А я люблю военных…, стр. 20
— Какая граната? — наконец спросила она.
— Ну та, которой тот козел пальнул из гранатомета в президента. Куда-то же граната улетела, раз он промахнулся.
Тамарка пошла на новый рекорд: на этот раз она секунд сорок молчала, а я ждала ответа.
Время страшно поджимало: Владимир Владимирович, пожалуй, уже установил откуда звоню, и его орлы уже мчат в ресторан на радость официанту, которому, думаю, изрядно я надоела.
— Тома! — завопила я. — Не томи, признавайся, куда угодила граната?!
Тамарка начала что-то невнятно лепетать про мой развод, про то, что у нее тоже все это было с Фролом Прокофьевичем, что она даже руки наложить на себя собиралась, а потом все утряслось, и она снова вышла замуж. Хотя, если вспомнить за кого она вышла, уже трудно будет сказать, что все утряслось.
— Тома, что ты лопочешь? Про развод я забыла давно. Скажу более: уже успела пофлиртовать с владельцем “Бентли”, купившим роскошный спальный гарнитур, но дело не в этом. Долго ли допрашивали Любу? Что сказал Валерка?
Тамарка и вовсе повела себя подозрительно.
— Хм, Мама, приезжай-ка, родная, ко мне, — настораживающе ласково сказала она. — У меня сейчас, правда, совещание будет, но минут через сорок освобожусь, и мы про все потолкуем. Под коньячок, Мама, и под икорочку обсудим все наши женские проблемы: сразу на сердце полегчает. Кстати, Мама, ты не обращалась еще к врачу?
— Нет!
— И не надо, — обрадовалась Тамарка. — Для начала посоветуемся с Розой, она хороший врач, хоть и гинеколог. Знаешь, эти психиатры опасные люди — на всю жизнь могут штамп приделать, доказывай потом что у тебя всего лишь легкое затмение, а не последняя стадия шизофрении. А тебе, с твоими особенностями, долго доказывать придется.
“Время поджимает, — психуя, подумала я, — болтаем же о всякой ерунде.”
Время поджимало уже так, что я решила говорить открытым текстом, а потому сообщила:
— Тома, телефон твой на прослушке, поэтому соберись и ответь: куда приземлилась граната, и жив ли наш президент?
Вопросы были заданы актуальнейшие, тут бы сконцентрироваться и быстро-быстро на них отвечать, Тамарка же после сообщения о прослушке отвечать утратила всякую способность. Она сама начала вопросы задавать.
— Как — я на прослушке? А моя компания? Как — я на прослушке? — только и мямлила она. — Что ты имеешь ввиду?
— Только то, что прослушивается каждый твой разговор: хоть телефонный, хоть вживую. Эфэсбэшники думают, что я покушалась на президента и прослушивают разговоры всех моих друзей…
Поскольку информации и у меня изрядно поднакопилось, я разогналась и дальше продолжать, однако необходимость в этом отпала: в трубке раздался звук падающего Тамаркиного тела.
А я еще гордилась ее лошадиным здоровьем!
Нет, все же Тамарка слабачка. Чтобы делала она, попади в мои неприятности?
Я мысленно выругалась и вот тут-то наткнулась на изумленный взгляд официанта.
“Черт, — подумала я, — кажется пришлось сказать вслух об этом дурацком покушении.”
Как, порой, спасает всем надоевшая реклама, нет-нет да и подбросит нужный слоган.
— Шутка, — с улыбкой сообщила я, возвращая официанту трубку.
Он со вздохом облегчения улыбнулся, после чего я рассчиталась с ним, в темпе марша покинула ресторан, поймала такси и, садясь, выдохнула таксисту:
— Гони!
— Куда? — спросил он.
— Прямо, а потом, минут через пять, обратно. Хочу проехать по этой улице.
Прямо мы поехали, а вот обратно не получилось — остановил постовой.
— Проезд запрещен, — сообщил он. — Объезд по соседней улице.
“Началось, — подумала я. — Значит не ошиблась, Тамарка действительно на прослушке.”
Глава 16
Сумитомо очнулся. Тело сотрясала дрожь — остывшая вода обжигала.
“Где я? Кто здесь?” — мелькнула мысль.
Шестеро воинов в доспехах склонились над ним.
Императорская стража!
Нестерпимо болит голова.
