Закон крови, стр. 126
Один его удар прикончил бы хищника на месте! Но, встретившись глазами с Дрого, Анго вспомнил о том роковом своем ударе, намертво пригвоздившем к земле обоих врагов: и лашии, и сына Мамонта… Рука дрогнула, копье скользнуло вдоль лопатки!
Но этот удар спас Дрого. Разъяренный от боли зверь оставил свою жертву, чтобы схватиться с новым врагом. Он так и не понял до последнего своего мига, что не о добыче, не о мести нужно было заботиться ему сейчас, о спасении своей жизни от этих двуногих! Тигролев еще не успел изготовиться к новому прыжку, а вывернувшийся из-под него охотник уже отпрянул, уже сжимал в руках свое оружие! Теперь их было двое, и теперь тигролев знал, что это такое – их острые палки! Но выхода нет, и он рванулся вперед, чтобы быть принятым сразу на оба бивневых копья!
Весело трещит костер, и остановлена кровь – не хлещет больше из многострадальной ноги Дрого. Почему-то именно левой больше всего достается! Домой («Домой»? Странно, ведь по-настоящему у них еще нет дома!) они потащат на еловых шестах только шкуру – с хвостом и лапами (она подсыхает, выделанная лишь начерно), да отдельно – голову. Мясо останется здесь. Не на радость лисицам, нет. Они проводят своего могучего врага на ледяную тропу по всем правилам, чтобы не было у него обиды на своих убийц, чтобы ни Хозяева леса, ни Великие Предки тигрольва не стали преследовать охотников. Они встретились как враги. Но сейчас с побежденным должно расстаться друзьями.
– Дрого, а как же теперь?.. Кому быть вождем?
Дрого улыбнулся. Его брат искренне озабочен столь важным вопросом, хотя он уже пытался объяснить, что к чему.
– Анго, я уже сказал: это так только говорится! И не убивший тигрольва может стать вождем. И убивший – не стать. Это доблесть, и только.
– Убивший тигрольва носит на шее его когти, так?
– Так.
– Когти твои, Дрого! Твой удар был первым!
– А если бы не твой, тигролев делал бы сейчас свои амулеты из костей Дрого! Решать не нам, брат! Вождю. По мне, так оба заслужили. Ну да это потом! Сейчас могилу готовить нужно. И тризну.
– Скажи, Дрого… – Анго явно колебался: спросить или нет? И все же решился: – Скажи…Того, что в овраге, хоронить не будем?
– Нет! Он сам выбрал свою тропу. Он – не наш. И ничей, его уже погребли – и тигролев, и лисицы, и снега.
Похороны останков тигрольва заняли всю вторую половину дня. До заката постарались отойти подальше от этого места, и Анго, под наблюдением Дрого, впервые сам вывел Огненный круг. Впрочем, ночь хотя и действительно была прохладной (а весенний холод особенный: и зимой в снегу так не замерзнешь), но никакой угрозы не ощущалось. Спать не хотелось, и Дрого принялся рассказывать. Начал с Круга (зачем он нужен вообще), потом постепенно стал говорить о случившемся за год. И о гибели Йома, и про нетающий летний снег, и про изгнание, и про то, как сам он видел Врага … Говорил, от одного к другому перескакивая. И про Мала в конце концов поведал, – так уж сложилось, что и ночь не показалась помехой! О главном конечно. Без подробностей. Анго не перебивал, только слушал. А в конце задал странный вопрос:
– Дрого, скажи… Если сын Мамонта будет с лашии, – это еще хуже для Рода?
Дрого не знал что ответить: сказал только:
– Думаю, не лучше.
Арго любовался головой и шкурой могучего зверя, которые лежали у его ног. Что говорить, он давно мечтал втайне о таком даре – от своего сына! И вот мечта стала явью! Быть может, и все беды к концу близятся?
– Кто же из вас одолел его, дети мои? Чью шею должны украсить когти этого зверя, носившего на своей спине самого Хыхана, мужа Хозяйки леса?
– Анго! – произнес Дрого.
– Дрого! – произнес Анго. Вождь улыбнулся:
– Пусть мой старший сын расскажет по порядку, как было дело. А ты, Анго, если нужно будет, добавишь.
– Ну что ж! – сказал вождь, когда рассказ был окончен. – Вижу, вы оба одинаково достойны этой награды! Так пусть же два когтя с правой передней лапы получит тот, кто нанес первый удар, и один коготь – тот, кто спас своего брата!
Братья радостно переглянулись. Вождь сам вырезал когти, приготовил амулеты и торжественно надел их на шеи своих сыновей – победителей тигрольва!
