Боруэлла, стр. 20
Да, плохая идея. Не хочу я быть Аней. Да и своя внешность как-то более привычная. Она тоже не совсем моя, конечно…
В ответ на всё это мои мысли заслонила одна фраза. Она появилась буквально перед глазами! Это конец! Теперь я неизлечимо больна! Главное, фраза какая-то дурацкая: «Входная дверь».
Я попыталась прийти в себя, сказала фразе «Кыш!» и, представляете, фраза пропала! Я уж думала было обрадоваться, но не тут то было. Вместо неё появилась другая. Как я посчитала, слишком длинная для данного заболевания:
«Входная дверь — очень особенное место во всей квартире. Её можно вытирать тряпочкой, рисовать на ней узоры, и даже входить и выходить. В настоящий момент она особенна тем, что в неё звонят. А если в дверь звонят — значит, это кому-нибудь нужно. Внимание, вопрос: кому сейчас понадобилась входная дверь? Время пошло!»
Так это просто в дверь звонят! У меня досрочный ответ — Аня это, Аня!
— Где пирожки? — спросила Аня вместо приветствия.
— Их похитили, — сказала я вместо приветствия. — Взяли в заложники. Они сопротивлялись, но как-то не очень убедительно.
Аня деловито осмотрелась вокруг, почесала затылок, после чего довольно хмыкнула. Вообще-то она немного изменилась со вчерашнего дня: была в брюках и рубашке, а не в шортах (а я вообще до сих пор загорала — ходила по дому в трусах и майке. И босиком). Её вполне можно было бы принять за мальчишку, если смотреть издалека, потому что стрижка короткая.
— А ключи где тогда? — спросила Аня.
— Какие ключи? — удивилась я. — То где пирожки, то где ключи. Ты ещё спроси, где моя совесть и где искать счастье!
— Раз пирожками не кормят, значит, нужно идти гулять. А чтобы идти гулять, нужны ключи, потому что ты дома сидеть вряд ли будешь. Или будешь?
— Буду! То есть гулять буду!
Ключи мы нашли очень быстро, в пустой сахарнице. Что они там делали — непонятно. Вернее, понятно — они там лежали. Я ещё раз подивилась уникальности фантазии Бориного папы (или, на крайний случай, мамы). И как я сразу не догадалась, что нужно просто поискать ключи! Или выскочить так, оставив дверь открытой. Бывают же у всяких заведений дни открытых дверей…
— А ты чего не в школе? — поинтересовалась я.
— У меня вторая смена. Ещё долго.
— Тогда, может быть, пойдём гулять туда? Мне там одного… одного человека надо встретить, — смущённо сказала я.
Странно — с Аней быть такой смелой, как с Борькой и Петькой, почему-то не получается. Меня как будто тормозит что-то постоянно. Но я с этим не смирюсь! Я буду бороться!
— Это кого? — спросила Аня. — Борьку, что ли?
— Не. Вадика. Он в первом классе…
— А, такой светлый, низенький и танцует?
— Ага! — обрадовалась я. — Он самый! А ты откуда знаешь? Опять… фраза возникла?
Я поймала себя на том, что кручу пальцем у виска, и быстро одёрнула руку. Аня, к счастью, не обратила на это внимания:
— Он мой брат двоюродный. Редкая оболтусина.
— Это он-то — оболтусина? — возмутилась я. — Это я-то оболтусина! Это моё почётное звание! А Вадик — тихий…
— Ну не знаю, — пожала плечами Аня. — Он меня когда-то за палец укусил. Года три назад.
— Учти, чтобы подтвердить звание оболтусины, мне придётся теперь тоже укусить тебя за палец! — заявила я.
— Тогда я — тоже оболтусина, — моментально решила Аня.
Я совсем не удивилась случайно обнаруженному родству. Если у меня за последние несколько дней появилось целых два брата, то почему у Ани за всю жизнь не может появиться ни одного? А то, что мы наткнулись на двоюродную сестру Вадика, неудивительно — может, меня что-то связывает с этим семейством! Что-то такое… такое…
Оставив две записки: «Боря, я с Аней, гуляем. Вернусь. Элька» и «Боря, я с Элькой, гуляем. Верну. Аня», мы наконец-то выбрались из дома. Поскольку было прохладно, я надела Борькин зелёный костюм, и кепку нахлобучила.
