Давно закончилась осада... (сборник), стр. 114
А улицы убегали назад, убегал назад Город, убегал от Славки. А впереди не было ничего…
«Ну, я же не хочу!!»
…Он помог маме втащить в вагон чемоданы. Он делал все, как надо. Вежливо поздоровался с соседями по купе: маленькой загорелой старушкой и лысым капитаном третьего ранга, который безуспешно пытался открыть окно. Капитан третьего ранга оставил окно в покое, заинтересованно глянул на Славку (и на маму) и благосклонно кивнул:
— Здравствуйте, молодой человек. Будем знакомы. Меня зовут Федор Николаевич. А тебя?
— Меня зовут Слава. — Он ответил, как подобает вежливому ребенку.
— Очень приятно. Далеко держите путь?
— Мы гостили у бабушки, а теперь едем домой, за Урал. На родину, — торопливо объяснила мама.
Какая чушь! Его родина здесь. Здесь его единственный Город. А там что? Они мотались по разным местам, и Славка не помнил и не любил ничего, кроме Покровского озера. Он не помнил даже названия поселка под Первозаводском, в котором родился…
— А на пару дней мы заедем в Москву, — сказала мама. — Славик ни разу не был в Москве.
И не надо! Бывает, что человеку и в Москву не хочется нисколечко! Славка успеет побывать там сто раз, когда вырастет.
А что заменит ему Город? Кто заменит Тима?
Поезд пошел. Резко загорелись лампы дневного света. Славка вышел в коридор. Здесь, напротив купе, окно было открыто. Славка встал на выступ отопления и прижался грудью к верхней кромке оконного стекла. Теплый-теплый воздух стал гладить его по лицу.
Поезд шел над ночными бухтами, в которых жил таинственной и неутомимой жизнью громадный Флот. Иногда пролетали мимо окна темные ветки, закрывали Город, а потом опять распаривалась перед Славкой бескрайняя россыпь огней. И в этом свете он различал скопление труб, кранов, мачт, сигнальных вышек. А над ними, по высоким берегам, тянулись высвеченные фонарями улицы. Славка разглядел свою школу…
«Даже документы не взяли, — подумал Славка. — Наверно, мама затребует по почте… А может быть, она успела сходить в школу?»
Да наплевать на документы! А что будет с Артемкой? Посмеются и выкинут на свалку? Или все же его отыщет и заберет себе Тим?
Раньше в самые трудные времена со Славкой был Артемка. Теперь нет и его. Никого нет. Ничего нет.
Поезд нырял в туннели, с натугой брал подъемы, а Город все не кончался. Он только уходил вниз и сейчас был виден, как с самолета…
— Славик, помоги мне разобрать постели, — позвала мама.
— Да подожди! — вырвалось у Славки. — Дай посмотреть последний раз!
Мама больше не окликала.
Потянулись темные деревья, заборы. Поезд сбавил ход. Остановился. Славка увидел белый домик с желтыми окнами и большой вывеской:
Это все еще был Город. За станционным домиком, за деревьями дрожали в черной воде змеистые отражения огней. И совсем недалеко, на том берегу бухты, была база «Винджаммер» с маленьким вертким «Маугли», дремлющим у буйка.
Недалеко? За тысячи миль! Потому что все это уже не его, не Славки. Потому что завтра ничего этого не будет: ни пляшущей воды, ни теплого ветра, шумящего в каштанах, ни запаха моря. Будет мокрый снег за окнами, черные деревья и безрадостные дни…
«Граждане пассажиры! Поезд номер двадцать три прибыл на первый путь. Стоянка поезда четыре минуты. Будьте внимательны к сигналам отправления…»
— Какая духота! А? — Лысый Федор Николаевич остановился рядом со Славкой.
Что ему надо? Почему в самые горькие минуты рядом не те люди, которые нужны?
Почему дома не оказалось Тима? Он бы пришел. Он бы к поезду прибежал! Он бы крикнул еще издалека:
«Славка!»
«Тим! Ты пришел! Тим, не обижайся, я не хотел…»
«Да брось ты про это. Славка…»
«Тим, я не хочу уезжать! Но я не виноват! Тим, мы ведь все равно… мы одной крови, да?»
«Конечно, Славка! Навсегда!» «Тим, я напишу!»
«Ты обязательно напиши. Славка! И я тоже! Слышишь, Славка? Слышишь, Славка?!»
