Жених со знаком качества, стр. 35

Я был в шоке, не знал как возражать. Мария все это ему говорила? Кто же она тогда? Такого коварства я не ожидал.

— И вот что, Роб, — добил меня Заславский, — не хочу тебя расстраивать, но своими необузданными действиями ты достиг только того, что Маша тебя возненавидела. Она и слышать о тебе не желает, а очень жаль. Ты мог бы ей стать настоящим другом. Знаешь, женщины ее возраста любят заводить себе верных пажей. Понимаю, ты не мальчик и для этой роли вряд ли годишься, но теперь, когда у нас так серьезно с Делей, это был бы прекрасный выход. Ты мог бы мне помочь…

Он еще говорил что-то, замысловато и длинно — я ничего не понимал. Привыкший к тишине, одиночеству, к стройному ходу собственных мыслей, от хаоса внешнего мира я обалдел: как тут все непросто, непонятно, как нечисто, порой. Все, сломя голову, устраиваются, притираются, сталкиваются лбами или обходят друг друга. Разве это нужно для дела? Для настоящего дела. Дела, от которого польза всем, а не только себе. В глубинах сознания зрел протест: почему я должен во всем этом участвовать? Почему до сих пор не уехал в деревню? Почему не погрузился в свою теорию? Что происходит со мной? Я, человек спокойный, невозмутимый, рассудительный, уравновешенный, общепризнанная флегма — чем занимаюсь в эти дни? Лишь тем, что прихожу в ужас, столбенею, теряю дар речи и таращу глаза. Вот взять хотя бы последние часы — за всю жизнь я столько не волновался. Легко представить какой во мне зрел протест… Но протест остался во мне — на поверхность вышло только желание внести ясность.

— Виктор, — не скрывая раздражения, воскликнул я, — говори прямо, чего ты хочешь?

— Запросто, — обрадовался Заславский и снова начал длинно и уклончиво говорить об одиночестве Марии, о ее сложном возрасте, о своих взаимоотношениях с моей Делей и о том, что я мог бы всем помочь. В конце концов я сдался:

— Хорошо, помогу, но что для этого нужно?

— Совсем немного, — заверил меня Заславский. — Поддержи Марию. Ей сейчас нелегко. Сам знаешь, сколько времени отнимает наука. (Если бы он занимался ею? Уж сказал бы прямо: интриги.)

— Я почти не бываю дома, — не подозревая о моих мыслях, продолжил Заславский, — забросил семью, Мария ругается. А тут с Делей лавстори. Все случилось внезапно. В одно мгновение эта женщина завладела всем моим существом. Роб, я себе не хозяин. Знаешь сам что в таких случаях бывает: командировки пойдут, я у Дели торчу месяцами, Маша бесится… Боюсь, Мария этого не выдержит. Она уже жалуется на одиночество, а мой флирт с Делей только начался. И еще неизвестно чем он закончится. Боюсь, возможен разрыв.

Я опешил:

— С кем?

— С Марией.

— Ты с ума сошел! Вы прожили двадцать лет! Какой разрыв?

Заславский поморщился:

— Сам бы этого не хотел. Но как избежать? Поэтому и прошу у тебя помощи как у друга, тем более, что Мария тебе симпатична. Роб, поддержи ее, будь с ней повнимательней. Она несчастная женщина.

— Ты просишь об этом меня?

— Да, Роб. Мне ее жаль, но ничего не могу с собой поделать. Зачем она любит меня? Лучше бы тебя полюбила тогда, в юности. Ты со всех сторон положительный; она была бы счастлива. А со мной она только страдает.

— Если так, разведись, — посоветовал я, уже искренне считая, что это единственное решение проблемы.

Заславский обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону, причитая:

— Ты мне можешь сказать, что я скотина. Роб, скажи, ты будешь прав. Но делу это не поможет. Да, я скотина, хочу сохранить для себя обеих баб. Мария нечто обыденное, но разрыв с ней представляется мне трагедией. Роб, столько лет вместе, она вся моя, она уже включена в метаболизм моего организма.

— Брось Делю.

— А Деля — вспышка нового чувства. Она, как мальчишку, лишила меня покоя, аппетита и сна. Клянусь, над собой я не властен, но кто знает чем обернется это чувство? Страсть к Деле сметет Марию. Боюсь, добром это не кончится: в ее роду были самоубийцы. Помоги мне, Роб. Я разберусь, обещаю, сейчас важно выиграть время. Займи Марию. Отвлеки ее от меня, отвлеки. Охваченная флиртом с тобой, она не заметит моих отлучек, не станет их разбирать, даже будет рада свободно располагать собой.

