Корсары Таврики, стр. 16

— Ну, что ж, Зоя, ты теперь вдова.

— Да... как все неожиданно... — пролепетала Зоя, поту­пившись.

Женщины подошли друг к дружке, обнялись, и Марина прошептала на ухо Зое:

— Значит, ты все-таки довела дело до конца?

Зоя вначале хотела сделать вид, что все обошлось без ее уча­стия, но потом вспомнила о деньгах, отданных Нероне, и про­молчала.

Голос Донато прозвучал с суховатой вежливостью:

— Примите наши соболезнования, синьора. Наверное, вам следует немедленно вернуться в Солдайю на похороны ваше­го супруга. Дорожная повозка для вас уже готова.

— Да... благодарю. — Зоя присела в легком поклоне и, не поднимая глаз, удалилась из комнаты.

Когда вышел и Гермий, Донато насмешливым тоном заме­тил:

— Какое странное совпадение! Твоя подруга захотела изба­виться от мужа — и вот, пожалуйста, его нет!

— Что ж, бывают совпадения,— пожала плечами Марина. — Купец любил ходить по притонам, вот и погиб в пьяной драке.

— Удачно все сложилось для твоей Зои. Теперь и моя по­мощь ей не нужна.

— Ты так стремился поскорее выпроводить Зою из нашего дома, что это бросалось в глаза, — с упреком заметила Марина.

— Да, потому что она невольно напоминает мне о Нероне Одерико. А я хочу, чтобы этот осколок прошлого навсегда ис­чез из нашей жизни и даже стерся из памяти.

Глава пятая

В октябре по Кафе разнеслась новость о несчастье, постиг­шем таверну «Золотое колесо». Это злачное место, дав­но имевшее худую славу у добропорядочных горожан, теперь само оказалось жертвой жестокого нападения. Неиз­вестные грабители, вломившись ночью, не только забрали деньги, которые им удалось найти, но перебили посуду, поре­зали мешки и корзины с продовольствием и, что самое страш­ное — убили хозяйку «Золотого колеса», Бандекку, молодую бойкую красотку, заправлявшую всеми делами от имени сво­его престарелого слабоумного мужа. Ее нашли заколотой кин­жалом; и на лице у несчастной застыло такое выражение ужа­са, словно она увидела перед собой призрак.

Никто не мог описать внешности преступников и даже назвать их числа. Трактирный слуга Фестино, которого в на­чале нападения оглушили ударом по голове и связали, оч­нувшись, утверждал, что бандитов было человек пять. А по­стоялец гостиницы, не спавший в ту ночь, говорил, что видел только одну подозрительную фигуру, выбегавшую из таверны. Впрочем, в темноте он мог просто не рассмотреть остальных.

Город полнился слухами, приставы осматривали местность вокруг таверны, проверяли приезжих, опрашивали рыночных торговцев. Но никто из горожан не верил, что преступники бу­дут найдены, — уж слишком отчаянными и ловкими они бы­ли, если решились напасть на такое известное заведение, как «Золотое колесо», издавна находившееся под негласным покровительством местных корсаров.

И лишь один человек в Кафе догадывался, кто мог стоять за дерзким преступлением...

Зоя вернулась из Сурожа в Кафу и поселилась у родных, кото­рые приняли ее весьма приветливо, — ведь теперь она была не за­блудшей овцой, а пристойной и даже довольно состоятельной вдовой. Едва оправившись от всех своих несчастий и потрясений, Зоя уже начала подумывать о том, что может начать новую жизнь и, когда истечет срок траура, благополучно выйти замуж.

Но преступление, вдруг прогремевшее в Кафе, заставило мо­лодую женщину внутренне содрогнуться и вновь ощутить угро­зу дамоклова меча, нависшего над ее судьбой. Она еще раз убе­дилась, что Нероне не шутит ни в чем: он отомстил Бандекке и точно так же не пощадит ее, Зою, если она пойдет ему напе­рекор. Он каждую минуту мог появиться в ее жизни и потребо­вать исполнения того рокового договора, который она неволь­но с ним заключила. Мысль об этом темным пятном омрачала ее надежды и виды на будущее.

Впрочем, преступления, подобные разгрому в «Золотом ко­лесе», были не столь уж редки в шумном приморском городе, а потому слухи мало-помалу стали утихать и к концу октября сошли на нет.

Именно в это время близ кафинской пристани появился мужчина лет тридцати пяти в длинном темном плаще и круг­лой шляпе, низко надвинутой на лоб. В нем не было ничего примечательного, кроме разве что густой бороды, закрывав­шей пол-лица. Этим он отличался от большинства латинян, обычно бривших бороды, но зато такой заросший вид делал Нероне Одерико почти неузнаваемым.

Прохаживаясь вдоль берега и вроде бы рассеянно огляды­вая стоявшие в гавани суда, генуэзец был незаметен среди сну­ющих по пристани грузчиков, моряков, торговцев, любопыт­ных зевак и жуликоватых бродяг. Но сам Нероне замечал каждую мелочь и с особым вниманием скользил по лицам ко­рабельщиков, недавно прибывших в порт или, наоборот, го­товившихся к отплытию.

Впрочем, сейчас, в разгаре осени, когда уже дули холодные ветра, а море часто штормило, в кафинском порту было не так оживленно и многолюдно, как летом. Далеко не все судовладельцы решались отправить в плавание свои корабли, зная, как переменчив и опасен бывает в это время года Понт Эвксинский. Хотя все же находились смельчаки, готовые презреть опасность ради тех выгод, которые сулил морской торговый путь, соеди­нявший порты Запада и Востока. Кафа находилась в центре это­го пути, и какие только товары не переправлялись через нее во все концы Европы и Азии! Это были не только жизненно необ­ходимые зерно и соль, но также предметы роскоши и драгоцен­ные камни, шелка и бархат, стеклянная и фарфоровая посуда, пряности и благовония, металл и оружие.

Но одним из самых доходных промыслов была работоргов­ля, и в ней кафинские купцы весьма поднаторели. Живой то­вар с Кавказа и славянских земель им поставляли татары, а уж дальше морем генуэзцы развозили пленников по всей Европе. И даже сейчас, на пороге зимы, в припортовом квартале не утихал невольничий рынок, где отчаянные генуэзские море­ходы могли купить по дешевке рабов, чтобы везти их по бур­ному морю в Константинополь и Италию.

Но не торговые и транспортные корабли интересовали Не­роне; его наметанный глаз искал среди моряков и судовладель­цев тех, кто был связан не столько с купеческими делами, сколь­ко с корсарским промыслом. Впрочем, такой источник доходов, как пиратство, признавался в Кафе почти официально, — толь­ко захваченной добычей надо было, согласно Уставу, делиться с общиной. Консул мог даже оказывать покровительство тем корсарам, которые приумножали доходы кафинской казны «честным образом» — то есть отдавая половину своих трофеев.

Скоро опытному генуэзцу повезло: он увидел человека не просто подходящего, но еще и знакомого. С первого взгляда Не­роне узнал своего случайного товарища по несчастью, с кото­рым год назад бежал из пизанской тюрьмы. Генуэзец помнил его имя — Яунисио Тетро — и род занятий, коим было пиратство, едва прикрытое сверху вывеской честного торговца. Нероне подошел поближе. Яунисио его не заметил, потому что в это вре­мя на пирсе отдавал распоряжения каким-то оборванцам, за­гружавшим тюками вместительную лодку.

— Яунисио Тетро, лихой бродяга, тебя ли я вижу? — негром­ко произнес Нероне, остановившись за спиной у старого зна­комца.

Тот резко обернулся и, вглядевшись в бородатое лицо, удив­ленно присвистнул:

— Нероне Одерико?.. Неужели это ты?

— Тсс, приятель... — генуэзец приложил палец к губам. — Запомни: Нероне Одерико больше нет. Он умер. Я теперь кор­сар Элизео Вакка.

Элизео Вакка был третьим компаньоном, с которым Яуни­сио и Нероне бежали из тюрьмы и который погиб в нелепой трактирной драке.

— Ты теперь живешь под именем Элизео? — Яунисио в не­доумении пожал плечами. — Но почему? Его имя ничем не лучше твоего. Ты от кого-то скрываешься? Как тебя вообще занесло в Кафу?

— А тебя?

— Я — другое дело, я мореход, знаю все побережье от Кади­са до Трапезунда, — не без гордости заявил Яунисио. — А ты, насколько я помню, сухопутный разбойник и картежник.

— Ну, ты потише, — недовольно поморщился Нероне. — Нам с тобой кое-что известно друг о друге, но лучше об этом молчать. Знаешь, Яунисио, я рад, что тебя встретил.