Синий треугольник (сборник), стр. 65
Петька выбрался из машины и задрал на рекламу голову. Кажется, забыл обо всем. Ничего похожего он не видел в своем древнем и захолустном Старотополе. Вся эта иллюминация обрушилась на него неожиданной сказкой. Мы с Митей взяли его за руки.
Несмотря на поздний час, народу в магазине было немало. В том числе и взрослых с детьми. Увидев мальчишек в таких же, как у него, куртках, Петька перестал испуганно ежиться и вертел головой.
Было на что посмотреть пацану из районной глуши прошлого века. Кружились под потолком звездолеты, компания электронных клоунов играла на флейтах и барабанах, эскалаторы, переливаясь огоньками, несли на этажи пестро одетых людей. Какие-то цветные конструкции рассыпались на кубики, зажигали громадные цифры и складывались в мозаики. Совершенно настоящий зеленый динозавр выплевывал в прохожих разноцветные воздушные шарики. А Пиноккио сидел у динозавра на шее и махал тонкими ногами в остроконечных башмаках. Башмаки время от времени срывались с ног, но не долетали до пола, а взрывались над головами покупателей яркими фейерверками…
Признаться, я и сам глазел кругом как дитя. В "мое" время, перед уходом "Иглы", таких чудес тут еще не было.
Один Митя остался деловитым. Взглядом закройщика поглядывая на Петьку, он набирал на пультах комбинацию цифр и ловко подхватывал пакеты, которые падали из небольших овальных люков (над люками не забывала зажигаться надпись: "Спасибо. Приходите снова"). Потом пришли мы к примерочной кабине.
В кабину Петька нас решительно не пустил. Но через минуту, уже в трусиках и майке, высунулся и виновато сказал:
— Как тут это… — Он вертел в руках тетратканевую безрукавку со спутанной шнуровкой.
Митя ловко помог ему одеться и застегнуть на ногах магнитные пряжки сандалий. Объяснил мне с удовольствием:
— Не забыл еще, как облачаться в школьную амуницию.
Петька пощупал блестящие клепки на шортиках, подергал шнуровку. Недоверчиво поднял глаза:
— У вас, что ли, вот в таком в школу ходят?
— Именно, — лаконично отозвался Митя. — А у вас?
— Какая-то… заграничность. Задразнили бы…
Черт меня дернул за язык.
— Еще бы! Особенно вредный Нохря…
Петька метнул в меня испуганный взгляд и съежился. Будто от нового страха. Когда шли обратно, он уже не смотрел по сторонам. И в машине молчал (а я проклинал себя и не знал, что сказать). И вдруг Петька всхлипнул.
— Ты что, Петушок? — дернулся я.
Он сказал со звонким отчаянием:
— Я так не могу! Объясните мне все! Что вы в загадки играете!
Митя быстро обернулся ко мне:
— Питвик, надо объяснить. Иначе он перегорит, он весь на нервах. Это я как врач говорю… Юджин, останови.
Машина остановилась. Мы были на каком-то пустом окраинном бульваре. У дороги стояли кипарисы, за ними была набережная.
— Вам лучше бы пройтись пешком, — посоветовал Митя непривычно строгим докторским тоном. А я вдруг опять как бы подключился к Петькиным нервам. Ощутил всю его тревогу, смятение, непонимание.
— Пойдем, Петушок…
Мы вышли под свет зеленоватого фонаря. Петька посопел, повертел головой и неожиданно показал подбородком в сторону набережной:
— Там море, да?
— Да…
Он шмыгнул носом:
— А можно мы пойдем туда?
— Ребята, вы уж подождите нас немного. С полчасика, — виновато попросил я.
— Да уж подождем, — хмыкнул Юджин.
Мы прямо сквозь кусты выбрались к парапету. Море было темным, в нем лишь изредка мелькали огоньки, и слева на мысу вспыхивала каждые три секунды белая звезда маяка.
Сильно пахло водорослями.
И опять я услышал трели неуемных цикад.
От каменной площадки вели вниз крутые ступени. Фонарь издалека высвечивал там нагромождения прибрежных камней… Иногда накатывали из тьмы еле заметные пенные гребешки.
— Давайте спустимся, — прошептал Петька.
Я взял его за руку. Мы пошли по ступеням, а потом пробрались почти к самой воде. Устроились на плоском камне. Петька охватил коленки, придвинулся ко мне плечом, помолчал. И опять шепотом сказал:
— Ну…
— Что?