Он замолчал и уставился на меня с мольбой. Я был потрясен. Растерянно глядя на Заславского, решал вопросы нравственности: имел ли он право меня просить? И как буду выглядеть я, выполняя его просьбы?

— Роб, соглашайся, — не выдержав, воскликнул он.

— Но ты же сам говорил, что Мария меня ненавидит, — как утопающий за соломинку, ухватился я за эту сомнительную мысль.

— Ерунда, — отмахнулся Заславский. — Это только потому, что ты на нее давишь. Переведи отношения в чисто дружеское русло, и она сама начнет на тебя давить. Уж я знаю женщин. Они не выносят равнодушия к себе. Спровоцируют и хромого, и слепого. Им все равно, лишь добиться своего.

— Но я еду в деревню, — привел я последний довод, сам чувствуя его несостоятельность.

Заславский замахал на меня руками:

— Роб, какая деревня? Сейчас, когда я гибну? Когда гибнет Мария? Ради друга можешь отложить на недельку поездку. Ничего с тобой не случится, а вот с нами — запросто. Роб, дружище, соглашайся.

— Хорошо, согласен, — сдался я.

Заславский обрадовался:

— Роб, тогда я побежал?

— Передавай привет Аделине, — бросил я с кривой усмешкой.

Он поморщился и неохотно пообещал:

— Хорошо, передам.

Глава 21

Проводив Заславского, я тоскливо простился с деревней и призадумался: чем заняться? Очень хотелось забыть о передрягах. Убежать от внешнего мира я мог только в работу, но мешала сестра. Сожалея о том, что Кристя оккупировала мой кабинет, я отправился в кухню и исследовал содержимое холодильника. Сокрушаясь, понял, что сестра до сих пор голодна. Окорок и паштет слопал Заславский, остальное не вызывало аппетита даже у меня. Что же тогда говорить о привередливой Кристине? Я решил наскоро прибраться в квартире и сходить в магазин, накупить побольше вкусностей. В магазине брал все, что под руку подворачивалось: ананасы — так ананасы, семгу — так семгу, икру — так икру. Но не хватал, тщательно отбирал самое лучшее. Звонок Марии застал меня за выбором салатов — каких только не было в нашем супермаркете, просто глаза разбежались.

— Роберт, нам срочно нужно поговорить, — странным, механическим, не своим голосом сообщила Мария. — Ты где? Я и звонила, и барабанила в дверь, но никто мне не открыл.

— Ты Кристину не разбудила? — испугался я.

— Нет, она напилась лекарств и спит, как убитая, — успокоила меня Мария. — Минут десять под твоей дверью топчусь. Ты где?

— В супермаркете, в трех шагах от дома.

— Роберт, я иду к тебе.

Мы встретились на ступенях магазина и, не сговариваясь, повернули к скамейке, что рядом с автомобильной стоянкой. Присев, Мария покраснела и виновато отвела глаза. Я тоже смутился: то и дело поправлял хозяйственную сумку, злясь на себя, что в этом нет нужды и выгляжу глупо. Впрочем, Мария не замечала, она переживала собственные бури. Мы оба молчали. Довольно долго. Первой заговорила она.

— Роберт, Виктор сказал, что между вами произошел разговор.

— И передал его содержание? — испугался я.

Мария потрясла своей лохматой головой:

— Нет, лишь сообщил, что передал тебе мои слова. Роберт, — она схватила меня за руку, — Роберт, прости. Теперь ты, наверное, нас ненавидишь…

Я пожал плечами:

— Вовсе нет.

Она вздохнула:

— Роберт, надеюсь, ты понял, что я врала. Виктор прижал меня к стенке, очень неожиданно… Я испугалась… Роберт… Между нами было в прихожей… Он мог слышать…

Я смущенно молчал. Мария говорила сумбурно и с трудом, после каждой фразы делала длинные, мучающие меня паузы:

— Роберт, он мог слышать нашу возню… Я не знала… Пришлось сказать, что ты меня преследуешь… Это так подло, так противно… Настоящая абъюрация, но, Роберт, я сделала это ради нас… Знаю, ты ненавидишь меня… Ненавидишь…