Моя свекровь — мымра!, стр. 45
Но Тамаркины подданные и на это хотели плевать. Они уже не бежали, — летели, над поляной просто парили, приближаясь к стаду “быков”. От наглости их Валет-предводитель остолбенел. Слаб оказался, бедняга, нервы его не выдержали и, прячась за стадо, он героически завопил:
— Вали их, братва!
И разрядил с перепугу в нападающих автомат.
Что тут началось! От взрывов и выстрелов поляну гарью и дымом заволокло. Детектив с Арнольдом стали ругаться. Фрося тоже была недовольна. Впрочем, и я. Ведь возможность наблюдать за ходом событий напрочь исчезла. Трещали автоматные очереди, бухали одиночные выстрелы, что-то с диким грохотом жутко рвалось, а я даже не знала что!
Вокруг гарь и дым!
И неизвестность!
Лишь изредка в этой мешанине мелькали чьи-то темные тени — догадывайся кто там кого. Я прямо вся извелась, пока грохотнул последний взрыв и стихло. Стихло, представьте все: и мертвое, и живое.
Зажмурившись я подумала: “Хана нашим храбрым орлам, безмозглым Тамаркиным подданным, забывшим дома оружие! Если живая вернусь в Москву, то первым делом отправлюсь в церковь, поставлю огромную свечку за упокой их несчастных душ. И в самом деле, как можно счастливым быть, если берешься служить этой вредной Тамарке?”
Так, желая им царства небесного и немного размышляя о любимой подруге, я нервничала и, жизнью рискуя, вывешивалась из окна.
И что же я там наконец увидела?
Первыми из дыма-пыли-кошмара появились Тамаркины подданные. Они бодро волокли за собой пострадавших “быков”. Сразу обнаружилось в них деловое воспитание, данное моей бизнесменкой подругой. Тамаркины подданные всех “быков” тщательно пересчитали, аккуратно уложили рядками и ловко связали попарно. Особо сердобольный метался, виртуозно бинтуя им раны.
“Какой гуманизм! — восхитилась я. — Вот что значит Тамаркина хватка. Все дешево, бескровно и цивилизованно”.
Когда клубы гари на поляне окончательно рассеялись, выяснилось, что из Тамариных бойцов серьезно никто не пострадал. Только с некоторых маски слетели. Я пригляделась и… ничего не успела сказать.
— Да это же азиаты! Японцы! — первой сообразила Фрося.
— Точно, япошки, — авторитетно подтвердил Арнольд. — Уж я повидал их, у нас их тут бывает немеряно.
“Японцы, значит”, — подумала я и бросилась Тамарке звонить.
Подруга, как всегда, слова не дала мне сказать.
— Мама, ну ты даешь! Можно сказать в прямом и переносном смысле!
— О чем это ты? — осторожно спросила я.
— Ха! И она еще спрашивает! — с гнусным восхищением изумилась Тамарка. — Да я смотрю телевизор и думаю: такого отпадного секса со времен буйной юности не видала, с тех самых пор, как Даня мой постарел. Нет, Мама, зря ты занялась бумагомарательством. Не за свое ты дело взялась. Такие таланты в землю зарыла!
В отчаянии я завопила:
— Да не меня ты видела, Тома, совсем не меня!
— Брось! — в голосе Тамарки звучала снисходительность женщины, видевшей виды. — В Москве все прям-таки рукоплещут. А уж телевизионщики как пристрастились тебя показывать. Ты у нас, Мама, теперь просто суперзвезда. Во всех программах только лишь ты, во всех выпусках новостей и даже в передаче “Семья и школа”.
Я возмутилась:
— Они что, пожизненно будут теперь меня выставлять на весь мир?
— Не знаю, Мама, диктор сказал, что эпизод вставлен в программу по просьбе трудящихся. Зрители телекомпанию атаковали звонками, требуют мерзкое зрелище повторить, чтобы другим неповадно было. На этот раз тебя увидела вся Россия.
— Да знаю, Роза с Марусей уже звонили, восхищались моей фигурой, пытали как удалось мне так похудеть.
— И правда, Мама, как тебе удалось добиться такой фигуры? — забеспокоилась и Тамарка.
Я начала мямлить ей про диеты, но Тамарка возмущенно меня перебила:
— За дуру ты держишь меня?! Мама! Одними диетами здесь не обойтись. Добиться такой фигуры можно только посредством секса!
— Ой, Тома, меня тревожит другое. Почему свекровь моя не звонит?
