У жены под кроватью, стр. 42

— Совсем обнаглела! — гаркнул мигом пришедший в себя Желтухин. — Как ты попала в мою кровать?

— Ты меня пригласил, — не моргнув глазом, солгала Глафира.

— Зачем?

— Хотел устроить групповичок.

— А Липочка где была? — ужасаясь, выдохнул Желтухин и покраснел что тот разваренный хохляцкий буряк. И, как тому буряку, ему стало совсем плохо.

Не лишенная благородства Глафира пожалела любовника.

— Липки не было дома, — сообщила она.

— Где же она была?

— Ты отправил ее за бутылкой.

— Не может быть! А потом?

Глафире врать надоело, и она призналась:

— А потом я не помню.

Сообразив, что любовник не в настроении и ей здесь не светит, она чертыхнулась, перемахнула через перегородку на свой балкон и была такова. А Желтухин зашелся от мыслей. От страшных мыслей.

“Липочка пришла из магазина, — достраивая фантастическую конструкцию Глафиры, размышлял он, — а тут мы. В ее постели! Черт-те чем занимаемся!!! Она обиделась и ушла…”

— А-аа! А записку на кухне оставила! — закричал осененный Желтухин да с этим криком из постели и выметнулся.

Помчался в кухню проверять верность своей догадки. Не отыскав там записки, он понял: дело швах. Липочка в крайнем негодовании. Застала их в собственной постели с Глашей и решилась на чрезвычайные меры.

“Бросит! Бросит меня! — обмер Желтухин. — Допрыгался, глупый козел! Докобелировался, пока не полезло наружу!”

И как-то, сама собой, нарисовалась мрачная перспектива: пустой холодильник, пыль на полу, паутина в углах, белье нестиранное, посуда немытая, пустая прихожая…

Как только он понял, что практически остался без любимой жены, сразу одолела зависть к любовницам — эти-то стервы остались при своих дураках-муженьках. Где она, справедливость?

“Что же делать? — запаниковал Желтухин и сразу нашел мужское решение: — Надо пожить у Ниночки! Да-да, надо у Ниночки с недельку пожить, пока Липочка не успокоится. Со временем все забудется, а тут я с цветами-подарками возвернусь, упаду на колени и во всем покаюсь. Бррр!!! Нет, не во всем! Что я, дурак? Покаюсь только в Глафире. Зато крепко покаюсь, жена меня и простит. Она добрая”.

И Желтухин, пока не вернулась супруга, поспешил ретироваться к Загогулиной.

Глава 26

А Роман и Липочка, проснувшись в объятиях друг друга, пришли в недоумение. Особенно удивилась Липочка, чем тут же и поделилась с Романом.

— Почему я лежу под кроватью? — спросила она, шарахаясь от него, как черт от ладана.

Роман мгновенно смекнул, что этой ночью пылко (сказался невольный пост) отдавал свой супружеский долг коварной Загогулиной, которой здесь нет и быть не могло. Руки его еще помнили статное тело Глафиры, но голова говорила о том, что роль Загогулиной исполняла толстушка-Липочка. Все события ночи, прошедшие мимо сознания, капризная память вдруг начала возвращать. Не сильно, слегка, но этого вполне хватило, чтобы смущенный Роман постигнул смысл своей ошибки.

“Я лег с ней в одну постель! — прозревая, ужаснулся он. — С ней и с Желтухиным! Вот что наделала проклятая водка! Лег, а потом что? Потом вернулся на свое место. И… Олимпиада пришла ко мне под кровать… И мы с ней…”

— Вы совсем ничего не помните? — шалея, спросил Роман.

— Ничего абсолютно, — заверила Липочка.

— Ну так и не надо вам знать, — прошептал он и сделал правильный вывод: — Так жить нельзя!

— Как? — поинтересовалась Липочка, выкарабкиваясь из-под кровати. — А где же Ваня? — ахнула она, увидев разобранную, но пустую постель супруга с вопиюще-подозрительными пятнами… Слишком свежими!

Слишком свежими, чтобы Липочка не насторожилась.

— Или он не приходил? — растерянно промямлила она и, вдруг озаренная дурной мыслью, закричала: — Господи! Неужели это мы здесь с вами…

Роман мгновенно покинул свое подкроватье и возразил:

— Нет не мы. Я ничего не видел и ничего не знаю. Скажу только одно: Ваня ваш эту ночь провел дома.

— И видел меня пьяную?

