Сказки о рыбаках и рыбках (сборник), стр. 88
— Я знаю! У деда авоська есть, тонкая такая, шелковая. На обруч натяну — будет сачок. Тут ведь большая сеть не нужна! — Он радовался теперь так открыто и заразительно, что Валентина просто душой потянуло к этому необыкновенному пацаненку. В «Репейник» бы такого!
«А что, — подумал он, — мальчик-то местный, разыщу потом и приведу…»
А маленький рыболов доверительно поделился с Валентином:
— Надо только дождаться, когда солнце здесь отразится. Тогда уж точно выловлю. Потому что наговор для невода я даже лучше знаю, чем для магнита…
— Ну… ни пуха ни пера, — сказал на прощанье Валентин. И неожиданно, будто за язык дернули, добавил: — Князь…
Короткие светлые брови мальчика удивленно дрогнули, но отозвался он сразу — легко и озорно:
— Ага! Ни чешуйки, ни хвоста!… — Вскочил на шаткую лавочку, начал мотать на удилище леску.
Валентин, улыбаясь, отошел, оглянулся, неловко помахал мальчику ладонью. И тот в ответ замахал Валентину…
Таким Валентин и запомнил маленького рыбака — как он стоит под июльским жарким солнцем со вскинутой головой, с поднятой над плечом ладошкой, похожей на крылышко. Веселый, коричневый, в мятой и смешно оттопыренной на животе майке…
…Ни разу потом не встретил Валентин этого мальчика. Мало того, не мог он отыскать даже этот дом с бочкой под водосточной трубой. Тропинка от часовни приводила то на заброшенный стадион, то на Водопроводную улицу. Да и сама часовенка при ближайшем рассмотрении оказалась отключенной трансформаторной будкой. Выйти же в Ручейковый проезд никак не получалось. А расспрашивать Валентин почему-то стеснялся. К тому же наступили такие дни, что стало и не до этого.
Но пока все было хорошо, и он шагал, бережно унося из Ручейкового проезда ласковую память о встрече с маленьким ловцом золотой рыбки.
В этом настроении Валентин и добрался до «Репейника». Старые кварталы остались позади. Клуб располагался в цокольном этаже новой двадцатиэтажки. Над приземистой дверью голубела вывеска с названием клуба и эмблемой: мальчик и девочка, с головами, похожими на репейные маковки, плывут в бумажном кораблике — веселые, беззаботные… И при взгляде на эту вывеску Валентина охватило уже привычное и все равно радостное предчувствие. Сейчас он окунется в жизнь, о какой тайно мечтал с детства. Туда, где полно ребячьей доброты, товарищеской надежности и умения радоваться друг другу. А еще — озорной возни и в то же время умного, общей работой продиктованного порядка…
В небольшой прихожей, у столика с телефоном, дулись в шашки — со щелканьем о доску и вскриками — два дежурных: рыжая Ленка Орехова и неугомонный, как чертик, быстроглазый Митька Игоркин. Оба подскочили, завопили «ура», будто не видели Валентина целый год.
— Привет, господа вахтенные командиры! Адмирал здесь? Новости имеются?
Митька отрапортовал, что «адмирал тута», особых новостей нет, а Валентина кто-то разыскивал по телефону.
— Какой-то дядька. Сказал, чтобы ты сразу позвонил, как придешь. Я записал телефон.
«Господи, уже и здесь отыскали», — подумал Валентин.
Номер был незнакомый. Откликнулись сразу:
— Штаб-поручик Ряжский. Что вы хотели?
— Не знаю… Это вы что-то хотели. Просили меня позвонить, номер оставили.
— Фамилия…
— Чья? Моя?
— Ну не моя же! Я свою знаю. И вам представился, по-моему.
— Волынов моя фамилия, — с нарастающим чувством неволи и близких неприятностей отозвался Валентин. И попытался все-таки сохранить независимый тон. — А в чем дело, штаб-поручик Ряжский?
— Зайдите к нам. В отдел воинского резерва. К шестнадцати часам.
— Это… обязательно?
Штаб-поручик отозвался со смесью скуки и легкого злорадства:
— Это на ваше усмотрение. Но если не явитесь, встанет вопрос об уклонении.
