Пусти козла в огород, стр. 46

Бедная Нюрка осталась ни с чем. Представляю, как ей было обидно. Ведь ни Фаине, ни Карине, ни Лоре, ни тем более Алиске отыскать такого Германа было не по силам, не по той орбите они вращались. Лишь непомерные амбиции и тяга к «прекрасному» помогли Нюрке протаранить бастион, выстроенный этими самыми сливками на пути у юных и прекрасных выскочек. Такими амбициями, кроме Нюрки, никто не обладал, а следовательно, Герман воспринимался подругами как подарок судьбы.

И подарок этот достался Алиске. Естественно, от любви к Герману у Нюрки осталась одна лишь ненависть, в чем она мне и призналась. И я ей поверила.

Когда она случайно заметила среди бумаг безалаберной Алиски Фанину анонимку, то увидела в этом перст судьбы. Сам бог повелел ей Герману отомстить, тем более что в те времена он как раз зачастил в Москву. Уезжал туда счастливый, а возвращался грустный, из чего Нюрка и сделала заключение: Герман загулял.

— И все? — спросила я.

— И все, — ответила Нюрка. — С кем он загулял, не знаю, но анонимку Алиске я на всякий случай послала, и, если память мне не изменяет, у них был грандиозный скандал. Алиска скрывала, но косвенные признаки недвусмысленно обнаруживались. Теперь ты веришь, что я не травила Алиску?

— Верю, — ответила я.

— А вот мне не верится, что ты веришь, — усмехнулась Нюрка. — Ну и черт с тобой.

В общем-то я Нюрке поверила, но на всякий случай решила заглянуть и к Фаине. Особых результатов от этого визита не ждала, но интересно все же было узнать ее мнение.

Фаина предавалась излюбленному занятию: как всегда, любезничала на диванчике, гипнотизировала своего психа-ботаника. Увидев меня, тут же закричала:

— Мархалева! Нет! Нет-нет-нет! Только не сейчас! У меня сеанс! Я взмолилась:

— Фаня, понимаешь, зашла в тупик, требуется твоя помощь, мне тоже нужен сеанс.

Псих же пришел в неописуемый восторг.

— Виола либэрум! Виола либэрум! — закричал он, тыча пальцем в мою бутоньерку. — Я был прав! Она существует!

На радости он повалился на пол, начал кататься по ковру и безумно хохотать. Я думала, что уж сейчас-то Фаина выгонит меня самым непристойным образом — коленом под зад. Она же в изумлении застыла, потом натянула на нос очки и уставилась на мою бутоньерку.

— Мархалева, — спросила она, — откуда это у тебя?

— Из оранжереи Алисы, — ответила я. — Марго притащила в холл эти цветочки, вот их и приколола. Разве ты впервые видишь эти фиалки? Их же полно у Алисы, сама же вчера там была. Неужели не заметила?

— Нет.

— А в чем, собственно, дело? — Фаина с любовью глянула на своего психа и сказала:

— Сама я в ботанике ни бум-бум, но, если верить этому несчастному, на твоей груди покоится фиалка свободы, открытая им и не признанная наукой.

— Что? — удивилась я. — Как это не признанная наукой, когда она покоится на моей груди?

— Дело в том, что фиалка эта обладает чудодейственной силой. Мой бедный ботаник уверяет, что раньше на нашей планете были заросли этих цветов. Вот чем он объясняет долголетие предков, которые употребляли в пищу эти цветы. Теперь же фиалка исчезла. Ее даже в Красную книгу не занесли, потому что никто не верит, что она вообще существовала. Я тоже не верила, когда он рассказывал, но теперь…

Фаина повернулась к своему ликующему психу и спросила:

— Дорогой, ты не ошибся? Это и в самом деле виола либэрум?

Псих подскочил ко мне, в глазах его горело какое-то фанатическое восхищение. Я отшатнулась.

— Это она! — совершая пасы над моей бутоньеркой, с нежностью сказал псих. — Виола либэрум! Тот, кто видел ее хотя бы однажды, счастливейший человек в мире.

Я усмехнулась:

— И я и Алиса уже не первую неделю любуемся на это чудо природы, а счастья все нет и нет.

Псих вдруг схватил мой воротник и вместе с бутоньеркой потащил его в рот.

— Виола либэрум! Виола либэрум! — вопил он. Я сопротивлялась, но, видимо, его неплохо в этой психушке кормили, потому что сил у него оказалось значительно больше. Костюм мой остался бы не только без бутоньерки, но и без воротника, если бы не подоспела на помощь Фаина. Она оттащила от меня психа, прокричав:

— Беги, Мархалева! Беги!

Я выскочила из кабинета. Бежать не стала, а расстроенная поплелась к своему автомобилю. Уселась за руль и призадумалась. Что же это получается? Суеты много, а результатов ноль. Даже про вторую страсть Германа ничего не выяснила. О том же, кто травит Алису, и говорить не приходится. Полное неведение!

В который раз подивилась бездарному Алискиному существованию. Как она жила? Даже про своих подруг ничего не знает, о муже понятия не имеет. С кем спал? Кого любил? Одни вопросы. То ли дело я: и муж и подруги просто зачитанные до дыр книги, и никаких вопросов. Только так жить и надо.

На этой мысли я вынуждена была от Алиски отвлечься, потому что зазвонил мой мобильный. Это была Тамарка.

— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Бросила Евгения и ерундой занимаешься!

— Тома, не ерундой, не ерундой. Алиску, понимаешь ли, какая-то сволочь травит, а ты предлагаешь бросить ее на произвол судьбы и ехать налаживать семейную жизнь? Ты сама как бы поступила, если бы кто-то травил меня?

— Конечно, поехала бы налаживать семейную жизнь, — не задумываясь, ответила Тамарка. — Еще на свет не родился тот человек, который тебя отравит. Кого угодно отравишь сама, причем одними словами, до ядов дело не дойдет, такой поганый у тебя язык.

— Тома, ты мне зачем позвонила? Соскучилась? Гадости некому говорить?

Все же Тамарка моя — настоящая подруга. Бросив свои дела, часами может на ум-разум меня наставлять.

— Мама, ты невозможная! — кричала она. — За тебя же, глупую, переживаю. Женька сбежит, будешь потом страдать, а у меня сердце не камень.

— У меня тоже не камень в груди, чтобы спокойно смотреть, как Алиска загибается.

— А в чем там дело, Мама, почему этим должна заниматься обязательно ты? У Алиски хватает и питерских подруг, вот пускай они ей и помогают.

Мне стало смешно: вот она, Тамаркина наивность. Я от эмоций чуть не задохнулась.

— Ха! Тома! Боюсь, подруги ей отправиться на тот свет и помогают. Это слишком запутанная история, не под силу справиться с такой загадкой даже моему уму.

Сама того не замечая, я выложила Тамарке все подчистую. Она же не Алиска, поэтому и про Лору с сыном, и про Фаню с романом, и про Нюру с анонимкой рассказала. Все вывалила. Тамарка слушала с интересом, а вот вывод сделала не правильный.

— Короче, Мама, — сказала она, — не выделывайся, умную из себя не строй, а бросай все и поскорей возвращайся, пока Евгений твой не сбег.

— Пока не узнаю, кто была вторая страсть Германа, с места не сдвинусь, — ответила я.

Тамарка плюнула, матюкнулась и сказала:

— Ладно, Мама, черт с тобой, дело прошлое, признаюсь. Я была второй страстью Германа.

ГЛАВА 28

Умеет Тамарка огорошить. Раз десять она повторила:

— Я была второй страстью Германа.

И я не осталась в долгу, раз десять спросила:

— Ты?!

А она мне с гордостью:

— Я!

А я ей снова:

— Ты?

Долго бы мы так еще общались, если бы Тамарка не вспомнила про свои переговоры с инвестором.

— Мама, мне некогда, — заявила она, — на встречу опаздываю, а ты дурью не майся, а хватай мешки и дуй домой, пока Юлька Евгения снова не охмурила.

— Постой, — завопила я, — какая встреча? Куда ты опаздываешь? У меня вопросов тьма, а она про какого-то жалкого инвестора толкует. Как это ты — вторая страсть Германа? А я почему не знала?

Представьте себе, Тамарка еще и удивилась, хотя удивляться, по всему, должна была только я.

— Мама, ты невозможная, — презрительно рассмеялась она, — требуешь от меня, чтобы я была такой же дурой, как ты. Так я про Германа тебе и доложила! Не хватало, чтобы ты помчалась делиться радостной вестью с Алиской. Да, у нас был роман. Продолжительный. Но это было так давно, что я и сама успела о нем забыть.