Моя свекровь — мымра!, стр. 49
Детектив сразу спросил:
— Куда Фрося сбежала?
Арнольд его просветил:
— В этом доме порядки дурацкие, на третьем этаже туалета нет. Только на первом и на втором.
— А причем здесь туалет? — удивился Евгений.
Мы с Арнольдом бросились ему объяснять, но в этот самый момент раздался мощный удар по двери, а за ударом последовал мат с фейерверком.
Детектив ужаснулся:
— В баррикаду обойму, сволочи, разрядили!
— И не одну, — бледнея, добавил Арнольд.
Заметив, что мужчины изрядно струхнули, я храбро их вдохновила:
— Будем насмерть стоять!
И на пол присела, спряталась за колонну подальше от пуль.
Арнольд на меня посмотрел и сказал:
— Нет, стоять вообще не годится.
И сел со мной рядом. Детектив тоже перестал подпирать плечом баррикаду и… начал подпирать собою меня. Таким образом я снова оказалась во главе мужчин, но теперь уже главенствовала сидя на полу.
А баррикада тряслась, ходуном ходила — мат тоже гремел, не стихал. После очередного грохота в дверь у детектива нервы не выдержали.
— Вам кого? — откликнулся он на стук.
— Мархалеву отдай, и мы сразу уйдем! — раздался в ответ отвратительный бас.
Возбужденная любопытством, я осведомилась:
— А кто вас за ней прислал?
И в ответ услышала детскую глупость:
— Дед Пихто и баба Тарахто!
И хоровое “гы-гы”. Подростки, честное слово, ни опыта, ни ума — “пушки” одни.
Впрочем, разве умный человек станет бряцать оружием? Умный человек все конфликты решает только силой ума.
Так я и поступила — затеяла переговоры, исходя из таких вот соображений. “Продержаться нам надо какой-то час, — прикинула я, — а способности у меня уникальные. Я и на день, бывало, умела беседу подрастянуть, и разговорить удавалось, порой, и немого”.
— А зачем вам нужна Мархалева? — с присущим мне тактом спросила я.
— Кто много знает, тот мало живет, — философски раздалось в ответ.
— Мысль ваша афористична, — заметила я, — но малоинформативна. Хотелось бы чего-нибудь поконкретней.
И я незамедлительно получилась то, что просила.
— А если конкретно, бля, то за одну Мархалеву даруем всем вам свободу. Бабу отдайте, и мы сразу отвалим.
— Всего-то, — обрадовалась я. — Раз так мало вам надо, непременно договоримся. Вижу, судьба нам послала великолепно воспитанных и тонко настроенных, интеллигентных людей. Исходя из этих своих редкостных качеств, может, вы сообщите какая участь в дальнейшем ждет эту бабу, госпожу Мархалеву?
— Не ждет ее участи никакой, — просветил меня мерзостный бас.
Я растерялась:
— Это очень туманно. Вы что же, убьете ее?
— Зачем? Когда-нибудь все мы умрем, — услышала я новый ответ и растерялась вторично.
Хотела задать вопрос, проливающий свет на фатализм человечества — интересно же знать почему мы все возьмем и умрем, пусть и когда-нибудь. Ведь хороший вопрос — но задать его я не успела, встрял подлый Арнольд.
— А где гарантии, что вы нас не тронете, если мы Мархалеву вам отдадим? — спросил он.
И меня озарило: “Пора завязывать с переговорами, надо срочно из стойла “быков” выпускать!”
Что я и сделала: на ноги шустро вскочила и к заветной комнате понеслась, под встревоженные крики Арнольда:
— Мархалева! Куда ты? Куда?
— На Кудыкину гору! — гаркнула я, распахнув настежь дверь комнаты.
“Быки”, увидев меня на пороге, дружно отпрянули, как от чумы. Я взмолилась:
— Родненькие, что же вы здесь сидите?!
Валет настороженно спросил:
— А что мы делать должны?
— Дать бой подлым захватчикам! — рявкнула я. — Пойдите послушайте что там творится! Там переговоры уже идут, грязная сделка свершается! С минуты на минуту вы можете лишиться самого дорогого!
— Чего? — изумились “быки”.
— Меня! Дом осквернен присутствием банды!
“Быки”, зверея, спросили:
— И чего те бандиты хотят?
