Милый Эп, стр. 3
– Ты почему рано? – спросил я. – Или тоже?..
– Ну что ты! – возразил Шулин. – Спинста отпустила. Вызвала еще двух, начала объяснять, побледнела и – ступайте, говорит!
Меня это насторожило. Ведь ей нельзя волноваться! Я поднялся, пощупал кастрюлю и чайник и, хоть они были еще горячие, включил конфорки.
Авга продолжал смотреть на меня вопрошающе, ожидая каких-то разъяснений. Я понимал, что для него, который – тоже, кстати, удивительная штука! – трепетал перед учителями, у которого при виде директора подкашивались ноги и для которого даже наш комсорг Васька Забровский, или просто Забор, был властью, для него мой сегодняшний финт оказался неожиданным, потому что я не числился в анархистах.
– Шум был? – спросил я.
– Не было.
– Слава богу.
– А чего ты бзыкнул?
– Да так.
– Так не бывает. Так и чирей не садится.
– Граф, какой чирей?!
– Обыкновенный… Неужели ты из-за двойки? Из-за каждой двойки бзыкать – лучше в школу не ходить!
– А я и не пойду!
– Не пойду… Я бы тоже не ходил, да не могу – обречен учиться. Тридцать первого августа меня родили, а первого сентября уже отправили в школу.
– А я вот не пойду!
– Хм!
– Вот тебе и «хм»! – То, что я наконец выговорился, взбодрило меня. – Раздевайся! Обедать будем!.. И мой повесь. – Я кинул Авге свой плащ и стал подновлять стол.
Шулин жил у тетки с дядькой, жил впроголодь, боясь объесть их, как он сам однажды признался мне. К большим праздникам ему приходили десятирублевые переводы и посылки с салом, сушеными грибами и с лиственничной серой. Серу Авга сразу отдавал Ваське Забровскому. Васька честно делил ее и весь класс с неделю празднично работал челюстями. Дней пять после посылки Шулин отъедался, а потом опять подтягивал ремень, хотя со стороны родственников я не разу не заметил ни косого взгляда, ни обидного намека. Скорее наоборот, они вздули бы Авгу, узнай об этом. Я не сбивал друга с его чем-то и мне привлекательного принципа, но при любой возможности подкармливал Шулина.
– Садись, – сказал я, ставя на стол дымящуюся тарелку щей с мясным айсбергом.
– А-а! – крякнул Авга, потирая ладони.
– Ешь! – Я и себе налил.
Уже сунув ложку в щи, Авга замер и опять, подняв на меня полные недоумения глаза, спросил:
– Ты это серьезно, Эп?
– Абсолютно.
– А как же все-таки школа?
– Что школа? Ты ешь давай!.. Школа как трамвай: я спрыгнул, а он дальше пошел! – бодро ответил я.
– А что делать будешь? Отцу на шею сядешь?
– Балда ты, граф! Работать буду!
– Ага, в рабочие, значит, подашься! Интересно девки пляшут! Я в интеллигенты пру, а ты наоборот, как будто я тебя выдавливаю.
– Никто меня не выдавливает, – со вздохом сказал я. – А, собственно, чем плох рабочий класс?
– Рабочий класс не плох, – отозвался Шулин. – Плохо то, что я ни черта не понимаю!.. Если бы…
Звякнул телефон. Робот Мебиус загробно откликнулся. Я ринулся в прихожую, с жаром думая, что звонит Светлана Петровна – отошла и возжелала отомстить обидчику. Но это был Мишка Зеф. Он снисходительно-весело поздравил меня с моральной победой над Спинстой и велел так держать. Я буркнул «брось ты», опустил трубку и переключил тумблер на «out».
– Забор? – спросил Авга.
– Зеф, – сказал я и передал разговор.
– Харю надо бить за такие поздравления! – зло выговорил Шулин, отодвигая пустую тарелку. – Победа!.. Ты ведь не завтра собираешься бросить школу. Восьмой-то все равно надо дотягивать, тем более что осталось с гулькин нос.
– Конечно.
– Ну и вот! Поэтому тебе надо исправлять двойку, а теперь попробуй исправь!
– Ты думаешь, она слышала, как я обозвал ее?
– Еще бы! Я вон где сижу и то слышал!
– Черт! Да еще беременна!
– Двойки ставить они не беременны! – проворчал Авга, принимаясь за чай.
Некоторое время раздавалось только наше прихлебывание. Шулин щурился от чайных паров и шевелил бровями. Я думал о том, как действительно встречу завтра Светлану Петровну. Даже если я сегодня все вызубрю, что очень сомнительно, то и это не спасет меня от стыда.
