Синий треугольник (сборник), стр. 97
— Дядя Питвик, это Гошка. Ну, тот самый, который тогда с нами… — Сивка оттащил Зайчика в сторону, что-то зашептал ему. Тот неуверенно улыбался, мигал. Кивал.
Наконец Сивка взял меня за рукав:
— Идемте…
А Гошка Заяц, приоткрыв рот, смотрел нам вслед.
— Что ты ему сказал? — поинтересовался я.
— Объяснил про вас… А еще — что скоро возьму его к себе.
— К себе… то есть к отцу Венедикту?
— Ну да!
— Ты думаешь, отец Венедикт обрадуется? — не удержался я.
— Ага!.. Мы же с Зайчиком как братья.
— П-понятно… Сивка, а долго еще идти?
— Не-а…
2
Пристаня тянулись по берегу бывшего оврага, который после затопления сделался узким заливом или, вернее, этакой извилистой бухтой. Одно время бухту использовали для стоянки всякого мелкого флота и старых, списанных судов. Потом все хозяйство оказалось заброшенным, тогда-то и начал расти здесь этот фантастический, никакими планами и законами не предусмотренный поселок. Убежище тех, кто не нужен Республике (и кому Республика тоже не нужна).
Многие тропинки вели к берегу. Сюда же тянулись рельсы узкоколеек. Решетчатые мостки, развалившиеся причалы, разбитые и обгорелые дебаркадеры занимали почти всю границу воды и суши.
Скоро места сделались более глухими. Больше стало необитаемых развалин и широких, поросших белоцветом пустырей.
На краю такого пустыря, прижимаясь к остаткам бетонной косой изгороди, стояло жилище Китайца. Стены обмазаны глиной, крыша — из днища старого катера.
Китаец сидел у распахнутой двери. Колупался в обрезках жести. Двухлетняя девочка в замурзанном платье возилась у его ног с ярким пластиковым корпусом компьютерного стереокомбайна. Воззрилась на меня и на Сивку, мусоля большой палец.
— Дайка, привет… Дядя Кий, это отец Пита. Пит думает, что он погиб, а он — вот… — У Сивки был явный талант излагать в двух словах трудные ситуации.
Китаец был старый, с темной негритянской кожей. Но явно китаец, не негр. Он, видимо, как и многие, уже слышал про нас. Глянул невозмутимыми, с резким блеском белков глазами, покивал с буддийским спокойствием:
— Отец — хорошо. Петька будет рад… Да, он очень будет рад… Девочка, не соси палец. Ай, какая девочка, что скажет дядя…
— А он где, Петька-то?! — не выдержал я.
— Гуляет. Он гуляет. Кыс гуляет. Чего еще делать? У нас всегда есть время… Вот и ходит. Наверно, где Сор-гора ходит. Я сказал: "Петька, собирай всякую мелочь, банки, склянки, кусочки, будем делать солдатиков. Сделаем много, деньги будут, тебе штаны-фуфайку купим, скоро осень, как без них?" Не знали, что папа приедет. Он не знал, я не знал…
— Где эта Сор-гора?
Сивка дернул меня:
— Пойдем, дядя Пит!
Оказалось, что Сор-гора — это холм на месте старой заросшей свалки. Рядом с Пристанями. Там, если постараться, отыскать можно что хочешь. Вот пристанские мальчишки и ходят туда за добычей.
— Дядя Пит, не горюй! Там-то мы его точно найдем!
К Сор-горе вел узкий проход между остатками кирпичных складов и развалившейся загородкой из пористых бетонных плит. Опять пришлось пробираться через сорняки, перемешанные с обрывками колючей проволоки. Зато гора была уже вот она, перед нами. Серая, похожая на гигантский муравейник, покрытый кустами и всякой рухлядью. И на склонах — будто и правда деловитые муравьи — копошились десятки ребятишек.
Там, совсем недалеко, где-то и мой Петька! Скорей же!!
Мы были у подножия, когда раздался тонкий вскрик. И сразу — еще крики:
— Робины, чух! Клюва идут!
И заметались, кинулись с горы.
Я замер, Сивка тоже.
"Робины" — значит "ребята", это я знал. "Чух" — "берегись". "Клюва" — "полицейские". Это меня, что ли, мальчишки заподозрили?
Нет, не во мне дело! Рослые служаки в серых форменных блузах и высоких касках цепью бежали из-за бугра. Вроде бы не шибко бежали, но как-то случилось, что у них в охапках оказывались орущие, бьющие руками-ногами мальчишки. А сверху с негромким шелестом винтов спускались два черно-голубых вертолета…
Господи, вот еще напасть! Ни раньше, ни позже!
