А я люблю военных…, стр. 38
Наследник!
Могучий воин!
Поэт!
Окно смотрит во двор, захватывая поворот тропинки. Шагает Сумитомо по дорожке мимо парчовых деревьев. Притаилась Харима. Выглядывает из-за ширмы. Жадно ищет его глаза. Не позволит Харима такого на людях. Никогда не позволит! Не взглянет прямо в живые глаза юноши, нет ничего дороже их, полных упрямства и силы.
Мечтательные и веселые глаза Сумитомо. Загадочные и бездонные.
Лишь из окна, тайком, из-за ширмы, вглядывается Харима в лицо Сумитомо. Пылают волнением, смущением щеки. Сползает по атласной коже слеза. Никогда им не быть вместе.
Другая мила Сумитомо!
Чует сердце!
Другая!!!
Сумитомо младший сын советника — сын от второй жены. Первая умерла бездетной. Перед смертью ввела в дом девочку сироту. Хариму — дочь преданного вассала, гиси, отдавшего жизнь за дом Фудзивара.
Воспитать сироту вассала, исполнившего до конца гири, тоже долг, от которого не уклоняются.
“Оставлю ее в доме и дам лучшее воспитание,” — сказал Фудзивара-но Томоясу.
Сдержал слово.
Воспитанна и умна Харима!
Образованна и красива!
Дочерью ее зовет сам императорский советник.
Но… нет счастья. Не замечает ее сын господина.
Стоит у окна Харима. Трепещет, любуется Сумитомо. Не знает, что творится в его душе.
Поскрипывают, позвякивают ёрои. Шагает Сумитомом по дорожке к дому отца. Почти год не виделись мужчины. Легче застать отца при дворе императора. Но…
В опале Сумитомо!
Нет хода во дворец!
Не сулит радости встреча с отцом. Как объяснить происшедшее? Поверит ли отец, что не он, Сумитомо, обнажил меч в присутствии “Божественных врат”? Что оболгали? Что по нужде сознался на следствии? И свое следствие, теперь, ведет…
Долгий разговор!
Ко — сыновья почтительность, основной принцип жизни. И гири — основной. Сумитомо обязан отомстить за друзей. За их гибель, за свой позор и унижение. Как быть?
“Если подумают, что утратил я уважение к родителям, позор падет на меня. Не смываемый позор. Запретит отец мщение и… сэппуку! Не дожидаясь решения сегуна. Против воли Богов. Только так разрешится все. Нельзя иначе.”
Долго ждет Харима. Не выходит Сумитомо. Все еще в покоях отца. Вечереет. Спустилась в сад она и…
Шаги по дорожке. Легкие радостные. Позвякивают ёрои, поскрипывает кожа. Спешит Сумитомо. Радостны глаза. Брызжет весельем.
Мелькнул Сумитомо мимо. Застыла в поклоне Харима. Горестно сжалось сердце. Но…
Вернулся!
Улыбнулся!!
Коснулся рукава кимоно!!!
Впервые, с тех пор, как стал мужчиной, заговорил с Харимой!!!!!
Вспыхнула Харима.
Не верит счастью.
Небезразлична она младшему господину.
Любимому Сумитомо.
Слышит она слова его. Но потом, потом поймет все. Сейчас лишь музыкой ласкают они слух.
Музыкой!
Проводила взглядом Харима младшего господина — не выпрыгнуло бы сердце из груди.
Сумитомо вскочил на коня.
Радостно на душе. Ко — сыновний долг — исполнен. Понял отец. Поверил. Преисполнился гордостью за сына, ценой жизни решившего очистить честь рода. Не вступили в противоречие ко и гири! С грустью вспомнил уже на скаку просьбу отца Сумитомо. С грустью, слишком мало шансов выжить.
— Если Боги и Будда сохранят тебя, женись. Лучшей жены, чем Харима, не найти. Хорошее воспитание. Хороший род. Красивая девушка. Женись!
— Обещаю отец, — почтительно склонился Сумитомо.
Ко — сыновья почтительность — основа жизни. Но…
“Все Боги и Будда не в силах сохранить мне жизнь. Дойду до конца. Гири превыше всего. Каждую секунду жизни самурай думает о том, как будет умирать. И я думаю. Я — самурай. Великий род! Великая честь! Все воины Фудзивара, павшие в боях и еще не рожденные, рядом со мной. Плечом к плечу.”
Но как прекрасна Харима…
Красивая девушка!
Хорошая жена!
Жаль!!!
* * *
В кустах я устроилась с комфортом, немного мешало платье невесты с его длинным хвостом, но разве время привередничать?
