Закон крови, стр. 142
Колдун извлек Девственный кинжал. Нет, не здесь! Сородичи не должны найти даже его тела! Нужно уходить. Уходить так, чтобы и самому не знать, куда он идет. Если решение верно, его поведут духи. И остановят там, где нужно.
Поднявшись, Колдун слегка смежил веки, так чтобы Мир проступал сквозь дрожание ресниц, и медленно двинулся прочь с поляны лашии. В чащу.
Колдуна словно что-то толкнуло. Он понял:«Дошел! Здесь!»
Где, куда шел он в эту последнюю свою ночь? Как долго? Его вели духи. Невидимые ; туда, куда им угодно. И место, где оказался он сейчас, могло быть и за много-много переходов от зимовья детей Мамонта… или в двух шагах от него. Не он выбрал это место – они. Невидимые.
Озеро. И березы. Совсем как там, на родине! (Уж не туда ли и занесли его духи напоследок?! Почему бы и нет?)
Одноглазая неистовствовала. Колдун давно уже не помнил такого ее сияния, заполняющего все вокруг, выделяющего каждый листок, каждую былинку!
Что ж, быть может, и не насмешничает она вовсе, а прощается с ним, Колдуном детей Мамонта, в этом Мире! Ему ведомы и иные Миры, но Колдун не имел ни малейшего представления, есть ли в тех Мирах своя Небесная Старуха? Или хотя бы ее предки?
Но место ему по нраву! Спасибо духам, что здесь! Где-нибудь в чащобе было бы хуже. Печальнее…
Колдун опустился на мох и прильнул спиной к белоствольному дереву. Нижняя ветвь с мелкими нежными листочками почти касается его лба. Одноглазая, не отрываясь, смотрит прямо в лицо.
Пора! Колдун вновь скинул рубаху, надетую перед тем, как пуститься в последний путь, постлал ее вместо шкуры и сел, скрестив ноги.
Глядя прямо в лицо Небесной Старухе, он развязал ремешок и приспустил края замшевых штанов, полностью обнажив подтянутый, мускулистый живот. Рукоять Девственного клинка удобно легла в правую руку. Сейчас …
Где помещается самая важная, самая сокровенная Жизненная Сила? В сердце? Нет, в животе! Так считают дети Мамонта… Да и не только они! Именно на живот наводят порчу. Именно там может угнездиться злая сила, именно оттуда отсасывает колдун конку… И если отвергнутый хочет вернуться к Первопредкам и вновь заслужить их покровительство, он должен в урочный час своей рукой взрезать Священным клинком собственный живот – и так вступить на ледяную тропу!
Колдун не боялся смерти. И боли не боялся: даже лишенный своей Силы, он мог погасить любую боль. Но сейчас… Чтобы достигнуть того, чего он хочет, требовалось встать на ледяную тропу таким, как ползунчик. Без защиты. Значит, боль будет.
Колдун не понял, что произошло. Белое сияние задрожало, потекло тягучими струями или каким-то струящимся пологом, занавесившим Мир…
(Или он уже нанес удар, сам того не заметив?!)
И он, не только Безымянный, но и Бестелесный, оказался вдруг там, где все так безотрадно и уныло. Над ледяной тропой.
В отличие от прошлых полетов, он в этот раз совершенно не воспринимал самого себя. Никак. Словно и не было его здесь вовсе. Но он – был. И ОНИ это сразу поняли.
ОНИ. Отец и двое сыновей, обряженные как должно, при оружии. Именно так завтра их тела лягут в могилы.
Они смотрели на него, все трое, и Колдун понимал: видят! Всего видят, всю его суть: и прошлое, и будущее… и Единое в нем, то, что вне Времени… Великий червь наматывает бесконечные кольца, но вечно кусает собственный хвост.
Арго, Дрого и Анго одновременно подняли руки в традиционном приветственном жесте сыновей Мамонта. И затем – загораживающий, запрещающий жест:
«Рано! Ледяная тропа – еще не для тебя! Твои тропы еще там, в Среднем Мире!»
Колдун слушал эту речь, речь мертвых, уходящих в Иное. И поведанное ими на ледяной тропе было невероятно, непостижимо! Он не знал, что такое вообще возможно! Теперь понятно, почему закрыты Миры, почему нет для него путей к предкам! К старым предкам, к прежним предкам! Теперь меняется все, и новые тропы берут свое начало там, в Среднем Мире, куда он должен сейчас вернуться.
Прощальный жест.
«Навсегда?»
«Надолго!»
Колдун сидел в той же позе, скрестив ноги, спиной касаясь березового ствола. Лишь правая рука его разжалась, и Девственный кинжал лежал на коленях. Очнувшись, Колдун убрал его назад, в кожаный мешок. Предстояло иное. Приведя в порядок свою одежду, он стал ждать.