— Слушай, Элька! — сказала Аня, когда мы в лифту ехали. — Я тебе подарок сделаю!
— Сейчас? — обрадовалась я
— Нет, потом.
— Какой же это подарок, если потом? — заныла я. — Хочу сейчас. Гони подарок. Быстро.
— Да у меня рюкзак дома валяется. Красный. Я его не ношу — он маленький. Как раз для тебя!
Я немного скисла (тоже мне подарок). Но потом подумала, что если Аня в рюкзак положит что-то интересное (съедобное, например) то будет очень даже неплохо.
Хм, красный рюкзак…
28. Школы и их обитатели
Мы не сразу пошли в школу. Вернее, сразу, но уж очень как-то извилисто. Нужно взять себе на заметку — если Аня говорит: «Я знаю кратчайший путь, пойдём!», то она подразумевает: «Перед тем, как идти в это ужасное заведение, неплохо бы побродить часик-другой где-нибудь вдалеке, настроиться, набраться смелости…»
Пользуясь случаем, я хочу передать привет… нет, не то… я расспрашивала Аню о Вадике. Какой он был совсем маленьким, что любит, чего терпеть не может.
— Оболтусина он и есть оболтусина, — невозмутимо пожимала плечами Аня.
Но потом она не выдержала гнёта моих многочисленных распросов, и рассказала, что Вадик терпеть не может картофельное пюре.
— Представляешь, если его всё-таки им накормят — берёт полотенце, и во рту вытирает, — возмущалась Аня. — При этом высовывает язык, и корчит такую мину, будто вместо пюре яд подсунули горькущий. И смотрит так жалостливо-жалостливо… Моя мама говорит, что этого взгляда не выдерживает. Ей кажется, будто она и вправду какую-то гадость ребёнку подсунула.
— А вы не пробовали кормить его чем-нибудь другим?
— Ха-ха, — серьёзно сказала Аня.
— А шоколад, — поинтересовалась я. — Шоколад он тоже не любит?
— Это с чего ещё? — удивилась Аня. — Я за ним таких отклонений не наблюдала.
— Жалко, — грустно вздохнула я. — Тогда пусть отдаёт мне только пюре… А котлеты?
— Обжора, — укоризненно сказала Аня. — Вот и выдавай таким государственные секреты.
Ане я своего государственного секрета о моей уникальности и неповторимости так и не рассказала пока. Из-за этого я ощущала небольшую неловкость, но и преимущество перед этой не по годам решительной девчонкой. Смышлёная Аня чувствовала это, и в свою очередь тоже задавала каверзные вопросы:
— А ты на сколько лет младше брата?
— Борьки, что ли? — спросила я.
— Нет, Петьки, — хмыкнула Аня (она что, догадывается?). — Борьки, конечно же.
— О, — таинственно сказала я, посмотрев на небо. — Меж нами целая пропасть…
— Элька, а кем ты хочешь быть в будущем?
— Чем-то неопределённо-бесформенным, — уклончиво призналась я.
— Я тоже ещё не выбрала, — вздохнула Аня. — Может, переводчицей…
— Я переводчицей хоть сейчас могу работать! — воскликнула я. — Могу переводить что угодно — хоть продукты, хоть одежду, хоть… Научить тебя?
Вместо ответа Аня рассмеялась. Воробьи, которые спокойно паслись рядом на лужайке, испуганно и обижено взлетели. Я с ними никогда не могла нормально разговаривать, потому как говорят воробьи исключительно на японском. Голуби же только подозрительно посмотрели и отошли в сторонку. «Чисто, оборзели, да?» — спросил один голубь другого. «В натуре», — ответил тот и медленно, демонстративно моргнул. Эти птицы мира вечно схватывают всё самое… как бы помягче выразиться… нелитературное и полунелитературное, что есть в этом самом мире. Если их с детства воспитывать — может быть какой-то результат. Но кто станет это делать… У меня были попытки, но когда я сказала одному воспитуемому мною голубю: «Ну чё, дошло, овца пернатая?», то поняла, что лучше уроки вежливости прекратить. А знаете, что ответил мне голубь? «Уважаемый учитель, будьте добры, следите за базаром, пожалуйста!» Всё-таки что-то у меня тогда получилось, правда?
Вот такими словесными путями мы и добирались. Самое удивительное то, что добрались всё-таки! До школы…
— Мы где? — с усмешкой спросила я.
Аня посмотрела на меня, как на летающий автобус: