Мальчик со шпагой (сборник), стр. 68
— Не смей. Заражение получишь, — сказала Наташа. — У тебя руки в земле.
— Ябеда, — тихонько сказал Андрюшка. Грустно и без злости.
— Дурак, — сказала Наташа. — Я вам говорила — кончайте.
Генка тихо проговорил:
— Вот обормоты…
Здесь была вся их компания: Митька, Данилка, Андрюшка, Димка. Были еще Андрей Ткачук, Валерик и Вовка Воронины.
— Ребята, вы что… — сказал Серёжа.
— А что? — спросил Андрей Ткачук. Потом махнул рукой: — Не везет как всегда. Хотел душу отвести — не успел.
— "Душу"! — сказал Генка. — Без масок, без защиты! Твоя душа так на небо может вознестись! Дубина.
— Да брось, — откликнулся Андрюшка Гарц. Ему, видимо, было очень неловко, и он поэтому старался держаться храбро: — Раньше-то мы дрались без масок, когда репетировали для фильма.
— Не надо, Гарц, — сказал Валерик Воронин.
И все поняли, что именно "не надо". Для фильма бои разыгрывали по нотам, каждое движение отбирали заранее и отрабатывали с массой предосторожностей. Глупо сравнивать со спортивным боем.
— И Данила тут… Капитан! — сказал Серёжа. — Я с тобой еще поговорю. И Димку притащил.
— Я сам пришёл, — со вздохом сказал Димка.
— Олег нам разве для этого клинки оставил? Он же доверял всем… И тебе, Митька. Тоже оправдываться будешь?
Митя шепотом сказал:
— Не буду.
— А перед кем оправдываться? — вдруг спросил Вовка Воронин и поднял на Серёжу честные серые глаза. — Отряда нет. Значит, закона тоже нет.
— Внимание! — вдруг неожиданно сказал Серёжа.
Это была не просьба. Это слово заменяло в "Эспаде" команду "смирно". Как оно вырвалось у Серёжи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки "Эспады". И почти со слезами он крикнул опять:
— Группа, внимание!
Он понимал, что не имеет права. Могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: "А иди ты…"
Нет, не могли. В каждом еще жила "Эспада". Они выпрямились и опустили руки.
Генка стал напротив Серёжи и шепотом сказал:
— Становись.
Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.
Кузнечик сказал Наташе:
— Стань в строй.
— Я же…
— Стань в строй.
Стасик Грачёв обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.
В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Серёжу: "Что дальше?" А он не знал, что дальше.
Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд, и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.
— Нельзя так… — сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. — Ну, нельзя так, ребята…
Они стояли неподвижно и слушали молча.
Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:
— Нас осталось так мало… Но мы же все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.
Он понял, что говорит не то. И опять сказал:
— Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?
— Как это — все капитаны? — спросил Вовка Воронин.
— А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Но пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!
Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:
— Наконец-то повезло. В капитаны попал.
— Я ведь серьезно, — сказал Серёжа.
Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.
— Я тоже серьезно.
И Серёже стало спокойнее.
— Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, — сказал он. — У нас еще будут хорошие дни.
Митя Кольцов теперь не опускал голову. Он встретился глазами с Серёжей и прошептал:
— Флаг-капитаны.
— Что? — спросил его стоявший рядом Данилка.
— Бывает такое звание на флоте, — тихо объявил Митя. — Флаг-капитаны. Я читал… Я не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг — значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?
Вечером у Серёжи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду. По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают-компании. И по боям, которых не было больше месяца.
Он лежал и молчал.
— Что с тобой? — спросил дядя Витя. — Что за хандра?
И Серёжа стал рассказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно. Словно снова уходил в жизнь "Эспады". Голова перестала болеть, сделалось спокойнее.
Когда он замолчал, дядя Витя сказал:
— Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя с вашей "Эспадой". Суета сует…
— Что? — не понял Серёжа.
— Я говорю, что много в жизни суеты, — объяснил дядя Витя.
12
На дружинном сборе третьеклассников принимали в пионеры. Большим четырехугольником выстроились в зале отряды. Белые рубашки, огненные галстуки, золото пуговиц и пряжек. Голубая форма октябрят. Вспышки солнца на венчиках горнов, на острой верхушке знамени…
— Дружина, смирно! Равнение на знамя…
Солнце захлестывает зал. Запуталось в Димкиных пшеничных волосах — они выбились из-под красной испанки.
Серёжа краем глаза видит голубой огонек. Это у него на уголке воротника, в маленьком и прозрачном голубом крабе, искра солнца повисла, словно в капельке голубой воды.
…Перед сбором была у Серёжи стычка с Викой Гармашевой. Из-за этого краба — Димкиного подарка.
— Каховский, это что за брошка! — голосом рассерженного завуча сказала Гармашева.
— Это значок, — сказал Серёжа.
— Кажется, таких значков в пионерской форме нет.
— Отвяжись, — попросил Серёжа.
— Не груби, пожалуйста. Я с тобой как председатель совета дружины разговариваю.
— Все равно отвяжись, — повторил Серёжа. И чтобы она в самом деле отстала, добавил: — Это знак "Эспады".
— Здесь тебе не "Эспада", а нормальная школа…
— "Эспада" везде, где я… — в упор сказал Серёжа. Специально, чтобы разозлить Гармашеву. И конечно, разозлил.
— Подумаешь, какой Людовик Четырнадцатый! "Государство — это я!" Вы там, в своей "Эспаде", все такие. Правильно вас разогнали!
Серёжа хрустнул пальцами и сдержанно сказал:
— Была бы ты парнем, я бы с тобой поговорил… не так…
— А ты давай, кидайся, — предложила Вика. — Палку возьми. Как на Сенцова. Опять в герои попадешь. В "Эспаде" орден дадут.
— Вам наша "Эспада" поперек глотки, — откликнулся Серёжа. — Таким, как ты да Сенцов.
— Каким "таким"?
— Шкурникам!
Вика побледнела и шепотом пообещала:
— Ответишь… На совете.
— Иди, иди, — устало сказал Серёжа. — В совете не все такие дуры, как ты.
Девчонки — они и есть девчонки. Вика забыла, что она председатель. Она готова была разреветься. Заморгала набухшими глазами и крикнула:
— Директорский любимчик! Только он за тебя и заступается, а то давно бы из школы вышибли!
Это было что-то новое. Неожиданное. Серёжа даже слов не нашел. А пока думал, заиграли горнисты, и стало не до спора.
…Солнце, солнце! Горячее, веселое. За окнами деревья как в зеленом тумане. Двадцать второе апреля. У ленинского портрета замер почетный караул.
На улице прошуршал троллейбус да шумели среди веток воробьи. А в зале тихо-тихо. Тишина эта — как поднятые палочки барабанщиков.
И вот:
— Я, Олег Щербинин…
— Я, Владик Семенов…
— Я, Игорь Скляренко…
— Я, Сергей Лютиков…
— Я, Дмитрий Соломин…
И дальше — слегка вразнобой, взволнованным хором:
— "Вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина…"