— Того же, чего и все, — ответила я и с легкой гордостью пояснила: — Меня! Меня! Сколько можно вам говорить? Они требуют выдать меня!
— Они что, сказились? — опешил Валет. — Да Якудза на ремни нас порежет!
Я рассердилась:
— А я про что? Какие вы бестолковые! Скорее беги меня спасать!
И “быки” убежали. Я решила, что слушать пальбу с безопасного расстояния будет приятней и осталась в комнате. У окна постояла (у родного уже шнура) да и подумала: “Кто его знает как там получится? Япошки “быков” измотали, а я у себя одна. Опять же береженого бог бережет”.
С этой мыслью я на подоконник вспорхнула, опять замотала ладони подолом костюма, обхватила руками шнур и… съехала вниз. На земле было прохладно и влажно, но жизни здесь было больше, чем у гостеприимных “быков”.
“В кустах оно будет надежней, там Тамаркиных бойцов и дождусь”, — подумала я, резво направляясь к густым полуопавшим зарослям.
Увы, это была последняя моя мысль. За спиной раздался какой-то хруст и все — темный провал. Оставалось только надеяться, что хрустела не моя голова. Впрочем, даже надеяться я не могла, а ведь надежда умирает последней.
Что же это выходит?
Перед надеждой я, что ли, умерла?
Глава 34
Господин Судзуки пребывал в благодушном настроении. Работа над переводом шедевра несравненной госпожи Мархалевой продвигалась успешно. И даже профессору-переводчику не удавалось помешать этому великому делу.
“Да, конечно, — думал о своем переводчике Великий Тацу, — он, конечно, специалист, но для хорошего переводчика этого недостаточно. Нужно чувствовать, ощущать душу автора: тонкую, высокую и нежную душу Мархалевой Софьи Адамовны. Нужно понимать… А разве он, этот профессоришка, может…”
Вкрадчивый голос переводчика вторгся в мысль о высоком:
— Я полагаю, Тацу, что фраза: “пусть он подавится своим вшивым банком”, — являет собой классический пример иносказания. Иначе ей невозможно дать объяснение.
— Чему там нет объяснения? — пробудился от грез Великий Дракон.
— О, нет, я конечно, смог постигнуть смысл выражения, — поспешил заверить грозного заказчика профессор — фраза, наверняка, должно звучать так: “когда банкиру во время обеда сообщили, что у всех сотрудников его банка обнаружен педикулез, бедняга подавился от изумления и неожиданности”.
Тацу даже не рассердился. Он грустно посмотрел на профессора и убежденно ему сообщил:
— Ты идиот. Это значит лишь то, что героине совсем не нужен упомянутый банк вместе с его владельцем. Героиня благороднейше его отдает.
— Почему? Потому, что в банке все вшивые? — не смог сладить со своим любопытством переводчик.
— Вон! — взорвался Великий Дракон. — С такими преподавателями наша молодежь никогда не сможет достойно овладеть языком соседей.
Профессор-переводчик исчез, а Тацу вновь погрузился в приятные грезы. В ожидании возвращения Юдзана он представлял себе как сердце неприступной госпожи Мархалевой преисполнилось благодарностью к нему, Великому Дракону. Он сумел вовремя протянуть ей руку помощи. Сумел…
Господин Судзуки рисовал в своем воображении картины одна приятнее другой. Вот, великая Мархалева с трепетом (и может быть с любовью) принимает посланное им бесценное кимоно, наследие божественных императоров, вот…
Тихо вошел секретарь.
— В приемной Юдзан, мой господин, — с поклоном оповестил он Тацу, с трудом сдерживая непристойный смех.
Сердце великого Дракона сжалось в приятной истоме.
— Пусть войдет, — торопливо распорядился он.
Юдзан замер перед всесильным Тацу, не смея понять глаза.
— Что это? — изумленно спросил Великий Дракон. — Ты что же, так вот и путешествовал?
— Да, Тацу, — скорбно признался Юдзан.
— Если ты не сможешь найти достойных оправданий, я велю с тебя с живого содрать кожу, — бледнея от гнева, пообещал Великий Дракон. — Почему на тебе кимоно, посланное мной в подарок госпоже Мархалевой? Почему оно на тебе запахнуто налево, как на покойнике?1 Впрочем, ты предусмотрителен! Самое время тебе готовиться к смерти!