Если так, вам при­дется подать в отставку. Мы не любим, когда под офи­церским мундиром бьется сердце мясника.

Лейтенант остолбенел.

— Что с моей племянницей? — возвышает голос Мо­лима.

Он все понимает. Он готов убить стоящего перед ним с застывшей улыбкой Чако. Если бы у него был сын, — он послал бы его на этих с оружием. Но сына уже убили. Он сделал все, что мог. Он отдал свое имя человеку, который лучше им воспользуется, чем сам Молина. Андрес попросил его выручить девушку. Он сделал, что мог, но, кажется, опоздал.

— Лейтенант, — приказывает Чако, — выдайте сень­ору Молина сеньориту... И позаботьтесь, — говорит он громче, — чтобы сеньора Молина без задержки и про­верок пропустили в столицу. Телефонируйте на все по­сты. Я сделал для вас все, что мог, сеньор антиквар, — любезно откланивается Чако.

И сеньор антиквар не откажет себе в удовольствии сделать все, что сможет для личного советника прези­дента. Он поднимает на руки рыдающую, ослепленную Тересу и выносит ее к подъезду больницы.

У подъезда — врачи, больные, жандармы. Слышатся крики. Это Санчео привел с собой пеонов. Он тоже опо­здал, неугомонный Санчео.

— Тереса, это я! — кричит он и подбегает к де­вушке. — Это я — Санчео. Посмотри, как я шевелю ушами.

— Я не смогу уже больше увидеть, Санчео, — плачет Тереса. — Я никогда не смогу увидеть. Нагнись ко мне.

Он скорее догадываетоя о ее вопросе, чем слышит его, и шепчет:

— Сейчас он садится в поезд... Машинист задер­жался за станцией. Слышишь гудок? Значит, все в по­рядке.

— В операционную сеньориту Тересу! — приказы­вает старший хирург.

— Санчео, — шепчет Тереса. — Он сказал, что я тоже не маленький человек.

И когда двери операционной захлопнулись, Санчео обратился к жандармам:

— Сеньоры, давайте расплачиваться.

Пеоны взяли их в круг и начали оттеснять к прово­лочным сеткам. Завязалась стрельба.

Ее услышал другой Феликс Луис Молина, сидящий в поезде со своими юными спутниками. Одетый в легкий черный костюм, какой носил антиквар, с аккуратно под­стриженной бородой, бледный, но спокойный, он подо­шел к окну и попытался рассмотреть, что происходит там, где стреляют. Но солнце било в глаза и вагон уже вынесся за холмы, в песчаную долину. У высохшей реки на камнях стояли прачки с корзинами: зной опередил их и забрал всю воду, какая предназначалась для белья.

Хосе и Наранхо сидели печальные и неразговор­чивые.

— В жизни не всегда делаешь то, что хочешь, — тихо сказал Карлос.

Он словно просил прощения у ребят за то, что не оставил их выручать сеньориту Тересу.

За спиной Карлоса раздался голос:

— Приготовьте документы, сеньоры пассажиры. По­лиция.

17. ЗАЧУМЛЕННЫЙ ДОМ

Проводник оповестил пассажиров и прошел дальше. Наранхо с беспокойством зашевелился. Хосе тихо ска­зал:

— Мой команданте, ты слышал?

Карлос укоризненно покачал головой.

— Не столкни со скамьи вазу, ховен. [54] Мой клиент щедро платит за эти вещи.

С обеих площадок вошли люди в штатском в сопро­вождении жандармов. Началась проверка.

— Кто такой? — грубо спросил один из штатских у Карлоса. — А мальчишки чьи?

Карлос приоткрыл глаза:

— Потише, сеньор полисонте... После лихорадки в голове как в горах отдается... Я антиквар Молина из столицы, а мальчики у меня служат.

— Откуда возвращаетесь?

— Из Киригуа.