Из-за ржавого кузова фаэтона выскочил голенастый пацан в грязной майке с обезьяньей рожей на груди. В десяти шагах от меня. Он бежал, а руки прижимал к плечам — держал что-то. Вокруг шеи у мальчишки был… серый мохнатый воротник. С блестящими глазами.
— Петька-а!! — я кинулся навстречу.
Он встал. Замер. Уронил руки. Кот упал в траву.
Петька сморщил лицо, закричал как от боли:
— А-а!.. — подскочил, ткнулся мне в куртку лицом, обхватил меня, как толстое дерево, прижался щекой. Задергался в плаче. — Пит… Правда, ты?..
В этот момент к нам широко шагнул из сорняков пожилой полицейский с лейтенантскими звездочками над козырьком белого шлема. Крепко взял Петьку за локоть.
— Назад! — сказал я со смесью ярости и счастья.
— В чем дело, сударь?
— А вы не знаете, лейтенант? Девятая статья Международной конвенции о неприкосновенности личности! В том числе и ребенка!
— Но есть и закон об охране детства, сударь. В соответствии с ним мы и задерживаем бесприютных детей. Чтобы уберечь и спасти…
— Это не бесприютный, а мой!
Лейтенант сказал менее уверенно:
— Странно, однако. И не очень правдоподобно. Объяснитесь тогда…
— Объясняюсь… — Я понимал, что лучше ничего не придумывать и не скрывать. — Мальчик ушел из дома, потому что думал, что я погиб в экспедиции. А я уцелел. И вот нашел его… Затем, чтобы вы его у меня отобрали?
Петька притиснулся ко мне плотнее. Вцепился намертво.
Пожилой лейтенант, видимо, не был отъявленным службистом. И лицо довольно интеллигентное.
— Странная, однако, история. Согласитесь, сударь, что мне трудно вот так взять и сразу поверить…
— Во что поверить, черт возьми? Что я уцелел и не погиб?
— В то, что это ваш сын.
— Да с какой стати я буду хвататься за чужого мальчишку?!
— Бывает, что хватаются. Этакие добренькие спасатели! Выручат от нас, а потом опять — гуляй, мальчик, бродяжничай…
— Это мой отец, — сдавленно сказал Петька. — Отстаньте от нас… — Он не отрывал от меня лица.
— И все-таки… — Лейтенант был в явном замешательстве. — У вас есть какие-нибудь доказательства?
— Какие еще доказательства? Посмотрите на мальчика!.. А время паспортов и личных картотек, по-моему, давно прошло.
— Тогда по закону необходим свидетель. Хотя бы один… Чтобы я мог отпустить вас, не нарушив инструкцию.
— Я свидетель! — звонко заявил Сивка. Он стоял тут же, с Кысом на руках. Смело задрал подбородок.
— А ты, "свидетель", помалкивай, — ворчливо сказал я. — Петькин двоюродный брат.
А что мне оставалось делать?
— Да! — дерзко подтвердил Сивка. — Пит! Скажи!
Петька кивнул, по-прежнему не отрывая лица от моей куртки — мазнул по ней щекой.
— И все же нам лучше отправиться в отделение, — мягко, но непреклонно проговорил лейтенант. — Поймите меня. Полицейские — рабы всяких правил… Это недолго, на нашем вертолете…
Этого еще не хватало!
Во-первых, где я возьму свидетеля? Во-вторых, станет ясно, что Сивка — не родственник. В-третьих, может всплыть многое, в том числе и вчерашнее приключение со стрельбой. Еще неизвестно, чем это кончится…
И меня осенило!
— Постойте, лейтенант! Есть доказательство. Смотрите… — Я подцепил на Петькиной пояснице подол майки, задрал его выше лопаток. — Видите родинку? Вот… А теперь извините за вынужденный стриптиз… Петушок, отцепись… — Я сбросил куртку и рывком поднял на спине рубашку. — Гляньте, лейтенант! Похожее клеймо? По-моему, нет свидетельства вернее, чем генетический код.
Лейтенант был явно смущен и в то же время успокоен.
— В самом деле… Ну, рад за вас, сударь. И за вашего сына. Не бегай больше, постреленок… Можете быть свободны, господа. Тем более, что мальчик у нас еще не зарегистрирован среди задержанных. Честь имею… — Он взял под козырек, сделал шаг в сторону и озабоченно глянул на склон Сор-горы.