Тропа длиною в жизнь, стр. 47

На небесный луг вдвоем Мы с тобой тогда уйдем…

2

Аймик все больше вживался в кочевой быт людей Ворона, хотя многое в их жизни оставалось непонятным. Почему зимовавшие вместе разошлись по разным тропам? Ведь перед первой Большой Охотой снова сошлись… чтобы опять разойтись? И вторую Большую Охоту люди Кайта проводили уже совсем с другими. С инородцами, – так понял Аймик.

Не только краткие привалы были у них во время летнего кочевья. Вот – совсем как прошлой осенью – общинники ускоряют шаг, начинают весело переговариваться, показывают куда-то… а вскоре становится понятно: они пришли на то самое место, где останавливались и за год до того, и за два… и кто может сказать, сколько раз? Поправляются каркасы легких жилищ и обтягиваются новыми шкурами, очищаются от песка ямки – в них будут после Большой Охоты вываривать бизоньи кости, добывать жир. Наступил перерыв в странствиях, но, конечно, не такой долгий, как зимовка. Впрочем, это для мужчин, для охотников; женщины, дети и старики поживут здесь подольше, выделывая бизоньи шкуры, приготавливая запас мяса и жира.

Женщины своим делом заняты, а мужчины – своим. Они идут дальше, чтобы, встретившись с охотниками из Рода Беркута, организовать новый загон… Аймик пока не знает законов, управляющих всеми этими передвижениями, встречами, и разлуками, и новыми встречами. Но он поймет, обязательно поймет. И постарается сделать это как можно скорее…

Да, для него в жизни степняков многое непривычно. Взять хотя бы тот же Большой Загон. Аймик не новичок в этом деле: загонять мамонтов ему приходилось и на родине, вместе со своими собратьями, и после, с сыновьями Сизой Горлицы. Пока его не отлучили…

Здесь никто и не помышляет отлучать Аймика от общего мужского дела; здесь он никакой не Избранный, а будущий собрат. (Кажется, никто не сомневается в том, что осенью Аймик станет сыном Ворона и мужем Эланы. И сам он… надеется. Очень. ) Он рад, он старается. Но вот сама охота… Она и похожа, и не похожа на те Большие Загоны, в которых Аймику до сих пор доводилось участвовать. Там — целое стадо мамонтов направлялось огнем и шумом к краю высокого обрыва, у подножия которого и находило свою гибель. Обычно гибли все: от старых самцов до малышей мамонтят, не успевших и познакомиться как следует с этим миром. Здесь отсекалась только часть бизоньего стада: молодые самцы, пасущиеся в стороне от своих подруг, занятых в это время года малышами и потому нервных, неприветливых. Быков направляют в устье небольшой балочки, из которой нет выхода: впереди, в самой узкой части, завал из ветвей, земли и песка. Ревут в предсмертной тоске,

бьются, калечат друг друга попавшие в ловушку бизоны; им не развернуться, не уйти назад. А сверху летят копья и дротики. До тех пор, пока не смолкает мычание, не затихает вздрагивающая масса бизоньих тел, совсем недавно казавшихся такими могучими…

А там, в стороне, словно и не случилось ничего. Мирно пасутся бизоньи стада – не такие большие, как то нескончаемое, что видел Аймик прошлой осенью, но все же и не малые. Кто-то из оказавшихся ближе к роковой балочке отбежит в сторону да и снова за свою жвачку примется. Мыкнет корова, растревоженная криками, – и ну давай опять теленка своего облизывать… Все идет своим чередом, словно и вовсе не было никогда этих несчастных бычков…

– А почему все – быки? – спросил однажды Аймик. – А самки, а телята, – их вы не берете?

– Берем, только не сейчас, – говорил Кайт. – Погоди до осени, когда телята жир нагуляют, в силу войдут, – тогда и до них дело дойдет. У них и мясо вкуснее, да и шкуры мягче. Элана тебе одежду смастерит. Свадебную. И шапку, такую, как все мы носим. А воро-новые перья для своей шапки ты сам добудешь; мы покажем, где и как…

Аймик улыбался. Он уже давно носил одежду степняков – ту самую, что Элана ему зимой смастерила. Он уже давно верил – почти верил, — что по осени станет сыном Ворона, мужем юной черноглазой степнячки, так неожиданно влюбившейся в него, чужака… Уж не за его ли рассказы о том, что им, степнякам, неведомо?