— Может в обморок от зависти брякнулась? — предположила Тамарка.
— Так и есть, — согласилась я, — точно, бог пожалел меня, свекровь в обмороке валяется и некому Роберту телевизор включить, сам никогда не включит. Выходит, он не смотрел новостей. Может, еще пронесет, — со слабой надеждой воскликнула я.
— Мама, а зачем ты звонила? — опомнилась, наконец, Тамарка.
— Хотела спасибо сказать.
— Так быстрей говори!
— Тома, родная, огромное и большое тебе спасибо!
— За что?
— За группу твою.
— За какую группу?
— Дивлюсь, Тома, каких ловких япошек ты нам прислала…
— Что? Япошек? Да на кой мне коротышки япошки? У меня крепкие русские парни. Жаль не могут никак улететь. Самолет забарахлил, пора новый давно покупать, да некогда все.
Я обомлела. Вот это номер! Чьи же тогда япошки? Может Якудза иностранным легионом разжился? Но чем ему наш Валет не угодил?
Ни секунды не медля я подлетела к двери и забарабанила в нее что есть мочи.
— Откройте, мерзавцы, иначе повешусь, застрелюсь и дверь поломаю!
Никакой реакции. Полная тишина.
Если не считать возмущения детектива и Фроси с Арнольдом — те завопили, как резаные:
— Зачем ты стучишь?! Чего добиваешься?!
— Сейчас узнаете, — гаркнула я и скомандовала: — Женя, Арнольд, выносите немедленно дверь!
— Да как ее выносить, когда она из железа? — спросил детектив.
— И в стену вмурована намертво, — добавил Арнольд.
Охваченная навязчивым и неясным самой мне желанием, возражений я не приняла и завопила:
— В атаку! За мной! Вперед!
Не иначе в нашем роду полководцы водились.
Подстегнутые моей неуемной жаждой немедленных действий, мужчины зачесали затылки, гадая чем мне помочь.
И в этот момент дверь сама распахнулась.
Глава 31
Слава богу, дверь ломать не пришлось: сама с треском раскрылась.
Через порог вереницей (культурно) просочилась толпа азиатов. Выстроились рядком, любезно нам улыбаются, кланяются, лепечут “хай, хай”, словно в гости пришли по нашему приглашению.
Во главе их отряда, возвышаясь на две головы, здоровенный японец стоит — не иначе пращурка его согрешила с русским мужчиной (не устояла, япона мать). Физиономия важная у гиганта, и коробку он держит в руках с гордостью необъяснимой.
Спрашивается, кто их, иноземцев, в наш дом позвал? И чем платят за гостеприимство? Кто им позволил избивать наших братков? Нашли чем гордиться.
Короче, посмотрела я на коробку, на рожи их азиатские и такая обида меня пробрала за наших русских “быков”. Лежат они там повязанные, униженные и израненные, а кем? Япошками, черт возьми!
— Ах, вы сукины дети! — рявкнула я. — Это чем же вы тут гордитесь? И перед кем?
У азиатов улыбочки стерлись с лица — на смены им пришла озабоченность. Вижу, силятся понять на что намекаю. Вот тут-то я прямо вопрос и задала:
— Зачем наших братанов повязали? А били их перед этим зачем?
Спрашиваю, а сама от ярости голос свой абсолютно не слышу — такой патриотизм вдруг во мне взыграл. Так распалилась, от себя не ожидала сама.
Азиаты растерянно переглянулись. Вижу, внемлют мне, и продолжаю.
— Это что же вы о себе возомнили? — интересуюсь с присущей мне справедливостью.
Говорю, а сама надвигаюсь на них, как грозовая туча, как дух отмщенья, как королева ветров — кажется, есть такая.
Смотрю, япошки забеспокоились, залопотали по-своему, засуетились. Но строй держат, мужаются и поглядывают с вопросом на главаря, на здоровущего. А здоровущий (тот, который с коробкой) в неописуемое волнение вдруг пришел и по-русски кричит:
— Не гневайтесь, госпожа! Мы посланы Тацу самим! Мы вам желаем добра!
Ну надо же! И эти уже мне добра желают! Значит свекровь моя не одинока теперь!
Сами понимаете, какое в связи с его заявлением настроение на меня нашло. Теперь я не просто так наступаю, а с присущими мне желаниями.
“Надо бы задвинуть япошке коленом промеж ног, — кумекаю я, — да как назло он хозяйство свое коробкой прикрыл”.