Первый выстрел, стр. 152
— Зайдешь ко мне, есть разговор! — крикнул ему вдогонку любитель перепелов.
Юра нетерпеливо обернулся:
— Так перелет перепелов давно закончился!
Тот засмеялся и спросил:
— Помнишь, где помещалась контрразведка? Думаю, помнишь?
— Помню…
— Придешь без опоздания в шесть вечера, скажешь, я вызывал.
— Кому сказать?
— Часовому. Там теперь Особый отдел.
Когда Юра возвращался домой, он по дороге завернул на Ферейновскую горку и вытащил из-под крыльца свой наган. Хорошо, что он был в кобуре на длинном ремне. Тут же Юра нашел валявшийся морской кортик с рукояткой из белой кости. Нацепив на пояс кортик, с наганом на боку, он солидным шагом направился домой.
Глава VII. ПЕРВЫЙ ВЫСТРЕЛ
1
— Боже мой, что это? — с ужасом воскликнула Юлия Платоновна, когда Юра, красный и потный, преисполненный гордости и жажды действия, вошел в комнату, обвешанный оружием.
— Это — офицерский наган. Самовзвод. Замечательный револьвер, ты только посмотри… Здорово?
— Ты с ума сошел! Немедленно отнеси все это туда, откуда взял! Ведь тебе за это…
— Ничего не будет. Мне нужен.
— Бог мой, зачем?
— Я теперь вместе с Сережей организатор комсомольской ячейки.
— Что, что?
— Будем создавать в Судаке Коммунистический Союз Молодежи. Это как бойскауты, только наоборот: те — белые, а мы — красные.
— А зачем красным бойскаутам оружие?
— Как — зачем? А если беляки устроят налет на Судак? Сейчас их в горах полным-полно. А я — комсомолец!
— Ведь ты совсем еще мальчишка! И вдруг — организатор комсомола! Кто тебя назначил?
— Гаврилов, председатель ревкома. Для этого и вызывал.
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Тогда они несерьезные люди. Это же верх легкомыслия — назначать мальчишку…
— Мама, ты ничего не понимаешь…
— Варвара Дмитриевна говорит, что военные флоты Англии, Америки и Франции с войсками на борту уже плывут к берегам Крыма. Уход из Крыма добровольческой армии — только маневр, чтобы заманить сюда красных.
— Теперь понятно, кто запугивает судачан. Вот я заявлю в Особый отдел — кто распускает слухи, и твоей Варваре Дмитриевне не поздоровится. Белым — крышка! Амба! Каюк! Капут! Точка! «Пароход идет, дымит кольцами, будем рыбу кормить добровольцами».
— Нет, ты скажи: ты отдаешь себе отчет в том, что ты наделал, согласившись стать комсомольцем? Да еще организатором? Ведь это сразу восстановит против тебя всех.
— Подумаешь, испугался! И не всех, а только тех, о ком Лермонтов сказал, что они, «жадною толпой стоящие у трона, свободы, гения и правды палачи», всяких там князей, графов, дворянских контрразведчиков и прочих буржуев, их детей и прихвостней. А ты… подпеваешь буржуазии.
Юлия Платоновна, мало сказать, была удивлена — она была потрясена, услышав все это от сына.
— Господь с тобой, Юра!
— Я в господа бога не верю! Если бы бог, как нас учили, создал человека по образу и подобию своему, человек был бы как бог. А если человек такой еще несовершенный, значит, либо бог такой же, либо бога вообще нет.
— Ну вот что! Я беспокоюсь о тебе как мать. Я еще курсисткой была в кружке революционеров, и не тебе зачислять меня в буржуи… в буржуйские подпевалы.
Юра смутился:
— Ты извини, мама, это я сгоряча!
— Все сгоряча! Сгоряча ты вступил в комсомол. Сгоряча притащил сюда весь этот военный арсенал. То, что ты связал свою судьбу с красными, восстановит против тебя многих. Ты должен быть готов к тому, что некоторые знакомые перестанут с тобой здороваться, будут третировать тебя, распускать о тебе вздорные слухи. Поэтому я очень прошу: не горячись, не ссорься с людьми. Ну, будь красным бойскаутом, но откажись от оружия. Ведь если добровольцы вернутся…
— Я уйду в горы и стану красно-зеленым…
— Но ведь ты еще совсем мальчишка!