(Ата? Она оставила Аймика ради Хайюрра; нянчит сейчас, должно быть, его сына или дочь… Духи? Избранничество? Прав Кайт – чепуха все это.)

3

И Знаков никаких не было до сих пор, до самого разгара лета… Ну почти не было. Если не считать того, что случилось еще в самом начале Летней тропы.

Они остановились на ночлег неподалеку от какого-то мелкого озерца. Говорят, оно порой совсем пересыхает, – правда, не во всякое лето, да и то только в самую жарынь. Но тогда даже в середине дня еще чувствовалась весенняя свежесть, а к вечеру так настоящая прохлада. Аймик отошел от лагеря к озерцу, чтобы зачерпнуть воды. Оружие оставил у костра: все равно охотиться нельзя, а врагов здесь нет – так, по крайней мере, говорят сами степняки.

Небесный Олень, спускаясь в Нижний Мир, поджег кончиками своих рогов край неба у горизонта, и сейчас оно уже догорало. Над водой стоял странный туман, из которого гремело вечернее лягушачье пение. Время от времени всплескивала вода. Рыба, должно быть.

Аймик напился, наполнил водой бурдюк и уже собрался было уходить назад, к кострам, как вдруг особенно громкий плеск и бульканье заставили его обернуться.

По рукам и ногам пробежала невольная дрожь. Среди тумана, всего в трех-четырех шагах от берега, стоял Водяной: маленький, не больше локтя ростом человечек, одетый в мешковатую рубаху из чего-то непонятного, похожего на ряску, перехваченную на поясе стеблем кувшинки. Еще одна кувшинка красовалась на шее вместо амулета. На голове шапочка из той же ряски. Голое сморщенное личико в кулак размером могло бы даже показаться забавным…

Чувствуя, что не в силах двинуться с места, Аймик схватился рукой за единственный свой оберег из кости и шерсти побежденного им единорога. А человечек вдруг заговорил. Не разжимая губ: «Что это делает тут, в степи, Посланный за Край Мира? Там его ждут, Его место не здесь…»

Слова растворялись в тумане вместе с фигуркой… Судорога пронзила Аймика с ног до головы…

– Аймик! Эй, Аймик, что с тобой? Открыв глаза, он понял, что лежит на берегу и над ним склонился встревоженный Кайт.

– Я за водой пришел, смотрю – ты лежишь! Что случилось?.. ЗНАК?

Аймик ошалело оглядывался вокруг. Уже совсем стемнело… Надо же. Сам того не заметил, как задремал на берегу, и даже… и даже не зачерпнул воды. Он улыбнулся:

– Не Знак, нет. Просто… сон сморил ни с того ни с сего. Должно быть, перегрелся.

Кайтсоблегчением кивнул. Действительно, день был слишком жарок даже для них, степняков.

О своем сне не сказал никому. Сам решил: это не Знак. Мара — не больше. Настоящий Знак должен быть дан не ему одному; другие тоже должны увидеть и понять. И коль скоро настоящий Знак до сих пор не явлен, можно надеяться, что его и не будет.

До осени уже недолго ждать: лето за половину перевалило. Скоро, совсем скоро он, Аймик, обретет наконец-то настоящих братьев и сестер. И жену, конечно, – хорошую, совсем-совсем молодую, любящую. Такая не предаст. И дети у них будут… И вообще – все будет хорошо. Вот только почему-то эта мысль… не слишком радовала.

4

Это случилось, когда они, разделив добычу с сыновьями Беркута, возвращались после очередной Большой Охоты на стоянку, где их поджидали жены и сестры, дети и старики.

Аймик шел рядом с Кайтом, стараясь вслушиваться в его речь.

– Ну, теперь уж и совсем недолго, – говорил Кайт. – Пока мы по степи крутились, наши бабы прежнюю добычу в зимнее мясо, должно, превратили уже. Сейчас займутся тем, что мы принесем, а мы отдыхать будем. Потом пойдем к устью Праворучицы. Помнишь? Где мы тебя повстречали. Ее переплыть придется. Там у нас стоянка для осенних охот. Не у Праворучицы – у Широкой, по которой ты плыл… Остановимся, еще одну Большую Охоту устроим… А там и на зимовье, домой… Ты-то как? Что, надумал? – посмеивался Кайт. – Ну и правильно. Духи – они…