Первый выстрел, стр. 98

Когда двор опустел, Юра на четвереньках пробрался в виноградник. Его колотила дрожь. Он очень боялся мертвого, но все же разыскал его. Матрос лежал под деревом, на опавших вишневых лепестках, устилавших землю, раскинув руки. Лицо залито кровью, руки посечены саблями, глаза выколоты, страшно! Юра заплакал. В слезах он вернулся домой и рассказал Ганне — мамы дома не было, — как они с Лизой пытались спрятать матроса из ревкома, как подлый Осман выследил его и потом вместе с курултаевцами раненого замучил.

— Надо ж заховать его по-людски! — тоже обливаясь слезами, проговорила Ганна. В минуты душевного волнения она переходила на свой степной русско-украинский говорок. — Ой, лышеньки, что воны зробыли с матросиком, с голубчиком! Злодии, подлюги, мазепы, лиха на них нэмае! Как стемнеет, пийдем, Юрко, с тобой, в могилку заховаем матросика.

— Я боюсь курултаевцев, Османа…

— И я злякаюсь, а надо, Юрчик, надо!..

Пришла Юлия Платоновна, бледная, встревоженная.

— Ужас что творится! В Судак ворвалась банда эскадронцев. Ищут и расстреливают большевиков, разгромили ревком. Два часа я не могла выбраться с почты. Уже третью телеграмму посылаю! От папы так давно ни строчки… Что с ним? Ведь в последнем письме было, что он заболел. А еще по дороге мне сказали, что возле Бернистов и нашей дачи тоже стрельба, эскадронцы… Что случилось? Где Оксана?

Ей всё рассказали. И она, все время ужасаясь: «Юра, ведь тебя могли убить во время перестрелки!..» — тоже согласилась с тем, что ревкомовца надо похоронить.

Земля даже на винограднике была твердой, и могилу сделали неглубокой. И холмика делать не стали, «чтоб злодеи не надсмеялись», сказала Ганна.

На следующий день в городе снова началась пальба. Слышались взрывы гранат. По улицам и дорогам в горы мчались испуганные пригнувшиеся всадники на ошалелых, взмыленных конях.

Откуда-то прибежала Ганна и затараторила:

— Ой, что делается! Проклятые эскадронцы тикают с Судака, як ошпаренные собаки. Матросики из Феодосии пришли, выкуривают их, як клопов. Слава богу!

Действительно, Феодосийский ревком прислал на выручку судачанам маленький отряд моряков. Матросы лихим ударом разгромили сейдаметовскую банду, ее остатки в панике бежали. Но черноморцы не могли надолго задерживаться в Судаке. Через день они ушли, чтобы присоединиться к революционным полкам, сражающимся на подступах к Красной Тавриде, на Перекопе.

На беззащитный городок нагрянула разгульная банда анархистов. Через сад Сагайдаков прошло трое нелепо одетых людей. Юра запомнил, что один был в генеральских брюках с красными лампасами и в полосатой тельняшке, у второго голова была повязана шелковой шалью, а третий — в кожаных штанах, кожаной куртке и кожаном шлеме. У всех на боку болтались маузеры в деревянных кобурах, пояса увешаны гранатами, а на груди красовались черные банты. От них сильно пахло одеколоном, духами.

Громко ругаясь, они ворвались в дом, взяли из подзеркальной тумбочки мамино гранатовое ожерелье, золотой браслет. Тот, кто был в генеральских штанах, вылил на себя целый флакончик духов. Потом они заставили открыть тарапан.

— Где тут курултаевцы, офицеры или большевистские комиссары? — спросил человек в кожаном.

— Курултаевцы есть, — сразу сказал Юра, указывая на дом Османа.

Анархисты бросились к дому Османа, выстрелили несколько раз вверх из маузеров, но Османа и след простыл.

