Честь и бесчестье, стр. 7
Ответа не последовало, и герцог решительно добавил:
— Пришлите дамочку ко мне в Рейвенстоун-Хаус завтра утром в одиннадцать. У нас с племянником будет время, чтобы вкратце ознакомить ее с ситуацией до того, как старикан прибудет к ленчу.
Герцог открыл дверь и с порога бросил:
— Тысяча гиней, любезный! Есть над чем задуматься…
Глава 2
Красавец Бардсли откинулся на подушки наемной кареты и закрыл глаза.
Он надел плащ прямо поверх черного бархатного костюма, в котором играл последний акт пьесы. Однако грим с лица был смыт, и в мерцающем свете фонарей факельщика Шимона видела, как бледен ее отец.
Некоторое время они ехали в молчании, затем девушка нерешительно спросила:
— Ты… собираешься сделать то, о чем просил тебя герцог?
— Мне кажется, почти невозможно найти подходящую женщину за столь короткий срок.
Голос у отца был не слишком усталым, и потому Шимона рискнула продолжить разговор:
— Нам нужны пятьсот гиней, папа.
— Я знаю. Но играть роль вне сцены — это отнюдь не то же самое, что играть на ней.
— Почему?
— Потому что в театре актеры и актрисы произносят заранее написанный текст. А ведь большинство женщин моей профессии необразованны и вульгарны.
Снова наступило молчание. Как будто угадав, о чем думает дочь, Красавец Бардсли поспешно добавил:
— Это, разумеется, не относится к Саре Сиддонс. Она своего рода уникум. И все же гораздо легче было бы найти актера, который выглядит и ведет себя как джентльмен, чем актрису на роль истинной леди.
Снова пауза. И вдруг Шимона с отчаянием произнесла:
— Но ведь нам нужны пятьсот гиней, папа, очень нужны! А что, если… я сыграю… эту роль?..
Красавец Бардсли словно онемел. Прошло несколько минут, прежде чем он разразился следующей тирадой:
— Ты, наверное, сошла с ума? Неужели ты воображаешь, что я позволю тебе сделать это? И потом, ведь ты должка будешь прийти в дом к этому человеку!
— Я помню, ты рассказывал мне о герцоге, папа…
— Тогда тебе должно быть известно, какая скандальная у него репутация и как я его презираю.
— Но почему, папа? Что такого он сделал?
— Он — воплощение распутства и извращенности. Знаешь ли ты, как называют герцога за его спиной?
— Нет, папа. Откуда мне знать?
— Вместо того чтобы говорить о нем «его милость» или «его честь», люди называют герцога «его бесчестье». И это очень точное определение!
— И все же, папа, в чем он провинился?
— Я не буду осквернять твой слух перечислением всех скандалов, в которых он принимал участие. И какую угрозу представляет он для репутации любой женщины, причем не только своего круга! Он часто посещает театры и ночные заведения Лондона…
— Ты хочешь сказать, что он… преследует женщин?
— Вот именно. А они — его, — добавил Красавец Бардсли. — В его мизинце больше обаяния, чем у иного мужчины во всем теле, и, видит Бог, герцог использует этот дар природы в своих низменных целях!
Отец говорил с таким жаром, что Шимона начала опасаться, как бы эта взволнованная речь не вызвала новый приступ кашля.
— Слишком много сердец разбил этот Рейвенстоун, — продолжал Бардсли, — слишком много жизней погубил, слишком много вреда нанес, желал он того или нет! Если хочешь знать правду, я его ненавижу!
— Но ты разговаривал с ним очень вежливо, папа.
— А как я мог поступить иначе? — возразил Красавец Бардсли. — Человек, обладающий таким весом в обществе, как герцог, может запросто погубить меня, если я вступлю с ним в открытую вражду.
— Как же он сможет этого добиться? — удивилась Шимона.
— Не стоит это обсуждать. Мне придется поступить так, как он хочет. Уповаю на Господа, что мне удастся найти молодую женщину, которую герцог сочтет подходящей для его замысла.