«Слышишь меня. Славка?! Славка!»
— Славка-а-а!!
Кинувшись к выходу, он сбил с ног капитана третьего ранга и проводницу…
ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ТИМСЕЛЯ
Ученик пятого класса «Б» общеобразовательной средней школы № 20 Тимофей Сель за одиннадцать лет и три с половиной месяца прожил четыре жизни.
Первая жизнь была самая длинная и обыкновенная. В нее вошли детский сад, три класса школы, все радости и огорчения, которые случаются с человеком в его первое десятилетие.
Вторая жизнь началась, когда дядя Саша, папин брат, усадил Тима на носу большой яхты Л-6 и дал ему в руки толстый капроновый трос.
— Держи стаксель-шкот, морячок…
Это была жизнь с мечтой о парусах.
Третья жизнь включала в себя один последний месяц, сентябрь. С того дня, когда появился Славка. У каждого человека начинается новая жизнь, когда среди множества приятелей и товарищей появляется единственный и самый нужный на свете друг.
Тим просыпался с радостью, что есть Славка. И засыпал с той же радостью. Каждый раз. Он, как праздника, ждал вечернего Славкиного звонка, а утром, как на праздник, бежал в школу: там будет Славка!
Эта жизнь кончилась сегодня днем.
Почему?
Потому что Тим оказался трусом. Да! Может быть, не все время он был таким, но в тот момент, когда Славка сказал «приказываю», Тим трусил. Он обрадовался приказу. Тогда он себе в этом не признался, он гордо и обиженно ушел к яхте, сделал вид, что не может быть сильнее морского закона.
А на самом деле он не мог быть сильнее своего страха.
Он кидал Славке сдержанно-обидные слова, а в самой-самой глубине души таилась радость: не надо нести портфель. Можно, никого не предавая, уйти подальше от страшного места…
Это была недолгая радость. Когда «Маугли» отошел от берега и Тим увидел, как Славка уходит по пустырю, в Тима ударил горячий залп стыда и страха. Стыд был за себя, а страх теперь — за Славку. Почему Тим в тот момент не повернул к берегу, не бросился за Славкой? Сам не знал. Он уже не думал об опасности для себя, но будто по инерции продолжал вести яхту к базе. Зато потом, едва закрепив цепь, он кинулся туда же, куда шел Славка, — к обрывам. Вскочил на автобус, идущий до Качаевки, потом бежал через кипарисовые посадки, через какие-то ямы с остатками колючей проволоки…
Славки не было на обрыве. Да и не могло еще быть: он же шел пешком. Идти встречать? Но куда? Славка мог выйти на берег любой тропинкой, любым переулком.
Тим сидел на краю бетонного орудийного гнезда и ждал. И каждую секунду боялся услышать раскатистый удар взрыва. Наверно, нет ничего страшнее такого томительного и беспомощного страха.
Взрыва не было. Но и Славки тоже не было. И когда прошла целая вечность (даже непонятно, почему ни разу не наступила ночь), Тим опять побежал к автобусной остановке, а оттуда приехал к базе.
И просидел у ворот еще одну вечность.
Потом он издалека увидел Славку: как он подходит к берегу, ополаскивает лицо…
Трудно рассказать, какое ликование поднялось в Тиме! Но поднялось и схлынуло. Потому что теперь, когда страх ушел, Тим опять подумал о себе. Вспомнил унизительную радость, которую испытал после Славкиного приказа. И понял, что больше они со Славкой не могут быть равными. Славка не дрогнул, держался до конца, а он, Тим, бросил его.
Да, бросил! Надо было наплевать на приказ. Надо было сказать: «Пойдем по очереди, будем меняться. Один тащит, а другой идет поодаль, чтобы не зацепило, если взорвется…»
«Но я же тогда не подумал об этом!» — сказал себе Тим.
А Славка? Славка, наверно, подумал, но промолчал. Из благородства! Капитан!
Если бы он не сунулся со своим приказом, все было бы как надо. Не стал бы Тим трусом! Не было бы этого унижения, от которого хочется завыть, как от зубной боли. Они до конца шли бы вместе.
Но Славка не захотел. Пожалел Тима. Не пожалел, а бросил! Одного! Чтобы он мучился от своей трусости и страха. Какое он имел право бросать Тима? Какое имел право делать ею ничтожеством?