Боруэлла, стр. 30
Учительница на секунду задумалась:
— Нет… Пожалуй, ты постоишь не здесь. Так, в первом ряду, начиная от Лены, на одного человека вправо сместились… Хорошо…
Я изредка смотрела телевизор — не только в эти несколько дней, но и раньше. Мне нравилось влетать в комнату к кому-то, вместе посмотреть передачу (это даже хорошо, что меня не замечали), и громко рассмеяться посреди выпуска новостей. Но я не об этом. Иногда шли передачи про собак и их хозяев. В ней собаки показывали, как они надрессировали хозяев отдавать различные приказания. И эти хозяева постоянно повторяли после каждого выполненного трюка: «Хорошо!» и давали собаке кусочек сахара или собачий корм. Эта Анжелика Павловна уже два раза повторила слово «хорошо» именно в таком тоне. Это настораживает.
— А где у вас сахар? — побеспокоилась я. Похоже, Анжелика Павловна меня поняла.
— Я пользуюсь другими методами, — сказала она и легонько подтолкнула меня вперёд. Мне ничего не оставалось делать, как лениво встать на предложенное место. Судя по построению шахмат, я оказалась пешкой. Вадик стоял где-то в последнем ряду… Печально! Грустно! Невыносимо! Кто сказал, что танцы приносят радость и удовольствие? Как этот человек глубоко заблуждался!
— А пусть Вадик станет рядом! — сказала я и топнула ногой. — Или меня — туда!
Все, кроме учительницы, захихикали.
— Это совсем другая игра. Просто смотри и повторяй за мной, — сказала учительница и включила музыку. — Готовы? Встали все в первую позицию… Вперёд! И… Вторая позиция, руки вверх… в стороны, поднимаемся на носочках, руки медленно опустили, опускаемся сами, и — первая позиция, вторая позиция, руки вверх, в стороны, на носочках, опустили, и раз, и два, и три, и четыре, и… раз… Саша, руки!..и три, и… Боруэлла, не стоим, работаем! Хорошо… И… Маша, как голову держишь? Следи за рукой… и…
Нет, через какое-то время я начала догадываться, что происходит вокруг. Я даже пыталась что-то повторить. Я даже могла бы вам сказать, что у меня получалось лучше всех, если бы не эти дурацкие зеркала.
Они были впереди. Большие, громкие, беспощадные. Я видела всех, даже Вадика. У Вадика всё получалось. Вернее, он даже не задумывался, получается у него что-то или нет. Он работал.
Я, кстати, ещё не рассказывала про зеркала? Они ведь тоже говорят. Но лучше бы молчали, честное слово. Они почти повторяют речь человека, находящегося напротив них, но пытаются подобрать к каждому слову интересные антонимы. А то и целые фразы, содержащие противоположный смысл.
— Хорошо! — говорила учительница.
— Безобразно! — повторяли зеркала.
— Замечательно! — говорила Анжелика Павловна.
— Никуда не годится! — повторяли зеркала.
— Поразительно! — говорила Анжелика Павловна.
— Вы ранили меня до глубины души! — повторяли зеркала.
— Таня, смотри внимательно, — говорила учительница.
— Серёжа, спать! — повторяли зеркала.
Обычно я их не слушаю, каких бы глупостей они не болтали. Но не так-то просто не слушать зеркала, заполняющие целую стену. Мне надо было не обращать на них внимания, а сосредоточиться, сконцентрироваться, собраться, в конце концов! Надо же было показать всем, что эти их танцы — ерунда на постном масле! Но сконцентрироваться мешали ещё и чешки.
Их было тоже много, и по залу разносилось разноголосое шуршание. Во время движения чешки постоянно произносили слова на букву «ш» — они не признавали никакую другую букву алфавита. Им было всё равно, что это будет за слово. Главное, чтобы оно начиналось правильно… Среди всех чешек слышалась одна чешка с плохой дикцией, поэтому ей приходилось говорить слова на букву «щ»… Когда картавящая чешка произносила какое-нибудь слово, у остальных энтузиазм возрастал ещё больше, и шум в зале увеличивался.
Это была настоящая психологическая атака. Учительница, зеркала, Вадик в последнем ряду, странные упражнения, и чешки, от которых постоянно доносилось:
— Швабра!
— Шпикачки!
— Шесть!
— Щука…
— Шаверма!
— Шиповник!
— Шпинат!