Вновь воцарилось молчание, а затем Красавец Бардсли воскликнул:
— Конечно, он и сам без труда смог бы найти такую актрису! Герцог знаком со многими из них, но всем им далеко до настоящей леди…
Шимона ничего не ответила. Карета продолжала свой путь, а девушка молилась, чтобы ее отцу удалось выполнить просьбу герцога и получить пятьсот гиней.
Если бы ему посчастливилось заработать такие огромные деньги, он бы смог отправиться за границу на лечение, как советовал доктор.
Под ярким солнцем Италии кашель отца наверняка прошел бы, размышляла Шимона. Он бы прибавил в весе и снова стал тем сильным, уверенным в себе человеком, каким она помнила его с детства.
В то время он был полон жизненной энергии и обаяния и заражал своей живостью и веселостью весь дом, когда возвращался со спектакля.
— Мамочка, папа пришел!
Этим веселым криком маленькая Шимона оглашала дом, кубарем скатывалась с лестницы и распахивала входную дверь еще до того, как отец успевал позвонить в колокольчик.
— Папа, папочка!
Она обвивала руками его шею. Отец подхватывал девочку на руки и начинал ее кружить, подбрасывать и щекотать.
Тогда он был совершенно другим человеком, не тем бледным и изможденным стариком, который сейчас еле доплетается до своего дома в Челси и часто бывает таким усталым, что даже отказывается от изысканного ужина, приготовленного для него Нэнни.
«Ему надо отдохнуть! Он должен поехать за границу!» — твердила про себя Шимона.
И снова она молилась и обращалась за помощью к матери. Девушка была убеждена: хотя ее мать и на небесах — а в это Шимона свято верила, — она не может остаться глуха к страданиям человека, которого страстно любила и который беззаветно любил ее.
«Ты должна помочь нам, мама, — повторяла Шимона как в бреду. — Папа умрет, если не начнет лечиться…»
Карета достигла Слоун-сквер и покатила по Кингз-роуд.
«Как только папа поест, — рассуждала Шимона, — он должен немедленно лечь. Если он и в самом деле намерен найти актрису для герцога, ему придется завтра встать очень рано, чтобы не мешкая отправиться на поиски».
Лошади остановились. Шимона тронула отца за руку:
— Вот мы и дома, папа!
— До-ма?
На мгновение ей показалось, что Красавец Бардсли дремлет и не отдает себе отчета в происходящем. Но вот он с усилием поднялся и вышел из кареты вслед за Шимоной. Его голова бессильно повисла.
Из-за угла вдруг налетел порывистый ветер, и Бардсли снова начал отчаянно кашлять.
Он стоял на мостовой, согнувшись в три погибели, и пытался справиться с приступом, который сотрясал все его тело.
Ожидавшая их Нэнни открыла дверь, и вдвоем они помогли Красавцу Бардсли, который продолжал сильно кашлять, подняться по ступеням и войти в дом.
Резкий звук кашля эхом отдавался под сводами небольшого помещения, служившего передней.
— Давайте отведем хозяина наверх, — предложила Нэнни, обращаясь к Шимоне. — Может быть, мы уговорим его сразу же лечь в постель. Хотя он, наверное, захочет сначала переодеться…
Шимона обвила отца рукой за талию, но тут вмешался кебмен, вошедший вслед за женщинами в дом.
— Ну-ка давайте-ка лучше я помогу его милости, — бодро проговорил он. — И поверьте, для меня это большая честь! Я и моя хозяйка частенько любовались им на сцене…
Теперь Красавец Бардсли кашлял уже не так яростно. Но этот приступ лишил его последних сил. Казалось, больной актер рухнет на пол, если Нэнни перестанет поддерживать его.
Кебмен подхватил Бардсли с другой стороны, и вдвоем с кухаркой они буквально внесли больного по лестнице наверх.
По настоянию матери Шимоны лучшая комната в доме, которая должна была бы служить гостиной, была превращена в спальню Красавца Бардсли.
— Папа так редко бывает дома, — объясняла она Шимоне свое решение, — а мы никогда не принимаем гостей. Надо, чтобы в своей комнате он мог не только отдыхать, но и работать.
С этой целью самая просторная комната в доме, с тремя большими окнами, выходившими на тенистую от многочисленных деревьев площадь, была обставлена лучшей мебелью, которую мать Шимоны собирала в течение многих лет.