Сказки Амаду Кумба, стр. 9

Я хотела совсем не такое.

— А какое же?

— Не знаю, сумеешь ли ты такое сделать… Я тебе его сейчас опишу…

— Ну, выкладывай, какое тебе нужно?

— Мне нужно копье длиной в три локтя и семь вершков…

— Ладно.

— Погоди! Притом ты его сделаешь не длиннее руки. Пусть оно будет таким острым, чтобы резало уже, как только о нем упомянешь, — ведь у меня много врагов в этих краях… И еще затупи его как следует, а то им могут нечаянно порезаться мои дети, они такие сорванцы, от них ничего не спрячешь…

— Ну, — сказал Тег-кузпец, — этого я не могу. Ты же требуешь от меня, чтобы копье было и длинным и коротким, и острым и тупым. Я за такую работу не берусь. Ведь не просишь же ты у бога, чтобы он посылал сразу и день и ночь?

— Ну, раз ты не можешь сделать ничего путного, отдавай назад мой бурдюк.

И Буки унесла мясо.

С тех пор людям привередливым или недобросовестным (а это, пожалуй, одно и то же) говорят: «Не требуйте вы копья гиены!»

Поручение

Когда курочка бывает одна возле ступы с просом, она не спешит подбирать зерна. Ибо она знает, что никто не помешает ей выбрать самые лучшие.

Панда была не единственная девушка в М’Бадане, но рядом с нею все остальные казались чуть не уродами. Панда была лучше всех, однако вовсе не привередница, как можно было бы ожидать. Она только и мечтала выйти замуж, боясь, как бы не пришлось состариться в одиночестве — ведь ей уже минуло шестнадцать лет! Впрочем, от женихов отбоя не было: братья и отцы ее подруг, молодежь и старики из других деревень каждый божий день засылали диали и гриотов с подарками и добрыми словами — и через них просили Панду себе в жены.

Если бы дело было только за ней, Панда давно бы уж носила привязанного за спиной малыша, разумного и послушного, либо капризного и плаксивого. Но в выборе мужа, как и во всем другом, молодая девушка не вольна, все зависит только от воли ее отца. Отец решает, кому будет принадлежать дочь: царю, богачу или простому крестьянину, который до седьмого пота трудится в поле под жарким солнцем. Отец решает, отдать ли ее могущественному марабуту или самому ничтожному из его учеников.

Впрочем Мор, отец Панды, не требовал ни крупного выкупа от богача, ни скудного — от бедняка и не собирался отдать свою дочь марабуту или ученику марабута, чтобы обеспечить себе место в раю.

— Всем, кто приходил сватать Панду для себя самого или для своего хозяина, для сына или брата, Мор говорил:

— Я отдам Панду без выкупа и подарков тому, кто убьет быка, пошлет гиену отнести мне мясо и сделает так, что она ни кусочка не съест по дороге.

Доверить гиене мясо, пусть даже сушеное, и помешать ей сожрать его? Да это труднее, чем заставить красноухого Нарра-мавра хранить тайну! Труднее, чем, оставив ребенка у калебаса с медом, помешать ему окунать туда пальчик. Это все равно что не дать солнцу взойти рано утром и уйти на ночлег в конце дня. Это все равно что запретить сухому песку поглощать первые капли дождя.

Доверить мясо Буки-гиене?! Безопаснее доверить кусок масла пылающему огню. Доверить Буки мясо и помешать ей его сожрать?!

— Это невозможно! — говорили, возвращаясь ни с чем, гриоты, которые приходили сватами от своих хозяев, матери, просившие за сыновей, старики, которые добивались красавицы Панды для самих себя.

От М’Бадана до деревни Н’Диур всего один день пути. Жители Н’Диура были особенные люди: с незапамятных времен они умели приручать коварных гиен (по крайней мере так им казалось) и жили с ними в добром согласии. И надо сказать — это стоило людям немалых усилий. В деревне каждую пятницу убивали быка для Буки-гиены и ее племени.

Среди парней Н’Диура больше всех отличался и в поле и в состязаниях Биран. Он был также и самым красивым. Когда его гриот вернулся с отвергнутыми дарами и сообщил, какое условие ставит Мор, отец Панды, Биран сказал себе:

— Панда будет на моем ложе!

Он убил быка, высушил мясо и положил его в бурдюк из козлиной кожи, сунул бурдюк в плотный мешок из хлопковой пряжи и мешок этот упрятал в охапку соломы.

В пятницу, когда Буки со своими родственниками пришла в Н’Диур за обычной подачкой, Бирал отыскал ее и сказал:

— Мой гриот не хитрее грудного ребенка, он глуп, как бык. Он принес обратно богатые свадебные подарки, которые я послал Панде, дочери Мора из М’Бадана. Твоя же мудрость велика, а речь слаще меда. Я уверен, что если б ты отнесла Мору только эту вот охапку соломы и сказала: «Биран просит у тебя дочь», — он не мог бы отказать и дело было бы слажено.

— Я уже стара, Биран, и такая ноша мне в тягость, но М’Бар, старший из моих детей, полон сил, и притом он унаследовал кое-что от моей мудрости. Он пойдет для тебя в М’Бадан и наверняка хорошо исполнит поручение.

Ранним утром М’Бар отправился в М’Бадан с охапкой соломы на спине.

Солома намокла от росы, и в воздухе поплыл восхитительный запах мяса. М’Бар остановился, поднял нос, повел им, принюхиваясь, вправо, влево — и двинулся дальше, но уже не так резво. Запах усиливался. Гиена опять остановилась, насторожилась, оскалив зубы, повела носом вокруг, потом обернулась и снова стала нюхать воздух.

Теперь она шла вперед медленно и нерешительно. Густой запах мяса, шедший, казалось, со всех сторон, словно сковывал движения М’Бара.

Не выдержав, М’Бар сошел с тропинки, ведущей в М’Бадан, и запетлял по саванне. Он кидался влево, вправо, возвращался обратно — и лишь через три долгих дня достиг М’Бадана.

Конечно, М’Бар был сильно не в духе, когда вошел в хижину Мора, и мина у него была не слишком любезна для посланца, который пришел просить великой милости. Запах мяса, пропитавший, казалось, всю бруссу, кустарник, хижины М’Бадана и жилище Мора, заставил его позабыть все правила вежливости, которые вдолбила ему в голову старая Буки, все приятные слова, каких ожидают от просителя. М’Бар процедил сквозь зубы «салям алейкум» так тихо, что никто его и не слышал. Затем, сбросив со спины тяжелую ношу, он сказал тоном далеко не приветливым:

— Мор, Биран из Н’Диура прислал тебе эту охапку соломы и просит в жены твою дочь.

Мор разрезал лианы и под взглядом М’Бара — сначала удивленным, потом негодующим, потом полным вожделения — извлек из соломы плотный мешок, из мешка вытащил бурдюк, а из бурдюка — куски сушеной говядины.

М’Бар чуть не лопнул от злости при виде такого обилия мяса. Мяса, которое он, ничего не подозревая, таскал на спине три дня, а теперь не смел его и коснуться — ведь люди М’Бадана не то, что люди Н’Диура, в М’Бадане рогатина стоит в каждом углу.

— Иди, — сказал Мор, — и передай Бирану, что я отдаю ему дочь. Скажи ему, что он не только самый отважный и сильный, но еще и самый хитрый из всех парней Н’Диура. Если он мог доверить мясо тебе, гиене, он сможет уберечь свою жену, и никакие козни людские ему не страшны.

Но М’Бар не слышал последних слов Мора, столь лестных для того, кто его послал: он уже выскочил из дому и мигом очутился за околицей, ибо вспомнил, что на своем долгом пути видел множество соломы.

На первом же поле М’Бадана лежали снопы. Он сорвал лианы, которыми они были перевязаны, расшвырял солому, но не нашел никакого мяса или хотя бы костей. Он рыскал по полям, раскидывая солому, и искал в ней мяса так усердно, что ему понадобилось еще три дня, чтобы вернуться в Н’Диур.

— Ну, как? — спросил Биран, увидев потного и запыхавшегося М’Бара, — ты, видно, не выполнил моего поручения? Что ты делал шесть дней, когда и двух довольно, чтоб сходить в М’Бадан и вернуться?

— Что я делал по дороге, тебя не касается, — сухо ответил М’Бар. — Хватит с тебя и того, что Мор согласен отдать тебе дочь. Можешь радоваться!

И, не дожидаясь слов благодарности, которые, наверное, собирался расточать Биран, М’Бар побежал обшаривать другие снопы.

С тех пор гиены не выполняют никаких поручений ни для кого на свете.