— Шоколад!
— Шахматы!
— Щебёнка…
— Шутка!
— Шорох!
— Школа!
— Штаны!
— Шелкопряд!
— Щербет…
Как в такой обстановке можно учиться? Но я мужественно терпела и продолжала заниматься. И только через пять минут я громко закричала:
— Хватит!
— Продолжаем, — повторили глупые зеркала.
37. В бегах
По дороге домой Вадик постоянно скашивал на меня взгляд, многозначительно приподымал и опускал подбородок, таинственно улыбаясь при этом. «Ну как, понравилось? — как будто говорил он. — Правда же, здорово? Правда?» Я натянуто улыбалась, не прекращая ёрзать плечами. Подпрыгивала, пытаясь хоть как-то ослабить мучения. Норовилась достать затылком до лопаток. Я бы потянулась руками, но они были заняты. В одной я держала ладошку Вадика, а другую мою ладонь до боли сжимала Аня.
Она неслась вперёд, как полководец.
С таким полководцем мы не решались даже заговорить.
Попробуй заговорить, когда тот в ярости… Тут умолкали даже главы государств, к которым я себя в данной ситуации смело причисляла. Мы полушли-полубежали по улицам — я, корчась и подпрыгивая, а Вадик — плавно, спокойно. Ему, по-моему, было лучше всех.
Ещё бы, ведь на нём не было намордника, как на мне!
Правда, намордником это называть было бы неправильно. Это был… наспинник какой-то. Разницы немного — всё равно ведь свободы передвижения лишили. Эту штуку на меня надела Анжелика Павловна. Для осанки, как она сказала. А я, доверчивое, несмышлёное дитя, согласилась! Думала, это только на вторую половину занятий, когда Вадик обучал меня всяким поворотам. Но в конце занятий учительница подошла ко мне и сказала: «Ну вот, с месяц пояс поносишь, и станешь похожей на человека». Я собиралась тут же сказать ей, что она, похоже, сама этот пояс давно не надевала, но Анжелика Павловна похлопала меня по плечу, развернулась и пошла прочь.
И я бы её догнала, если бы перед нами не появилась Аня!
— Опять вы! — закричала тогда она. — Вы лишили меня всех радостей жизни! «Приди в дом, где творится искусство, по адресу такому-то и забери двоих»… Я-то думала… А тут… Никогда раньше такого не было!
— А как прошлом году… — нерешительно сказал Вадик. — «Снежный человек на площади. Найди, забери, обогрей». Когда я ещё в снегу извалялся и вымок потом, помнишь?
— Вперёд! — грозно сказала Аня. Схватила меня за руку, а я — Вадика, и вот — бежим до сих пор. Я даже этот намордник снять не успела. А он чешется, мешает, заставляет держать спину прямо, что детям вовсе не под силу! Это ущемление моих прав кривохождения! Уберите с меня эту штуковину! Я больше не могу!
«А ты терпи! — вдруг подумалось мне. — Кому нужны горбатые девочки?»
«Цирку! А ты кто?» — мысленно спросила я.
«Твоя последняя надежда на отсутствие сколиоза, — ответило мне что-то. — Поэтому терпи. Я буду тебя морально поддерживать. Временами».
Хороший поясок достался мне от учительницы по танцам! Мало того, что мучает, так ещё и телепатически общается. Этого ещё не хватало.
— Со мной пояс разговаривает, — шепнула на бегу я Вадику.
— Ух ты! — подпрыгнул Вадик на бегу, поэтому споткнулся, но равновесия не потерял.
«Передавай ему привет, — сказал пояс. — Если он меня еще помнит».
— Ты его помнишь? — спросила я, Вадик радостно кивнул. — Тогда привет.
— От пояса? — уточнил Вадик.
— Угу.
— Тогда и ему привет передай, пожалуйста. Я его очень хорошо помню, очень-очень… — Вадик немного скривился, но потом улыбнулся и виновато пожал плечами, быстро семеня за Аней.
«У нас были сложные отношения, — сказал пояс. — Он меня раз — за шкирку и в мусорку. Но ничего, это стандартное поведение у детей. Кто в мусорку, кто из балкона выбрасывает. Ничего удивительного. Дети перестали удивлять»…
— Я его раз… — смутился Вадик, пробегая мимо большой овчарки, спокойно провожавшей нас взглядом. — Взял и в мусорку кинул…