— Несомненно.

— А вас?

— Меня он не видел, — заверил Роман и, не припомнив каким образом очутился в супружеской постели, повторил свой вывод: — Так жить нельзя. Мне пора уходить отсюда.

— Куда? — испугалась Липочка.

— Не знаю, но прошу вас, заберите из камеры хранения мои вещи. Номер ячейки я вам дам.

— Вещи-то я заберу, но предупреждаю: только после работы.

— Какой еще работы? — рассердился Роман.

— Вы забыли, я работаю в фирме Сан Саныча, — с гордостью напомнила она.

— Черт возьми!

— Вы опять на меня кричите? — повысила голос Липочка, но тут же охнула: — Ох, как болит голова!

Роман ей посочувствовал:

— Да и видочек у вас неважный. Оставайтесь. Куда вы пойдете?

— Надо, надо, — сурово ответила Липочка и скомандовала: — Марш на кухню, я вас покормлю.

— Мне бы лучше опохмелиться, — взмолился Роман.

Жалуясь друг другу, они отправились в кухню. Там мгновенно выяснилось, что опохмеляться нечем — заначку (коньячок) выпил Иван. Оба восприняли эту весть как трагедию. Особенно Роман, чей опыт был по этой части мудрей.

Голодная, терзаемая тошнотой и головной болью, Липочка отправилась в офис Сан Саныча. От глаз Лехи не скрылось ее состояние.

— Что, плохо? — украдкой сочувственно поинтересовался он.

— Хуже не бывает, — призналась Липочка.

Он ей подмигнул:

— Пойдем, полечу пока нет Сан Саныча.

Леха повел Липочку в комнату отдыха шефа, уложил ее на диванчик и поднес приличную порцию водки со словами:

— Мочи до дна.

— Не много ли, — усомнилась Липочка. — Меня и без того мутит страшно.

— Мочи, — прикрикнул Леха и пояснил: — Знаю, что делаю.

Липочка “замочила” и попыталась подняться с дивана.

— Куда ты?

— Убираться пойду, — промямлила она.

— Лежи, — рассердился он и опять пояснил: — Иначе сблюешь.

Липочка покорилась и прилегла. Она отвела от Лехи глаза и, испытывая мучительное чувство стыда, начала оправдываться:

— Не с радости я пила, с горя. Меня предал самый близкий человек.

Леха кивнул с пониманием и мудро констатировал:

— Только близкие и предают. Чужим это недоступно. Тошнит? — сочувственно поинтересовался он.

— От жизни меня тошнит, — призналась Липочка и разрыдалась. — Господи! Какая я невезучая! — приговаривала она. — Есть же счастье у людей, почему я такая горемычная?!

Леха ее успокоил:

— Счастья нет ни у кого. Все здесь маются. Я понял одно: мужчине и женщине, как ни крути, ни в жисть не договориться. Интересы у них слишком разные. Порознь им ад, а вместе страшный суд. Именно поэтому я больше никогда и не женюсь. Знаешь, что такое оральный секс по-семейному? — вдруг спросил он.

Липочка зарделась:

— Конечно знаю.

Леха усмехнулся:

— Знаешь, да не про то. Оральный секс по-семейному — это когда жена так на тебя орет, что кончаешь уже тогда, когда она умолкает.

— А я на своего мужа никогда не кричала.

— Что ты делала?

— Заботилась о нем, любила, боготворила его, а он меня предал. Предал!

И Липочка, еще горче залившись слезами, отвернулась и попросила:

— Уйди.

— Не парься, все образуется, — растерянно и неумело посочувствовал Леха.

Она ему не ответила. Леха сконфужено крякнул, озадаченно потоптался на пороге и ушел. Липочка же, наплакавшись, незаметно уснула. Проснулась она внезапно от скрипа двери.

— Там Ада лежит, — раздался непривычно смущенный голос Лехи.

Липочка не решилась открыть глаза.

— А что с ней? — строго поинтересовался Сан Саныч.

— Приболела.

— Приболела?

— Ну типа того, вчера слегонца перебрала. Я опохмелил ее, так она завыла. Слезы, каждая с мой кулак. А теперь вот заснула.

— Да-а? А на пьющую, вроде, не похожа.

Леха вступился:

— Да какой там — пьющая. Горе у баба, тяжело ей живется. Разбудить?

Сан Саныч, подумав, сказал:

— Не надо, она мне не мешает. Пускай спит.