Теперь его восприятие становилось иным. Возвращалась Сила, Колдун ощущал это всем своим существом – и менялся сам Средний Мир, и невидимые, играющие в сиянии Одноглазой, скрывающиеся во тьме, в стволах, в листве, переставали быть невидимыми – для него, и, робея, они это понимали и уже ни за что не решились бы сейчас затевать свои жестокие игры с человеком. Сейчас Колдун мог бы их призывать, расспрашивать, грозить… Но сейчас они ему не нужны, сейчас он ждет другого.
Зверь возник у его ног словно из ниоткуда. Не дух, не невидимый, принявший чей-то облик, – живой зверь. Волчица. Совсем молодая. И не по волшебству, не из Иного Мира возникла она здесь, – просто за все эти страшные дни и ночи одинокого выживания она научилась быть скрытой. Бесшумной.
Белое сияние ясно освещало ее шерсть, остроносую морду, поднятые уши. То ли в этом колдовском свете, то ли и в самом деле Колдуну показалось, что окрас ее шерсти какой-то не такой… необычный для волков. Не злобясь и не страшась, она легла, прильнув к его ногам левым боком, и бесстрашно посмотрела прямо в лицо человеческим взглядом. Глаза совсем человеческие, а вокруг глаз – темные круги. Такие круги, только белые, рисуют посланцы детей Мамонта, несущие в дальние общины особо важные вести.
«Привет!» – сказала волчица. Конечно не вслух, не словами.
«Привет, – так же ответил ей Колдун. – Я – Безымянный, Колдун детей Мамонта… Бывших детей Мамонта, – поправился он. – А ты кто?»
«Я – Олина. Посланница».
И начался долгий, непостижимый для обычного слуха разговор. Разговор между человеком, ставшим в эту ночь подлинно Великим Колдуном, и зверем, которого послали Те, кто пожелал спасти отверженных от неминуемой гибели, кто даст им новое имя, новых покровителей и новую тропу, ради великой жертвы, принесенной лучшими – для всех остальных.
НОВАЯ ТРОПА
(Эпилог)
Как и год назад, была поздняя весна, веселое солнечное утро. Но община готовилась не к свадьбам – к погребению. И в такое утро здесь, на чужбине, все казалось другим. Чужим, неприветливым, а может быть, и враждебным. Большая вода? Как не похожа она на ту далекую! На ту, что безоглядно разливалась ранней весной, почти скрывая за дымкой испарений и дальние леса, и ближние деревья, еще голые, безлиственные, – чтобы потом вдруг открыть в солнечном сиянии Поляну празднеств, покрытую сочной густой травой, окаймленную молодыми березами… Здесь берез мало – низкие, чахлые, одинокие… Здесь болотистая долина поросла кустарником. Сколько видел глаз, подступы к Большой воде были перекрыты зарослями камышей… Хохотали лягушки и зловеще кричали утки. А лебединого крика так никто и не услышал. Не прилетела Айя проститься со своим мужем. Видно, далеко теперь от этих мест ее гнездовье…
Община готовилась к погребению. И мужчины и женщины – в траурных нарядах: кожаных штанах и юбках, окрашенных красной охрой. На лицах и обнаженных по пояс телах – траурная раскраска: белые и черные круги и линии. Волосы распущены, украшения сняты – кроме амулетов-оберегов.
Плач не смолкал второй день, но руки делали все необходимое. Еще накануне женщины обмыли тела погибших и обрядили в парадные одежды. В этом мире сейчас тепло, но тропа мертвых – ледяная тропа, и по ней не пойдешь в летнем платье. На Арго были надеты меховая рубаха с глухим воротом и длинные штаны, сшитые у щиколоток с меховыми мокасинами. На голове – шапка. Весь наряд, как положено, сверху донизу обшит множеством костяных бус. Дрого уходил в своем парадном охотничьем наряде, впервые надетом меньше года назад, после Посвящения. Замша не так тепла, но от ледяных ветров тропы мертвых голову молодого вождя надежно защитит шапка, почти такая же, как у отца, ноги – высокие теплые сапоги, завязанные выше колен, а тело – меховой плащ-накидка. А его девочке-брату оказалась как раз впору та самая ни разу не надеванная одежда, заботливо приготовленная руками Айи для своего сына – будущего охотника, из которой мальчик Нагу так неожиданно вырос. Пожалуй, она была украшена еще богаче, чем та, которую впервые надел молодой охотник Дрого и в которой он покидал этот Мир. Вот – пригодилась… Как и у Дрого, наряд Анго дополняли высокие меховые сапоги и плащ. Только головной убор был иным: не шапка, а капор, – да кожаный пояс, немного широковатый для тонкой талии, пришлось закрепить второй пряжкой.