Через день анархисты исчезли из Судака так же внезапно, как и появились.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ

Глава I. НЕМЦЫ И «ТУЗЕМЦЫ»

1

Подобно раковой опухоли, ползла по Украине немецкая армия, захватывая хлебные земли, шахты, города. В облаках серой пыли, поднятой бесчисленными обозами, артиллерийскими упряжками, пехотными и кавалерийскими дивизиями, в железнодорожных эшелонах кайзеровские полчища двигались на юг, к житницам Тавриды и Предкавказья, к портам Черного моря.

Украинские буржуазные националисты угодливо распахнули перед немцами ворота своей «самостийной витчизны». Воинство Центральной Рады разбегалось под революционным натиском селянства и рабочего класса, в селах и городах утверждалась советская власть. И украинская контрреволюция призвала «на помощь» для борьбы с собственным народом германский империализм. Немцы привезли в своем обозе «гетмана всея Украины» — бывшего царского генерала и крупного помещика Скоропадского. Фактическая власть оказалась в руках германского командования, управлявшего Украиной при посредстве двух слов: «цурюк» (назад) и «ферботен» (запрещено). Подкреплялись эти слова расстрелами, арестами, разгоном профсоюзов и крестьянских комитетов.

Грубо нарушив условия мирного договора, по которому Крым признавался территорией Российской Советской Республики, немецкое командование бросило свои дивизии на Советский Крым. Начальник австрийского генерального штаба докладывал своему правительству: «…Германия намерилась оставить за собой Крым, как свою колонию в той или иной форме. Она уже никогда не выпустит из своих рук ценного Крымского полуострова».

Восемнадцатого апреля 1918 года германская армия взломала ворота Крыма — Перекоп. Советская республика Тавриды двинула навстречу немцам свои только что сформированные части Красной Армии, красногвардейские отряды, Феодосийский красный полк под командованием Федько. Матросы-севастопольцы в пешем строю спешили к Перекопу, Чонгару. Завязались упорные бои. Но удар в спину войскам революции нанесли ожившие татарские эскадроны, белоофицерские отряды и банды немецких колонистов-кулаков. Несмотря на героическое сопротивление защитников Советского Крыма, вооруженных только винтовками и пулеметами, немецкая армия с ее мощной техникой, авиацией, тяжелой артиллерией двигалась вперед.

Советская республика Тавриды, просуществовав меньше трех месяцев, была раздавлена немецким сапогом. Из Турции вернулся глава татарской «Директории» Сейдамет. Под крыло немцев слетались и вороны российской контрреволюции. Большевистские партийные организации уходили в подполье, вооруженные группы рабочих и матросов — в леса и горы.

…После ухода анархистов судачане два-три дня питались разными слухами. Толком никто ничего не знал. На третий день на главной улице городка появилась вооруженная группа местных немцев-колонистов и объявила, что главнокомандующий немецкой армией в Крыму генерал Кош сломил сопротивление красных и войска кайзера заняли Джанкой, Симферополь и не сегодня-завтра будут в Судаке.

Тут же была составлена делегация для торжественной встречи немецких войск еще на пути в Судак. То, что Гут стал членом делегации, было понятно. Но почему в делегацию вошел Макс? Теперь он говорил только по-немецки, хвастался, как ловко провел ревкомовцев, притворяясь большевиком.

Юра не видел делегации и торжественной встречи немцев на дороге, не был на митинге, созванном по этому случаю. Он потом узнал, что на этом митинге Макс объявил немцев «освободителями от большевистского ига и стародавними учителями русского народа». Юлия Платоновна запретила тогда Юре и Ганне ходить в город, боясь, что вдруг начнется стрельба. Это было настоящее мучение — в такое время сидеть дома!

Юра влез на Пилав, но оттуда почти ничего не было видно. Наконец ему повезло: на дороге показался разъезд немецких кавалеристов.

Кавалеристы ехали шагом, по двое, на толстых, сытых, до блеска вычищенных лошадях, в касках и с длинными пиками. Лица у всех каменные, напыщенные, усатые. Впереди ехал офицер с толстой, круглой физиономией и торчащими вверх длиннющими острыми усами. Совсем как у кайзера Вильгельма на картинке. И кавалеристы были такие, как в «Ниве», в черных касках. Все у них торчало: пики, усы, шпоры, шишки на касках…