Вольный стрелок, стр. 33

— Да мне это, Яш, — призналась нерешительно, думая, что снимок Улитина с каким-то спортсменом мне ничего не даст — мне бы десяток кадров, чтобы было что вручить его жене. — Материал хочу сделать о нем — вот и…

— Да пошел он — бабки пусть отдаст сначала за ту съемку! — Яшка, лично Улитину ничего сказать не отважившийся, сейчас стал очень крутым. — Ты ему скажи — у меня еще его картинки были, он же тусовщик известный, а я все ту совки снимаю, значит, и он где-то есть. Картинка-две, ну а ток — я ж тогда не знал, кто он такой. А когда юбилей тот был, вспомнил, что снимал его уже где-то. Вот пусть заплатит сначала — а там я хоть специально для материала твоего еще съемку сделаю. А чего — если не для вашей газеты, так на цвет отснимем целый фотоочерк. Вот ты ему скажи…

Я только сейчас поняла, что Яшка некролог не читал — что неудивительно, впрочем, не самый интересный материал тем более напечатали его не во всех газетах, в нашей вот ничего не было, не попросили почему-то и не проплатили. А может, вообще в одном издании он и прошел только, некролог, — словно специально именно в том, которое я просматриваю регулярно. И если честно, мне жаль было огорчать Яшку — потому что он, судя по всему, решил, что это Улитин мне заказал материал, и уже готов был ради гонорара забыть старые обиды. Но он, кажется, собирался начать излагать свои идеи по поводу фотоочерка о банкире — как и где лучше его снять, — а это было лишнее.

— Да я скажу, Яш, — на кладбище к нему съезжу и скажу. — На том конце затихли, не поняв моего юмора. — Умер он почти две недели назад — скончался от сердечного приступа.

— И денег не отдал, — мрачно констатировал Яшка, кажется, пару минут назад уже слышавший шуршание тех самых купюр, которые когда-то обещал ему покойный. — Не, мать, не буду я искать ничего. Я-то думал, обломится приличная сумма, а за копейки не буду…

— Может, и обломится, — бросила неопределенно. Шанс, что у наших редакционных фотографов вообще не окажется ни одного кадра из тех, что мне нужны, был весьма велик. — Ты мне сделай хотя бы то, что нашел — со спортсменами, — а там, может, и обломится. Обещать не буду — но есть вариант.

Не телефонный разговор, сам понимаешь, — потом расскажу, при встрече…

Если честно, я просто не знала, что соврать, — а скажи я правду, Яшка бы ничего не сделал. И может, нехорошо было давать ему надежду — но с другой стороны, я не сказала ничего конкретного, зато сказанного был достаточно для того, чтобы Яшка клюнул. Потому что я не сомневалась, что он не слишком процветает — и хватается за все варианты, даже без гарантий. А телефонная крутость — не более чем блеф.

— Ладно, одну сделаю. — Левицкий показал тоном и тяжелым вздохом, как нелегко ему выполнить мою просьбу. — Для тебя — сделаю. Давай так — ты мне позвони на днях, послезавтра, может, в субботу. Заедешь ко мне, я тебе отдам.

Заодно посидим, выпьем. Тут, кстати, один проект есть — хотел тебе предложить.

Есть идея газету сделать — на три года порядка пятнадцати миллионов баксов надо. Я все просчитал, бумаги тебе дам — может, закинешь кому? У меня тоже люди есть — я им отдал, думают пока. Тут человек соображающий нужен, чтоб на прибыль сразу не рассчитывал, — дай Бог через год на окупаемость выйти, на ноль, а прибыль в лучшем случае года через полтора пойдет. Я там все расписал — штат, зарплата, гонорарный фонд, производственные все расходы, — все как положено.

Тебя тоже хотел позвать — на ответсека. Трешка в месяц — нормально тебе будет?

— Неплохо-о, — протянула, поражаясь про себя тому, что человек, у которого в кармане нет и тысячи долларов, всерьез рассчитывает, что кто-то даст ему пятнадцать миллионов на новую газету. И чуть не хихикнула, представив, как Яшка в своих неизменных грязных джинсах и растянутом свитере, из-под которого высовывается давно не стиранная белая майка, приходит в какой-нибудь банк со своим, с позволения сказать, проектом — не сомневаясь, что к нему отнесутся как к серьезному деловому партнеру. — Конечно, давай — есть кое-кто на примете с деньгами. Да, кстати, — у меня как раз встреча завтра с одним человеком, и если бы ты мне до вечера бумаги передал, я бы сразу отдала. Бумаги — и карточки заодно, чтобы сто раз тебя не дергать. Ты как?

