Тропа длиною в жизнь, стр. 61

Помнится, Мады тогда не было поблизости. Кажется, за водой ходила. А на груди, в меховом мешке, уже попискивал крохотуля Дангор…

Солнце припекает голову, пот заливает шею, струится по лопаткам, по груди… Дангор здоровяк, нести на плечах такого нелегко. А сегодня они далековато забрались.

– Великий Первобрат, не отдохнуть ли нам? Твой Небесный Олень притомился.

– Ну что ж… – и шумный вздох в самое ухо «Небесному Оленю».

Они устроились на пологом замшелом склоне, в широкой тени мощной, разлапистой ели. Впрочем, Дангор недолго оставался на месте. Осмотревшись вокруг, он вдруг радостно вскрикнул и бросился куда-то в гущу теней, а через мгновение вернулся с пригоршней желтовато-коричневых грибов с блестящими, словно замшей залощенными шляпками.

– Вот! Там еще!.. Ого сколько! – говорил он, возбужденно шмыгая носом. – Я наберу, только дай во что!

– Ну давай-давай, трудис,. – усмехнулся Аймик, отвязывая напоясный мешок. – Эх ты… грибоедушка.

Больше всего на свете Дангор любил грибы. Сильнее даже, чем свежатину. Аймик растянулся на спине, подложив руки под голову. Теперь можно спокойно отдохнуть. Теперь сын не успокоится, пока все грибы в окрестности не соберет. Хорошо ему… А вот отцу даже охотиться нельзя; словно он и не мужчина…

…Да, странно все получилось. Первое время после свадьбы Дад своего зятя берег, словно слабосильное, но любимое дитя: от дома ни шагу, разве что за хворостом или по воду, да и то в сопровождении Мады. Об охоте и думать забудь. «Я же мужчина, в конце концов! — возмущался Аймик. – Охотник должен о жене заботиться, мясо приносить!» – «Ты прежде всего Избранный! — строго внушал Дад. – Ты сына должен принести жене, это главное. А о мясе не беспокойся, голодными не останетесь. Я и вовсе не охотник, да дичь сама ко мне придет».

Так говорил Дад. После Аймик убедился: правду говорил.

Когда появился Дангор, Дад стал понемногу зятя на охоту брать, – да только с ним вдвоем и шагу не моги ступить в сторону. И оружие – только его, Дада; свое делать почему-то нельзя.

Дичь действительно сама выходила им навстречу. Те тонконогие, кареглазые. Дрожит всем своим крапчатым телом, в глазах – предсмертная тоска, а идет. Прямо под удар… Ну что это за охота?

Аймик в конце концов не выдержал, сказал тестю: «Нет уж, довольно!Я охотник и сам буду дичь добывать. Как привык, как меня учили. А ты, Духовидец, общайся со своими Властителями». Ничего ему Дад не ответил тогда, только под нос что-то пробурчал да взглядом ожег.

…И что же? А ничего. Никакой дичи, только следы – словно все зверье сговорилось и за горы ушло. Аймик про-шлялся чуть ли не до ночи, из сил выбился, да так ничего и не добыл. Напоследок же совсем худое приключилось.

…Он был уже на обратной тропе, как вдруг откуда ни возьмись – кабан. Здоровущий секач. Посмотрел на Ай-мика то ли равнодушно, то ли с издевкой, хрюкнул, а напасть и не пытается и уйти не торопится. Потом словно тропу уступить надумал – повернулся левым боком, как раз для удара… А копье шагах в четырех позади него в землю вошло! Сроду с Аймиком не случалось такой оплошки. И надо же! Кабан, вместо того чтобы броситься наутек, не на шутку взъярился, завизжал – и на Избранного! А в руках – ни запасного копья, ни кинжала, ни дубинки. Хорошо – дерево рядом оказалось… До самых сумерек на толстой ветке пришлось просидеть. Напоследок кабан словно ухмыльнулся, словно прищурился, подмигнул даже…

ПОНЯЛ, КТО ЗДЕСЬ ХОЗЯИН?

…Отвернулся, нагадил, струю пустил да и был таков. Аймик слез потихоньку и пошел подбирать копье. Единственное свое оружие, Дадом сделанное, Дадом данное. Ни разу до сих пор не знавшее промаха…

(Не тогда ли началось это отчуждение?)

– Папа, во! – Дангор, пыхтя, торжественно взвалил на отцовские колени кожаный мешок, доверху набитый грибами.

– Ну, молодец! – Аймик нехотя поднялся на ноги и приторочил добычу сына к поясу. – А теперь – давай-ка поспешим, а то поздно уже… Ты как – на плечи?

– Потом.

Грибной сбор нарушил прежнюю игру. Теперь они просто – отец и сын, возвращающиеся домой после хорошей прогулки. Дангор задумчиво семенит рядом, держась за отцовский палец, и возобновлять прежнюю или начинать новую игру, похоже, не собирается. Чем ближе к дому, тем напряженнее сын. И Аймик знает – почему. — Папа! А ты… что-нибудь расскажешь? – Не знаю. Боюсь, не получится.

…Не зря боялся. Дад уже поджидает их у входа в пещеру – угрюмый, насупленный. Заметил, что зять и внук уже на подходе, и скрылся в темноте, словно и не было его тут…

(Нет! Все же настоящее отчуждение пришло после. Когда Дангор подрос и Аймик стал рассказывать ему истории о Первобратьях.)

2

Ели, по обыкновению, молча, не глядя друг на друга. Мясо свежее, Дад принес, но прожевывалось оно без всякого удовольствия. Словно сосновую кору жуешь. Однако сам хозяин ел шумно, со смаком. Раздробил обглоданную кость камнем о камень, со свистом высосал мозг, остатки отбросил в сторону. – Дангор!

Аймик скорее почувствовал, чем заметил, как вздрогнул сын.

– Никуда не ходи. Я подремлю, а ты следи, пока тень вон до того камня не вытянется. Тогда разбудишь. Вместе пойдем.

Встал и пошел в жилище спать. Мимо зятя – как мимо еще одного камня, только совсем уж никчемного.

Аймик, опустив глаза, разглядывал зажатый в руке еще теплый кусок козлиной ноги. Он очень не любил, когда Дад забирал внука с собой невесть зачем. Понимал: уж коли сын его Могучим Духам будет посвящен – значит, так надо! Кому, как не Духовидцу, наставлять такого избранника? Все понимал, и все же сердце обмирало, тоска наваливалась, а пальцы сами собой стискивались в кулаки, когда слышал это: «Пойдешь со мной!» Сказал бы, хотя бы намекнул, старый колдун, для чего ему сейчас нужен маленький внук? Так ведь нет, молчит. А спрашивать бесполезно.

И Дангор никогда, даже в самые самозабвенные минуты, не рассказывал о своих походах с дедом. Ничего. Ни полслова…

Да, все это началось недавно. Когда Дад услышал…

…Дело было уже к вечеру, и густые оранжевые отблески рогов Небесного Оленя горели на шкуре, закрывающей заднюю стену жилища, и таким же ярким было пламя очага, горевшего у входа, в глубокой тени. Аймик увлеченно пересказывал сыну то, что слышал когда-то от Армера о Первобратьях, об их борьбе с Духом Тьмы, наведшим на Мир Дневную Ночь. Почему-то эти истории, услышанные Нагу-подростком в стойбище детей Волка, полюбились ему больше, чем то, что говорили об Изначальных Временах его сородичи, дети Тигрольва. В тот раз Аймик был особенно доволен собой: рассказ удавался как нельзя лучше. Дангор слушал как завороженный, даже Мада…

Тень закрыла солнечные блики. Дад застыл во входном проеме, прислушиваясь к речи зятя. Аймик (потом было стыдно это вспоминать) посмотрел на тестя и чуть улыбнулся, ожидая… похвалы? одобрения? – чего угодно, но только не того, что последовало. – ЗАТКНИСЬ! – рявкнул Дад не своим голосом. (Во всяком случае, таким голосом, которого его зятю еще не доводилось слышать от тестя.)

– Тычто же это, – угрожающе шипел он. – Что позволяешь себе? Чтобы не смел больше! Никогда, слышишь?!

Аймик опешил. Он же и не помышлял скрытничать. Он же хотел как лучше. Кому, как не сыну его, предназначенному для чего-то, угодного Могучим Духам, с детства рассказывать об Изначальном? Что-то не так? Может быть; он же, Аймик, не колдун, не духовидец. Ну объясни, ну скажи! Но такая внезапная вспышка ярости… открытой ненависти… Почему, за что?!

…Конечно, Аймик оскорбился: он же не мальчишка, в конце концов. И он пришел сюда, чтобы исполнить волю Духов.Даесли бы не их воля, если бы он жил нормальной жизнью, как все охотники живут, – в своем Роду, со своей семьей, – давно бы уважаемым человеком был. Кто знает, быть может, и вождем. И дети были бы; старшие сыновья уже, глядишь, и сами бы мужчинами стать готовились. А тут – на тебе.