Вся община была здесь, в центре стойбища, у общих костров. Что-то странное, непривычное ощутил Дрого краем сознания, не отдавая отчета… Словно камешек попал в плотно завязанную обувь, и не хочется возиться, развязывать, и думаешь: может, и сам угнездится там поудобнее? Вытряхну перед сном! Но нет, приходится садиться и браться за шнурки… Так и тут: много времени прошло, пока Дрого не догадался наконец, что именно показалось ему необычным.
Лашилла.
Лашилла стояла не как всегда, позади всех, стараясь быть как можно более незаметной. В первом ряду, прямо у костра была она в этот день и с интересом смотрела на происходящее, не опуская глаз по своему обыкновению. В ней появилось что-то другое… незаметное прежде и в то же время странно знакомое…
Не камешек в мокасине – старая, прочно застрявшая заноза заныла: «Где видел я ее прежде?»
Глава 26
СНОВА НЕЖИТЬ
Казалось, после возвращения братьев жизнь вошла в прежнюю колею. Так, да не так! Дрого действительно вернулся к уже привычному, уже обжитому очагу, к своей хозяйке, души не чаявшей в молодом муже, а теперь еще больше гордящейся им. Весть о Каймо не произвела на нее никакого впечатления, словно Дрого для полноты рассказа упомянул о какой-то падали, валяющейся подле жилища хищника. Впрочем, остальные общинники отнеслись к этой вести точно так же. Кроме Даны, быть может…
А вот для Анго изменилось многое, и он чувствовал это, хотя и не понимал, в чем дело. В отцовском доме почти все оставалось по-прежнему. Все те же вдовы готовили пищу, носили воду, убирали, следили за постелями и одеждой – Лана, Ола, Эйра, а порой и Дана; как и прежде, делать это они старались в отсутствие мужчин. Все так же проходили дни – в трудах и охоте, все так же гостевал он у брата – вдвоем с отцом или в одиночку. И чаще, чем прежде, мог бы он коротать вечера у своего очага, слушая рассказы Арго (теперь они с Колдуном почти не встречались), да только не хотелось этого! Тягостно стало в их жилище. Чем ближе к вечеру, тем тягостнее.
Нет, Лашилла, казалось бы, ничем не мешает. Не приходит, не сидит с ними подолгу, не встревает в разговор. Появляется, когда уже в сон уходить пора. И сразу – к отцу в постель. И никогда до рассвета не остается, возвращается к себе, во вдовье жилище. То, что отец в полном праве брать Лашиллу в свою постель, Анго знал. Знал и то, что многие этому даже рады – женщины, во всяком случае. Мужчины больше ворчали, но тоже добродушно: «Нас предостерег, а оно вон как обернулось!» Но и в этом не было осуждения: хороша вождю оказалась – ну и ладно!.. Так в чем же дело? У него не было ответа, но одно знал Анго несомненно: все более чуждым ему становится самое первое его человечье жилье с появлением здесь Лашиллы. Даже своя постель кажется не такой мягкой, не такой удобной. И словно что-то невидимое, но упорное и властное все больше и больше отделяет его от отца.
Пробовал с братом поговорить, но тот не понял, удивился даже: «Прости, Анго, но если кому из нас и ревновать отца, то это уж мне! Ты ведь мою мать, Айю, и не знаешь вовсе! А мы и потеряли ее совсем недавно, этой осенью. Может, если бы отец новую хозяйку очага взял, и я бы приревновал. А так – нет. Даже хорошо, если ему это в помощь! Так что нас с тобой это вовсе не касается. Перестань».
И не возразишь ничего: все так. Но и не так!
Анго понимал: он знает Лашиллу, свою бывшую мать, как никто другой. И все то, что он испытывает сейчас, все его беспокойство связано с этим, и другие все равно не поймут. Не поймут еще и потому, что ему, в сущности, и нечего им сказать: смутная, сосущая, изматывающая тревога – и больше ничего! А Лашиллу успели полюбить многие, и это несмотря на то, что она взята от лашии, что тот, кого дети Мамонта чаще всего называют Крыланом … Ну а сам он, действительно ли знает свою бывшую мать? Едва ли. Все прежние сомнения – как были, так и остались. Сейчас видно одно: Лашилла всеми силами стремится соблюдать все законы и обычаи детей Мамонта. Не хуже, чем сам Анго! Вот и с ним обращается она ровно – как с мужчиной. Посторонним мужчиной. И ни тени насмешки не сквозит в этом ее обращении.