— Вообще мне все равно печатать надо с утра. — Яшка, подав мне блестящую идею, уже забыл, что не собирался спешить с нужными мне снимками. — Давай так — подъезжай с утра в лабораторию на Тверскую, я тебе отдам все.

Поговорим заодно, кофе выпьем где-нибудь…

— Да у меня же планерка… — Я постаралась произнести это как можно более огорченно. Понимая, что если мы встретимся, то он обязательно заведет разговор о том, кто мне заказал материал про Улитина и сколько заплатят за карточки. — А может, ты мне оставишь там — а я заберу? Часа в два — нормально?

— Ну до двух я, может, и сам там буду. — Похоже, Яшка не оставлял надежды со мной пообщаться — может, ему нужен был собеседник, готовый в течение пары часов выслушивать утопический план насчет новой газеты. Естественно, необходимой рынку и читателю, естественно, фантастически интересной и, естественно, платящей очень высокие зарплаты и гонорары, — раз Яшка лично составлял штатное расписание и расписывал деньги, то можно не сомневаться, что о себе он позаботился в первую очередь. — Если ты точно в два приедешь — я подожду…

— Да нет, скорее в три, — произнесла поспешно. — Да, точно в три. О черт, в дверь звонит кто-то — так договорились, Яш?

Минуту спустя, положив трубку и вздохнув с облегчением, я сказал себе, что день прошел не зря. И хотя я не знаю, что даст мне пара фотографий и полученная от Яшки информация, — но по крайней мере мое расследование вышло из тупика и двинулось дальше.

Я покосилась на лежавший рядом диктофон — перед тем как набрать Левицкому, я снова прослушивала то, что он записал в ресторане, и обдумывала материал о кино. Потому что связанное с Улитиным расследование было тем самым пресловутым журавлем в небе, а то, что рассказал моему диктофону Валерка, — не менее пресловутой синицей в руках.

Но сейчас я сказала себе, что предпочту выбрать журавля — который хоть и был пока слишком высоко и далеко, но казался куда более заманчивым и привлекательным. Тем более что у меня, возможно, был шанс до него дотянуться — шанс, который я просто обязана была использовать.

На часах было уже половина первого — и хотя ложусь я поздно и у меня была еще пара часов на то, чтобы посидеть с сигаретой и подумать над следующими ходами в расследовании, я решила, что на сегодня хватит. Потому что позади был длинный и, в общем, плодотворный день — и я вполне заслужила то, чтобы отвлечься от работы, и налить себе полную ванну, и полежать часок в пене. И, разложив свои жирненькие ножки по бортикам, собственными пальцами компенсировать себе то, от чего добровольно отказалась, уйдя из ресторана в одиночестве.

И если господин Улитин так и не соблаговолит совсем убраться из моей головы — то пусть посмотрит. Меня это не смутит — а ему, наверное, будет приятно…

Глава 10

В зале остро пахло потом и еще чем-то — такой характерный запах для спортзалов, в которых занимаются единоборствами.

Хорошо знакомый мне запах — потому что в свое время, когда я неожиданно для самой себя заинтересовалась спортом и перешла в спортивный отдел, в котором проработала почти три года, я по таким местам поездила вдоволь. Стадионы, залы, манежи, корты — когда-то это были для меня родные, можно сказать, места.

И хотя женщин в спортивной журналистике тогда, в начале девяностых, практически не было — на телевидении одна была, и пара человек в газетах, писавшие исключительно о женских видах типа фигурного катания и гимнастики, — меня это не смущало. Не смущали запахи зала и раздевалок, мат во время тренировок и вечное поправление теснящихся под экипировкой половых органов, сморкание и плевки.

И меня никто не смущался — при мне ругались, порой не обращая на меня внимания, при мне могли переодеваться, меня периодически зазывали в сауну, со смехом, конечно. Потому что я была своей — потому что я была в теме, я хорошо писала, я всегда находила такой поворот, чтобы скучное интервью, которое тот или иной спортсмен давал уже сотни раз, отвечая заученно на банальные вопросы, получалось оригинальным. А репортаж с соревнований всегда был насыщен драматизмом, чтобы читатель почувствовал, каково там было — на ринге, поле, катке или корте.