— Лейтенант, — крикнул штатский. — Этот человек утверждает, что он сел в Киригуа. Вы были при по­садке?

Лейтенант был занят в другом конце вагона и про­бурчал что-то невнятное.

— Сейчас мы это выясним, — сказал штатский и прошел к офицеру.

Карлос понял, что допустил промах. Но кто мог знать, что они будут руководить посадкой на каждой станции? Он нащупал пистолет. Пожалуй, можно будет успеть спрыгнуть на ходу. Но сумеют ли мальчики?

Высокий, жилистый пассажир не торопясь пересел с соседней скамьи, оказался напротив Карлоса и до­вольно бесцеремонно подвинул вазу.

— Прошу поосторожней, сеньор, — начал Карлос и осекся: он узнал в пассажире Вирхилио Аррьоса.

— Ладно, ладно, дон Феликс, — протянул Вирхилио. — Ничего худого не сделается с вашей вазой. Я сам ее вносил в вагон, так что уж знаю, как обращаться с этой штучкой.

Карлос пытался вникнуть в тайный смысл его слов. Вносил... Значит, помогал сесть в поезд. Кажется, он  понял Вирхилио. Но как он оказался на свободе? Если ему удалось бежать, он не должен подвергать себя вто­ричному риску. Карлоса могут сейчас взять. Отмеже­ваться от Вирхилио. Немедленно. Тем более, что сосед слева с лицом хорька довольно подозрительно рассма­тривает его и мальчишек.

— Мальчики, если я задремлю, — недовольно заметил Карлос, — приглядывайте за вазой. В вагонах раз­ные люди.

Хорек не сводит глаз с Вирхилио.

— Не беспокойтесь, дон Феликс, — откликается Аррьос. — Я-то уж не засну в дороге.

«Зачем? Зачем, Вирхилио, ты связываешь себя со мной?»

Штатский стремительно возвращается. Сосед с ли­цом хорька показывает ему взглядом в сторону Вирхи­лио. Штатский с досадой отмахивается от него и оза­боченно говорит Карлосу:

— Прошу прощения, сеньор Молина. Насчет вас есть специальное указание сеньора советника. Лейте­нант интересуется, почему он вас не видел при посадке.

Вирхилио Аррьос лениво похлопывает штатского по плечу.

— Все в порядке, парень. Я посадил сеньора в слу­жебное купе.

Ого, как видно, Аррьос — важная птица. Агент ки­вает и отходит. Хорек бледнеет и собирается улизнуть. Но Аррьос заметил его гримасы и холодно замечает:

— Вы очень долго меня разглядывали, сеньор. На­шли беспорядок в костюме?

— Порядок, порядок, — растерянно отвечает не в меру любопытный сосед. — Просто мне показалось... я вас где-то видел.

— Давайте вспоминать, — настойчиво замечает Вир­хилио. — Откуда вы родом?

— Из Сан-Маркоса, из Сан-Маркоса, — верещит со­сед. — Ошибка... Явная ошибка.

— Где вы жили потом? — упорствует Вирхилио.

Мальчишек от души забавляет эта сцена, но Карлос мучительно раздумывает, почему Аррьос не отвяжется от хорька. Впрочем, Аррьос ничего не делает зря.

Мимо проносятся шеренги огромных колончатых кактусов. Их верхушки покрыты белым пухом. Кажется странным, что в этой песчаной долине, прожженной зноем, иссушенной, рассохшейся, еще существует зе­лень. Но она поднимается даже на этой раскаленной сковороде; она пробивается упорно, широко, с разма­хом; и вот целые квадраты пятнадцатиметровых кактусов-органос приветствуют своими яркими цветами пассажиров,   а   дальше стеной   поднимаются   винтообразные зеленые столбы, на которых, словно стекаю­щие капли крови, свешиваются алые мясистые плоды. Карлос припоминает статью Молина-младшего: «На­род наш, как зелень: он пробьется к свободе и свету».