“Кстати, — подумала я, — какой хвост у коня Сумитомо? Ах, жаль не могу записать все то, что так ясно вижу. Сумитомо мчал на белом коне…
Нет, мне больше черное идет.
Сумитомо мчал на черном коне…
Нет, так не говорится, черный — значит вороной.
Сумитомо мчал на вороном коне…
Но кто же бабахнул в президента? Да, кто так подло подставил Сумитомо? Интересно, найду ли я мужика в фуфайке?”
Мысли одолели меня: унесли от быта к духовному. Внезапно накатила волна жалости к себе, слезы на глаза навернулись.
“Сижу вот тут в кустах и не знаю что ждет… Может остаток дней в темнице вынуждена буду томиться… Может и вовсе три понедельника жить осталось, а я…”
Мысль остановилась, словно в стену уперлась. Никак не удавалось ее закончить.
“А я… А я… А я,..” — билось в голове.
Вскочив, я додумала думу уже на ходу.
“А я до сих пор никак с диетой не расстанусь! Уж полдень близится, а завтрака все нет! Пора бы себя уже чем-нибудь и побаловать, хоть мороженым что ли, для разгона.”
Остаток времени я коротала под ларьком “Мороженое”, ни в чем себе не отказывая. На пятом мороженом вновь появился до боли знакомый “Бентли”. Сергей и Харакири выскочили из него, источая озабоченность, и, обгоняя друг друга, поспешили к подъезду.
“Подожду-ка еще малость, — рассудила я, аккуратно опуская в урну обертку от мороженого. — Может эти баговцы до смерти радуются тому, как удачно удалось им меня заложить, потому так и торопятся, а может, сами того не зная, “хвоста” за собой тащат.”
И я подождала. Впрочем недолго. Харакири с Сергеем выскочили из подъезда и заметались по двору, как пара спаниелей, потерявших след.
Лица их выглядели столь растерянно, что любому стало бы ясно: задание выполнено. Агенты спешили доложить об успехе, сгорая — Харакири от радости, Сергей от нетерпения избавиться от меня, руководителя, члена БАГа, но…
Промашка вышла, докладывать-то некому. Похоже, Сергей был страшно разочарован.
“Во что только человек не втягивается, — философски подумала я. — Еще недавно мечтал со мной навеки расстаться и вот, уже разлукой расстроен.”
С минуту полюбовавшись на бестолково гоняющих по двору соратников, я решила явить милость. Подкралась, скрываясь за деревьями, поближе и в момент, когда эти неумехи после очередного круга у детской песочницы, едва не столкнувшись лбами, тупо уставились друг на друга, рявкнула густым басом — я так умею.
— Да-аложить обстановку! — рявкнула я и, соратники повели себя неадекватно: Сергей вытянулся и даже щелкнул каблуками, демонстрируя готовность к повиновению, а Харакири… бросился бежать.
Глава 28
Бросился, подлец, бежать.
Вот уж не ожидала.
Пойди, узнай кто на что способен.
— Стой! Стрелять буду! — проорала я ему в след.
И бедняга Харакири (срамота!) упал, прикрыв руками свою глупую голову. Свободный ронин, самурай хренов, еще уговаривал меня на него рассчитывать. Тьфу!
Сергей (молоток!) его догнал, поднял и доходчиво объяснил, что это я басом кричала. Минуту спустя в квартире Сергея оба моих агента, перебивая друг друга, докладывали о деталях операции. Я одобрительно кивала, выдавая скупые похвалы, лица агентов радостно светились от осознания собственной полезности и успеха. В чем успех? В чем полезность? Их это уже не интересовало.
“Как это по-мужски, — подумала я. — Пора, пора женщинам брать власть в свои руки. В то время как наши мужчины детской радостью радуются самим себе, страна ползет к пропасти. Мы женщины на краю этой пропасти можем даже счастливыми быть, но каково им, нашим мужчинам?”
Но вернемся к событиям. Все, услышанное, я кратко резюмировала. Блондинку зовут Далила. Ее парализованного родственника зовут Федотом. И все они Федосеевы: и Федот, и сама Далила, и все их родственники, оставшиеся в деревне Змеевка, откуда и пошел их род.
Федот парализован давно. Далила, во всяком случае, его другим не помнит, а ухаживает за ним уже три года. Хоть ему она и дальняя родственница, но денег за свои труды не берет, даже собственные вкладывает в расчете получить квартиру. Здесь Люба не обманула. Посещают Федота только Далила и сиделка. В момент покушения на президента в квартире парализованного не было никого, разумеется, кроме самого парализованного. Так получилось, что не было даже сиделки: ее срочно вызвали домой, и она на два часа отлучилась.