Моя свекровь — мымра!, стр. 26
— Чтобы и меня связать, как Ефросинью.
Вы не поверите, но он взбунтовался:
— Не буду я связывать вас!
Ну как тут не поразиться? Я поразилась:
— Не хотите меня связать? Добровольно лишаете себя удовольствия?
Он хмуро отрезал:
— И связывать не буду, и жалею уже что связался, и спускаться не буду. Как хотите, так и поднимайтесь.
Я возмутилась:
— Как это — вы не будете! Чем я хуже подруги? Ее охотно вязали, а меня почему-то вдруг не хотите! Это несправедливо! Дискриминация это!
— Знаете что, — рассердился Арнольд, — мне капризы ваши уже надоели.
— Мои капризы мне и самой уже надоели, — миролюбиво призналась я, — но на этот раз не шучу. Во избежания зла вы меня лучше свяжите. Кляп тоже не помешает. Обычно я неплохо владею собой, но третий этаж, это третий этаж. Пару слов нецензурных и из меня могут вылететь, а слово не воробей, вылетит не поймаешь. Особенно, если тем дурным голосом завоплю, каким я в таких переделках (обычно) о плохом настроении мир извещаю. “Быки” точно услышат, и “преф” не спасет, — заверила я.
И загордилась. Умею подбирать аргументы — мигом Арнольда на подвиг подбила. Он быстренько пауком опустился вниз, меня хорошенько связал, осторожно снабдил мой молчаливый рот кляпом и пчелой взмыл наверх.
И началось!!!!!!!
Не буду подробностями ваш слух омрачать, скажу лишь одно: мой подъем прошел значительно тяжелей — сказалось отсутствие моих же советов. Зато Арнольд себя не очень-то ограничивал, то и дело шипел:
— Не дергайтесь! Не трепыхайтесь! Поменьше каблуками орудуйте!
Если честно, я вообще ничем не могла орудовать — телепалась как в проруби это, как его…
Ну, да не будем о грустном.
И все время билась об эту, как ее…
Господи, что же с моей головой? Билась о что-то, а вспомнить никак не могу…
О! О стену! О стену я, черт возьми, и билась, как сумасшедшая! И все лбом! Головой! Головой! — Главным рабочим органом.
Как попала в окно не помню, помню только как рухнула на пол. А рядом рухнул Арнольд и бестолковейше брякнул:
— Гораздо вы тяжелей!
И это при любимой подруге! Которая только того и ждет! Потому что только о том и слышит как я на диете сижу и какое у меня голодание!
— Вы совесть имеете? — интересуюсь я у Арнольда, стараясь радости Ефросиньи не замечать.
— Ужасно устал, — отвечает он невпопад.
Я глянула на него — и в самом деле бедняга упарился, а всего и смотался по стенке: пару раз туда и один — обратно.
“А что это он тут сидит? Расположился!”
— Вы никуда не спешите? — строго спросила я у Арнольда.
Он ответил:
— Ужасно спешу.
— Вот и отправляйтесь скорее вниз, неровен час пожалуют в гости “быки”, будет тогда вам коррида.
— Сам понимаю, но вряд ли в ближайшее время спуститься смогу.
Я удивилась:
— С чего это?
Арнольд, с укором взглянув на меня, прошептал:
— Она еще спрашивает.
Вижу — человек в полном упадке. Решив его приободрить, я бойко воскликнула:
— Если хотите, мы с подругой вам поможем спуститься.
— Как? — оживился Арнольд.
— Сбросим вниз, — ответила я, и…
Он согласился:
— Бросайте.
Этот партнер так халатно тащил меня вверх, что я чуть не сделала доброе дело, но Фрося ни с того ни с сего помешала.
— Как можно живого человека выбрасывать с третьего этажа? — озадачилась вдруг она.
— Я уже не живой, — успокоил ее Арнольд.
Фрося и на это нашла ответ:
— А к мертвым у нас в России тем более отношение особенное: их всячески хвалят и превозносят.
Подумав, я согласилась:
— Да, мы тоже, когда Арнольда вниз скинем, сразу начнем его превозносить. И хвалить.
Уж не знаю, чем дело закончилось бы, но за дверью вдруг раздались шаги.
— Это “быки”! — воскликнула я, бросаясь к окну и задвигая штору.
Все на мне! Все на мне! — Фрося с Арнольдом не шелохнулись: на полу оба сидят и тупо смотрят в пространство.