Юра рассердился. И неизвестно, что бы он еще наговорил, но в это время вошел отец.
Увидев Юрин наган, кортик и «лимонки», Петр Зиновьевич свистнул от удивления, чего никогда не делал, и спросил почти теми же словами, что и Юлия Платоновна:
— Ты что, с ума сошел?
Юра объяснил.
— Теперь он увлечется, забросит учение, — вмешалась Юлия Платоновна, — и неизвестно, чем все окончится, если учесть, что положение неустойчивое.
— Я не дурак и не брошу гимназию! — резко ответил Юра.
— Честное слово? — обрадовалась мать.
— Честное слово! — ответил Юра и выжидательно уставился на отца.
— Сбивать хлопца с правильного пути незачем, — сказал Петр Зиновьевич. — Организация молодежи — дело нужное. Будущее за большевиками. Только они одни сумели организовать взбудораженные революцией стихийные толпы, направить их на нужные, умные дела, дать этим массам цель, благородные идеи и организацию. Но помни: дело, за которое ты берешься, ты должен изучить досконально: идейную программу, план работы, как проводить собрания, ораторское искусство… Все это не так просто. Ты активен, но уж слишком напорист, ребячлив, резок. С людьми надо помягче. Не зазнавайся и не перебарщивай. И помни, что ты не власть. Учти: до сих пор на тебя никто не обращал внимания, а сейчас о тебе будут говорить, обсуждать твои поступки. Ты должен служить примером для других. Поэтому чаще поглядывай на себя со стороны и помни: у большевиков строгая дисциплина. А в тебе проявляются какие-то анархические черточки. С этим надо кончать! Ну, в добрый путь! Хлеб» получил?
— Нет. Невозможно. Очередь огромная, а хлеб кончился.
Отец выразительно посмотрел на Юлию Платоновну.
— У нас, — сказала она, — еще есть полмешка сеянки! Я испекла лепешки. Говорят, продовольствия в Судаке нет, и будет голодно. Надо бы съездить в степь с вином и обменять на зерно и муку.
— Проезда нет. На дорогах грабят бело-зеленые, — предупредил Юра.
— По-видимому, введут хлебные карточки, — сказал отец.
В маленьком винодельческом курортном Судаке, не имевшем ни фабрик, ни заводов, отрезанном горами от степных зерновых районов Крыма, не было запасов продовольствия. Обычно его все время подвозили, а теперь подвоз прекратился. Поэтому судачане первыми в Крыму начали голодать еще задолго до «большого голода».
2
После разговора с отцом Юра прочел брошюру о комсомоле. Но в ней речь шла главным образом о фабрично-заводской молодежи, а такой в Судаке не было. Об участии комсомольцев в мировой революции — две-три общие фразы. А о том как воевать с бандами белых в горах, вообще ни слова. Правда, брошюра была издана в Твери.
А ведь для них, судачан, сейчас главное — покончить с белобандитами.
Сергей все еще не появлялся. Что делать? Подростки из слободки — Сережкино дело. Юра с Колей отправились по дачам поговорить «с подходящими хлопцами и дивчатами», как сказал Гаврилов. Пришли к сестрам Холодовским. Те сразу согласились записаться в комсомол. Заодно Юра расспросил о пропущенных уроках, узнал, что задано.
По дороге встретили Франца Гута у ворот их дачи. Юра сгоряча сказал ему, чем они с Колей заняты.
— Тебя за твое комсомольство белые, когда вернутся, вздернут на первом же телеграфном столбе. Слушай, брось комсомол. Откажись. Я никому не расскажу, что тебя назначили организатором.
— Ты это серьезно?
— Держу пари, что тебе никого не удастся завербовать в комсомол. Нет таких дураков, чтобы рисковать своей жизнью ради каких-то дурацких идей.
— Значит, ты за белых?
— Нет! Я сам за себя! Я нейтральный.
— А когда пришли немецкие войска, ты не был нейтральным. Кто называл Крым «Шварценмергебите»! Ты не прикидывайся дурачком.
— Ты, красная сволочь, лучше уноси с нашего участка ноги, пока цел!
— А то что?
— Уходи с нашего участка — и все!
— Ах ты гидра! Если я узнаю, что ты запугиваешь других, отговариваешь вступать в комсомол, морду набью!
— А кто ты такой меня пугать? Подумаешь! Герр комсомолец!