Шлепками по дну стакана Авга выгнал в рот ягоды смородинного варенья и сказал:
– И все-таки, Эп, я не пойму.
– Чего?
– Мать у тебя врач, отец инженер, вон какая шишка. Все у вас есть. Учись да поплевывай в потолок, а ты куда-то вбок, как этот… – У Шулина было универсальное сравнение «как этот», а кто – домысливай. – У меня ни фига нет, а я жму! На меня и батя с кулаком кидался, кричал, что сено косить некому, и дядька сейчас пилит, мол, куда я, бестолочь, лезу. А я лезу!.. Нет, Эп, я не хвастаю, а рассуждаю!.. Ты вот хихикаешь и называешь меня графом, а будь сейчас старое время, дореволюционное, сам графом был бы! И без хиханек! Ездил бы к нам в Черемшанку охотиться, а я бы, мужичишко, на тебя зайцев выгонял, мол, стреляйте, вашество!
Я усмехнулся:
– Пострелять я бы не против! А вот насчет моего графства ты, Авгунек, маленько загнул. Один мой дед батрачил в деревне, а второй вкалывал на каком-то паршивом заводике, так что суди, какой бы из меня граф получился!
– По дедам нечего судить. Теперь надо судить по отцам, – возразил Шулин и задумчиво повертев стакан и лизнув сладкий край, добавил: – А вообще-то сейчас и по отцам много не насудишь. Возьми вон моего!.. Только по себе!.. И у тебя, например, все данные для графа! – заключил он.
– А у тебя какие данные?
– Я пока не разобрался, но постараюсь быть и мужиком и графом.
– Ишь ты!.. Ну, во-первых, признаюсь, если уж на то пошло, я еще ничего не решил, кроме ухода из школы, раз! Во-вторых… во-вторых пропустим, а в-третьих, самое интересное, что именно таких рассуждений я и жду от родителей!
– А разве они еще не знают?
– Нет.
– А Забор?
– Причем тут Забор?.. Ты первый!
– Ах, во-он как! – воскликнул Авга. – Значит, слепой в баню торопится, а баня не топится!
– Растоплю! Сегодня хотел, да не выйдет, – сказал я, вспомнив семейные неприятности.
– А что во-вторых? – спросил Шулин.
– Во-вторых, ты Спиноза!
– Кто?
– Философ!
– А что, неправильно рассуждаю? – возмутился Шулин. – Вот ты мечешься, а я жизнь свою уже до половины рассчитал! Да-да! … Удрать из деревни – раз! Удрал. Закончить десятилетку в городе – два! Заканчиваю! Поступить на охотоведа или на геолога – три! И поступлю – кровь из носа! Пусть тятьки и дядьки с колунами бегают и шумят – я вылезу!
– Молодец!
– А чего улыбаешься?
– Да так.
Авге нравилось говорить, что он удрал из деревни. Но ведь удрать, значит, от плохого и без оглядки, а Шулин, по-моему, спит и во сне видит свою Черемшанку. И чуть в разговоре коснешься деревни, он вздрагивает, как стрелка компаса близ магнита. Как-то мы ходили за его посылкой, так Авга раз пять подносил ее к носу и затяжно принюхивался – родные запахи. Так что едва ли это сладкое бегство.
И я спросил:
– А не зря ли ты удрал?
– Не зря. Для меня попасть в институт – это все равно что на Луну, – пояснил Шулин. – Стартовать из деревни пороху не хватит, да и притяжение там здоровое. А город вроде промежуточной станции: заправлюсь – и дальше. Вот я и заправляюсь сейчас. Нет, Эп, расчет верный!
– Ну, Циолковский!
– Только так!
– А ведь и у меня кое-какие расчеты своего будущего есть, – скромно проговорил я.
– Да уж поди! Голова-то у тебя – дай бог! – важно согласился Шулин, нажал кнопку на косяке, и за стеной, в моей комнате, зажужжал зуммер – так мама вызывала меня на кухню. – Видишь?.. Чудо-юдо, рыба-кит! А ты бзыкаешь!.. Вот это мне и непонятно. Не-ет, я не отговариваю, я так… сравниваю.
Телефон опять дзинькнул.
Мебиус ответил, что дома никого нет, а я, спохватившись, что это отец может звонить за чем-нибудь срочным и важным, выскочил и перещелкнул тумблер на «in».
Глава третья
Васька Забровский все же позвонил, около пяти.