— Говорите.
5
Здесь, в тишине и сумраке, на меня навалилось ощущение тяжкой нереальности. До этой минуты я в суете и хлопотах о Петьке почти забыл, кто он такой. Казалось, просто мальчишка. Ну вроде неожиданно свалившегося на голову родственника. А теперь… неровно забухало сердце. Нас было здесь двое, и каждый был — я…
И все же он был маленький, а я — взрослый дядька. И я отвечал за мальчишку.
Я начал сбивчиво, хрипловато даже:
— Вот что, Петя… Ты должен постараться ничему не удивляться.
— Ладно, — покладисто вздохнул он.
— Ты… слышал что-нибудь о машине времени?.. Да, ты ведь читал про нее у Герберта Уэллса, я знаю…
Он прошептал с явным предчувствием:
— Ну… и что?
— И вот, этот Полоз… он такую штуку смастерил…
Петька дернулся и задал вопрос, совсем для меня неожиданный:
— Зачем?
— Ну… например, чтобы вытаскивать из прошлого таких вот талантливых певцов и заставлять их петь со своим хором. Он очень любит… пение мальчиков.
— И для этого построил машину? — почти весело и как-то по-домашнему изумился Петька.
— Да… Судя по всему, он сумасшедший.
— Разве бывают сумасшедшие изобретатели?
— Сколько угодно, — мрачно сказал я. — И плохо, когда они мерзавцы.
— И… — Петька наконец понял, притиснулся ко мне плечом. — Он, значит, и меня… Да?
— Да, Петушок.
— Но… — выдохнул он неуверенно. — Так ведь не бывает…
— В это трудно поверить, но это случилось, никуда не денешься… Завтра проснешься и увидишь, что это не сон.
Он повозился, зябко потер ноги и прошептал:
— Значит, я попал в будущее?
— Да…
Он повозился опять и вдруг задумчиво и тихо возразил:
— Нет, наверно, это не Полоз сделал. Наверно, это я сам, когда скрестились рельсы…
Я не понял, но допытываться не стал. Главное, чтобы он скорее примирился с неизбежным. Я сказал неуверенно:
— Между прочим, здесь не так уж плохо…
Он спустил с камня ноги и толчком повернулся ко мне:
— Уже построили коммунизм, да?
— Ну… это не совсем так называется, но… здесь есть на что посмотреть. И порадоваться.
Петька замолчал надолго. Тревожно так. Я уже хотел окликнуть его. Но он вдруг спросил еле слышно:
— А я-то как?
— Что?
— Кому я тут нужен?
Я решительно обнял его за плечи:
— Ты нужен мне, Петух… раз уж так получилось.
Он мягко, но решительно высвободился. Отодвинулся так, что я еле различал его в сумраке. Он сказал со звонкой слезинкой:
— Но вы кто? Я даже не знаю, как вас зовут!
— Зови меня Пит. Вернее, дядя Пит… Видишь ли, я твой дальний родственник. Точнее, далекий потомок.
— Далекий? А… сколько лет прошло? После меня?..
Главное, что он поверил. Половина задачи была решена.
— Много, Петушок. Примерно сто лет…
Он почему-то разочаровался:
— Ну, это не так уж много. Я думал, тыща…
— Век — это тоже немало.
— Да, пожалуй, — снисходительно согласился он. И вдруг спохватился: — Да, немало! И тогда…
— Что?
— Тогда… откуда вы столько про меня знаете? И что я… Петушок? И про Нохрю! И даже… что "гусиная лапка" у меня!
Вот так он меня припечатал! И что здесь придумать, я не знал. И… надо ли придумывать? Имею я право что-то скрывать и прятаться от судьбы, если уж случилось такое?
И я сказал как можно небрежнее:
— Да потому что, Петух, я — это ты. Только через много лет.
Он вскочил. И — надо же! — так озорно, будто во время уличной игры:
— Вот это да!
— Именно "вот это да". Так хитро свело наши пути время…
— Значит, я и вы… и ты… одно и то же?
— Почти. По крайней мере, если верить Полозу, душа у нас одна на двоих…
— Нет. Не верю, — вздохнул он.
— Не веришь в живую душу? — удивился я. Потому что сам в его годы, по-моему, верил.