— Вставай, — рявкнул дворцовый буси.
Меч в ножнах небрежно шлепнул по обнаженной спине Сумитомо — невероятное оскорбление.
Все потеряло значение.
Страшное оскорбление! Удар ножнами — жестокая обида. Сумитомо рванулся. Гнев удесятерил силы. Только что вялое, безвольное тело гибкой пружиной выбросило из ванны. Обнаженный Сумитомо, скрежеща зубами, пошел на стражника.
Презрительно усмехнувшись, воин еще раз ударил Сумитомо ножнами по голове. И силы иссякли. Сумитомо качнуло. Вода текла с лица вместе с каплями пота.
Комната и стражники вращались, зыбко подрагивая. Взгляд подернула пелена.
— Наглец… Ответишь за оскорбление… головой, — прохрипел Сумитомо, теряя сознание.
Снопом рухнул он к ногам воина стражи.
И вновь мрак.
Время остановилось.
* * *
Я напряженно смотрела за окна такси, отбиваясь от глупых и неуместных мыслей.
Возникал вопрос: “Что я за урод? Почему упорно не хочу жить в своем теле? Почему все проблемы в странные формы облекаю и подальше от себя уношу? На другие планеты, в другие страны, в другой век! На кой черт мне этот Сумитомо?”
“Но он — это я!”
“Нет, я это я и к черту Сумитомо!”
Положение было аховое: против меня все власти страны, я же могла похвастать только новой прической, изобретенной моим стилистом. Прическу властям не противопоставишь. Однако, надо было как-то действовать, но как?
В голову ничего путного не приходило.
“Не могу же я бездарно проводить время, — думала я. — Не для этого же я сбежала. Тогда уж лучше оставалась бы в камере, там хоть спокойней… Хотя, покой никогда меня не привлекал. Но и та жизнь, которой я добилась, тоже не может устраивать. Надо как-то искать того идиота в фуфайке, но как?”
Для этого надо было позвонить Любе, расспросить ее о соседях.
“Но как тут позвонишь Любе, — пригорюнилась я, — когда и Тамарку уже на прослушку поставили. Любу тем более пасут.”
И все же выбора у меня не было: идиот в фуфайке стрелял из ее окна, следовательно плясать надо было от ее дома.
— У вас, случайно, нет с собой мобильной связи? — интеллигентно поинтересовалась я у таксиста и, наткнувшись на его недоуменный взгляд, сварливо добавила: — Хорошо заплачу.
Он сразу протянул трубку, я же, подумав, выдала ему тот маршрут, который исключал вероятность встречи с постовыми, потому что прекрасно знала: владельца мобильного определят быстро и тут же скомандуют его автомобиль остановить. По этой причине я располагала значительно меньшим количеством времени, чем разговаривая в ресторане — постовой мог вырасти на любом километре.
“Только бы сама Люба трубку сняла,” — молила я Господа, потому что с ее Валерой разговаривать было бесполезно. В любой беседе он просто молчал.
Если, конечно, обильно не подогревал себя чем-нибудь изнутри.
К счастью трубку сняла Люба.
— Быстро и кратко делись соображениями! — с места в карьер начала я.
Люба — какая умница — сразу начала делиться.
— У Ванюшки болит живот! — коротко отрапортовала она.
Ванюшка — ее младший сын.
— Дай укропной воды, — посоветовала я и спросила: — Тебя допрашивали?
— Да, а у Машутки икота, — доложила Люба.
Машутка — ее грудная дочь.
— Не корми девочку лежа, — посоветовала я и спросила: — А Валерку?
— Валерку тоже, но без всякой пользы, он не помнит ничего: был в полной отключке. Представляешь, Славка колено разбил в школьном дворе.
— Купи наколенники, кто, по-твоему, мог покушаться?
— Понятия не имею…
И тут до Любы наконец дошло, что ей есть что мне рассказать помимо Ванюшки, Машутки и Славки.
— А куда ты пропала? — завопила она. — Твой бывшенький сегодня… Ба! Уже через два часа твой Женька вечеринку устраивает в том же ресторане, в котором вы свадьбу играли! Ладно, скажу прямо, не вечеринку, а другую свадьбу. Так они с Юлькой это безобразие называют. Какова наглость?!
Наглость — не просто наглость, а сверхнаглость! Надругательство! У меня даже дух захватило.