Проверив как обстоит дело с проклятым шнуром — виден он или не виден — я убедилось, что со шнуром дело даже похуже, чем со стеклом, ловко выставленным мною (если вы еще не забыли) из рамы. Стекло-то закрыто шторами, а вот шнур — зараза! — торчит.
Но мне уже было не до шнура — по комнате бегал Арнольд, беспомощно приговаривая:
— Теперь я пропал!
Я возмутилась:
— Что — пропал? Лезь в диван!
Арнольд — ну и дурак — наотрез лезть в диван отказался: гордость мужская, видите ли, не позволяет ему. Откуда только она взялась у порно-актера?
А к шагам уже добавилось ковыряние ключа в замке — в воздухе завитал огнеопасный дух керосина!
— Фроська! Что сидишь? — рявкнула я.
— А что я делать должна? — удивилась подруга.
— Арнольда быстро за ноги хватай и спасай его, бросай под диван!
Так мы и поступили: схватили партнера за ноги (невзирая на мой радикулит!) и попытались затолкать под диван — не пошел. Тогда мы его прямо в диван уложили, туда, где обычно хранят белье.
И вовремя, вам скажу, управились: едва диван успели прикрыть, как дверь распахнулась, и в комнату ворвались “быки”.
Глава 18
Если веселый мой взгляд на жизнь вас окончательно не притомил, то скажу: “быков” я не считала, но было их много. А шнур на крюке висел на самом видном месте под потолком.
“Кто-нибудь из парнокопытных обязательно углядит”, — цепенея, подумала я.
Пришлось вызывать огонь на себя. Перво-наперво я выбрала для себя подходящего “быка”, того, кто был ближе. Памятуя о наказе Якудзы — о том, что на нас не должно быть ни единой царапины — я резво подскочила к избраннику и саданула его промеж ног так, что и другая коленная чашечка у меня разболелась.
“Теперь будут обе болеть!” — зло подумала я и добавила.
На этот раз подумала с сожалением: “Ну все, от члена мало чего рабочего у бедолаги осталось”.
А “бык” с диким воплем хозяйство свое сразу двумя руками бережно обхватил — но поздно, раньше надо было беречь самое дорогое. Пока другие “быки” в задумчивости столбенели, пострадавший по комнате жеребцом игривым скакал и сквозь зубы все пытался узнать у меня:
— Ты что, сука, совсем охренела?
Я смело ему отвечаю:
— Да нет, просто у меня характер такой.
Остальные “быки” об этом узнав, заторопились — друг друга расталкивая, поспешили из комнаты. Травмированный мною зло цыкнул зубом — не впечатляюще, не так как батя Якудза — и за бригадой своей враскорячку последовал.
Едва они вышли, раздался звук рухнувшего тела — оглянулась: Фрося в отключке лежит на полу. Я бросилась к ней, на диван затащила, рядом присела и, как ближайшей подруге, с огоньком надавала по обеим щекам — короче, спасла. И что же в ответ получила?
Фрося пришла в себя и вместо благодарности, дико тараща глаза, с осуждением строго спросила:
— Мархалева, зачем ты сделала это?
И многозначительно кивнула на дверь, за которой “быки” растворились. Я пожала плечами:
— Сама не пойму, что на меня нашло…
Хотелось, конечно, на своем состоянии остановиться и поподробней его обсудить, но не судьба — под нами вдруг ходуном заходил диван. И завопил басом партнера Арнольда:
— Выпустите меня, а то задохнусь!
Пришлось его выпустить. Вылез — тоже неблагодарный — злой презлой и сразу прощаться:
— Все девочки, желаю тут вам не скучать, а я пойду лучше к окну.
Фрося к планам Арнольда отнеслась со своим пониманием, сразу спросила:
— Какнешь — придешь?
У нее, у несчастной, одно на уме на почве Медвежьей болезни.
— Зачем он нам, — вразумляю ее. — Пусть идет, точнее, летит.
— Да-да, — заспешил Арнольд, и вот тут-то вдруг и раздался подозрительный звук.
Умудренная опытом, я воззрилась на Фросю:
— Опять стул скрипит?
Она, испугавшись, ушла в отказ:
— У меня нет больше стула.
Арнольда же любопытство заело.
— Какого стула? — спросил он.
Фрося обреченно головой помотала: