Черная Брама, стр. 26
Почему смеялся Свэнсон?
Легкое прикосновение к ноге вывело Андрея из состояния задумчивости: он отполз назад по своему следу в глубоком снегу и осторожно оглянулся. Это был старшина Хабарнов.
На листке из блокнота Нагорный написал несколько слов, сунул листок в ствол автомата и, вытянув руку, передал записку старшине.
Когда Андрей вновь подтянулся к краю плато, Свэнсона не было. Его меховая шапка мелькнула где-то южнее в распадке. Вернулся Свэнсон с рюкзаком Райта в руке, швырнул его в шлюпку, приподняв брезент, раскурил трубку, надел свой рюкзак, сверился по компасу, поднялся на валун, осмотрелся и двинулся на запад.
ЧЕРНАЯ БРАМА
Тело Райта они нашли в распадке под снегом. Старик сделал первые шаги на пути к родине, когда его настигла пуля.
— Выстрел в затылок, — сказал Клебанов. — Прием, достойный Катынского леса и Бабьего Яра.
На двойке «Бенони» с телом Райта ушел Хабарнов в порт Георгий. Шлюпка с «Вьюги» была надежно укрыта в одной из расщелин.
Вместе с Ясачным капитан уточнил маршрут. Из материалов следствия ему было известно, что пути Сарматова и Благова скрещивались на Черной Браме. К той же цели стремился и Свэнсон. Чтобы не наступать ему на пятки, оперативная группа и пограничники углубились в тундру значительно южнее.
Впереди шел Ясачный (он отлично знал все побережье залива), затем Клебаноз и Нагорный с юкзаком. Цепочку замыкал Аввакумов.
Тундра незаметно перешла в холмы, часто встречались нагромождения камней озера в ложбинах. К берегам по южным склонам холмов сбегали березовые ерники. Попутный северо-восточный ветер дул в спину.
Капитан Клебанов замедлил шаг и, когда его нагнал Нагорный, сказал:
— Вы наблюдали за Свэнсоном, слышали его разговор с Райтом. Какой вывод можно сделать о Свэнсоне?
Нагорный почувствовал, как краснеет, и, преодолевая смущение, ответил:
— Мне кажется, что Свэнсон был в гитлеровском плену, находился в лагере где-то под Мюнхеном. Заполярье он знает хорошо. Может быть, я ошибаюсь, но, думается, Свэнсон выболтал один факт из своей биографии, по которому можно определить его прежнее местожительство и даже работу…
— Смелее, комендор!
— Свэнсон сказал, что кекур в самом начале губы он складывал сам, своими руками много лет назад. Он так и назвал сложенный из камня знак кекуром…
— Ну? Что же вы замолчали? — поддержал его капитан.
— Малознакомое поморское слово. Не каждый скажет «кекур». Иногда его речь мне напоминала говор старшины Хабарнова. И тогда мне казалось, что Свэнсон из поморов. Вот если бы можно было узнать, кто и когда ставил этот знак на сопке…
Капитан тихо свистнул.
Ясачный повернулся и, увидев поднятую Клебановым руку, остановился. Подошел и Аввакумов. Капитан присел на камень и, вынув блокнот, написал текст радиограммы.
— Зашифруйте, товарищ лейтенант, и передайте в Мурманск через Торос три! — приказал Клебанов. — Не позже завтрашнего утра мы будем знать, кто ставил кекур на сопке.
Пока Аввакумов был занят рацией, они разогрели на сухом спирте мясные консервы.
Передав в эфир запрос капитана, радист перешел на прием, получил подтверждение и принял новую радиограмму:
«Мотобот „Бенони“ задержан на траверзе мыса Малоприметный сторожевым кораблем „Буря“ и отведен в порт. При проверке судовой роли выяснилось отсутствие боцмана Эрнеста Райта и матроса Хугго Свэнсона. В вахтенном журнале свежая запись: „5 часов утра. Траверз мыса Хибергнесет. При выходе на циркуляцию смыло волной боцмана Райта и матроса Свэнсона“. Запись в журнале команда подтверждает».
— Команда «Бенони» подтвердит что угодно, — усмехнулся Ясачный. — Ручаюсь — механика Траммэра я уже встречал раньше на боте контрабандиста Хатчин-са. Бил зверя у Канина Носа.
— Во всяком случае, — в раздумье сказал капитан, — теперь мы знаем точно: убит Эрнест Райт, или, как он назвал себя, Ми-кель Янсон. Тактика меняется: Благов не был включен в списки судовой команды, Свэнсон и Райт числились в списке, но нг-ожиданно погибли. Не проследи мы за высадкой, было бы трудно доказать, что это не так.
«Итак, Свэнсон направляется к Черной Браме. К этой скале вели следы Сарматова, к ней должен был пробиться Благов, — думал Клебанов. — Почему с такой настойчивостью они стремятся к Черной Браме? Из истории военных лет мы знаем: где-то у самой вершины скалы была пещера, служившая гитлеровцам постом наблюдения. Стало быть, там, на Западе, они отлично знают о существовании Черной Брамы, и Сарматов, сброшенный на парашюте в этом районе, мог использовать пещеру как место явки или… Очевидно, Лемо и Свэнсон — одно и то же лицо. Лемо, как и Благова, обучали работе со счетчиком Гейгера. Но ни тому, ни другому не дали с собой ни одного прибора. А что, если Сарматов спрятал счетчики в этой пещере? Тогда все становится на место…» На этом размышления Клебанова были прерваны. Путники снова двинулись на запад.
Солнце село за сопками. Снег уже не падал. Холодный ветер забирался под куртки. Где-то ухала белая сова — хозяйка тундры. На озерах трещал лед, хрустел под ногами наст.
Прошло много времени. Небо потемнело, появились редкие звезды. Ветер утих. Наступила такая тишина, что Нагорный слышал, как, сжимаясь от мороза, скрипят кожаные ремни рюкзака.
Только теперь Андрей понял и оценил заботу Ясачного: одетый в новое — штормовое обмундирование, он почти не чувствовал холода.
Преодолевая усталость, Нагорный уже с нетерпением поглядывал на капитана, когда, выбрав удобное для привала место, Ясачный решительно остановился.
— Отдохнем до света, — сказал он и, развязав рюкзак, извлек банку сухого спирта и морские галеты.
Вспыхнуло голубоватое пламя.
Набрав полный чайник снега, боцман поставил его на огонь.
В ожидании, пока закипит чайник, при свете карманного электрического фонаря капитан Клебанов и Ясачный склонились над картой, чтобы уточнить маршрут. Завтра они будут у подножия Черной Брамы.
Нагорный лег прямо на снег, положив под голову рюкзак.
Небо стало еще темнее, звезды казались ярче.
Слыша глухие, сильные удары крови, Андрей положил руку на сердце… Здесь, в боковом кармане тужурки, была фотография Светланы… Девушка смотрела на него испытующим взглядом, и между ее бровями легла глубокая, строгая складка. Теперь и надпись на обороте фотографии была не такой, как прежде, в ней не было наивной девичьей простоты. Слова звучали торжественно и строго, словно присяга: «Всегда, всегда будь таким, каким я тебя знала». Они идут к Черной Браме, к той самой высоте 412, где четырнадцать лет назад погиб его брат Владимир. Из состояния задумчивости Нагорного вывел боцман — перед Андреем стояла знакомая большая эмалированная кружка крепкого чая.
Ужинали молча. Казалось, что каждый из них настороженно прислушивается к тундре, к этой пугающей ночной тишине.
Забравшись в спальный мешок, Андрей закрыл глаза. Тепло поднималось к сердцу, словно марево в жаркий день…
…Большая самоходная баржа… Гребни волн убегают в стороны. Широко расставив ноги, в плащ-накидке и каске, положив руки на автомат, висящий на шее, стоит Владимир Нагорный. Увидев брата, он сказал так, словно расстались они только вчера: «Сменяй, комендор, пароль „Брама“… И вот Андрей на посту. Он молча смотрит, как уходит Владимир. Автомат висит на его плече дулом вниз, он уходит все дальше и дальше, пока не превращается в маленькую, едва заметную точку. Точка не исчезает, она снова растет. Это птица — большой, гордый альбатрос. Он делает круг над судном, опускается ниже и ударяет его крылом в плечо, словно зовет за собой. Но Андрей на посту… Снова взлетает альбатрос и, снова, снижаясь, толкает его в плечо…
Андрей просыпается. Это будит его, толкая в плечо, Ясачный.
Горизонт светлеет. Начинается новый, второй день в тундре.
Шли они по-прежнему цепочкой, на запад. Солнце грело по-весеннему. К полудню наст становился тоньше, хрустел и проваливался под ногами. Тундра просыпалась от долгого сна. На проталинах желтели полярные маки, невяник, пахнущий душистым сеном. Несколько раз из-под ног боцмана взлетали первые куропатки. Все чаще и чаще встречались следы лемминга.