— Уклонении… от чего?
— Придете — все узнаете… — И застонали короткие гудки.
…Это было восемь лет назад, в эпоху «всеобщей стабильности», за два года до кончины Верного Продолжателя…
Часть I
ЗАЛОЖНИКИ
Летний лагерь «Аистенок»
1
Дверь дачного домика была хлипкая, и после второго удара Валентин внес ее внутрь на левом плече. Отшвырнул к стене, рявкнул:
— Ты что делаешь с ребенком, падаль такая!!
Мухобоя отшатнуло в угол. Он поскользнулся, грохнулся, выпустил свою «хлопалку», вскочил…
— Стоять! Руки!..
Мухобой машинально вскинул руки над плечами (знает, гад!), но тут же опустил. Мигом пришел в себя.
— Вы что себе позволяете! Гражданин Волынов!..
— Я тебе покажу «гражданина»… — Валентин запально дышал. Вдруг сильно заболели негнущиеся пальцы и кисть левой руки. — Илюшка… ты иди. Я тут… поговорю…
Илюшка смотрел мокрыми глазами, из-за стола не встал. Подбородок был запрокинут, на горле дрожала синяя жилка.
— Иди и ничего не бойся, — выдохнул Валентин. — А я…
— Вы, собственно, почему здесь распоряжаетесь? — с полным теперь самообладанием произнес Мухобой. — Вам кто позволил врываться и громить?
— Иди, Илюшка, — третий раз, уже ровнее, выговорил Валентин. — Теперь не он здесь командует, а я. Он… снят с должности.
Илюшка быстро облизнул губы.
— Значит… он не будет подписывать документ?
— Что? Какой документ?.. Ничего он не будет подписывать! Только протокол своего допроса. У следователя… Иди, малыш…
Илюшка шевельнулся. Сказал тихо и отрывисто:
— Я ведь сам-то не отвяжу…
— Что?
— Ноги… — Он опять качнулся на табурете.
И Валентин увидел, что Илюшкины коричневые икры туго примотаны бинтами к табуретным ножкам. Морщась от жалости и будто от собственной боли, Валентин отцепил от пояса и раскрыл ножик-брелок (он всегда точил им карандаши). Чиркнул по марлевым лентам, они опали. Валентин яростно размотал, скомкал бинты, швырнул их в рожу неподвижного Мухобоя. Бинты не долетели, распустились в воздухе. Мухобой не шевельнулся.
Валентин за плечи подвел Илюшку к порогу (плечи вздрагивали).
— Обувайся и беги скорее…
Илюшка торопливо застегнул сандалии. Потом не то всхлипнул, не то прошептал:
— До свидания…
— Беги… Да! Заскочи на поляну у заброшенной будки, скажи ребятам, что они свободны…
Илюшка тяжело, не похоже на себя, побежал через ромашки под лиловым грозовым небом. Сильно сверкнуло, и почти сразу ахнул гром. Валентин рывком обернулся к Мухобою. Тот улыбнулся. Улыбка на костистом, обтянутом сухой кожей лице была как прямая черная щель.
— Значит, вы, Валентин Валерьевич, сняли меня с должности?
— Уголовный преступник не может быть воспитателем. Вы избивали ребенка.
— «Избивали»! — вдруг взвизгнул Мухобой. Истерично, по-бабьи. — Дурак! А как с ней управляться, с этой сворой? Ты пробовал?! — Он раскорячился, кожа на лице обмякла.
«Псих», — понял Валентин. Сказал брезгливо:
— Сам ты «свора». Кто таких гадов подпускает к детям?
— А ты… ты хоть знаешь, какие они… «дети»! Нынешние! Их только так и можно! В руках держать! Они же… каждый второй… Ты статистику читаешь?! Творческая личность, туда тебя…
— Давай, расскажи мне о детской проституции и наркомании, — уже почти спокойно отозвался Валентин. — О росте преступности и нравственной ущербности малолетних. А кто виноват? Не такая ли мразь и садисты, как ты?
— Нет! — снова взвизгнул Мухобой. — Такие, как ты! Рисовальщик, а слепой! Думаешь, они такие, как на твоих картинках? Рисуешь большеглазых голубых мальчиков… Потому что сам голубой!
Валентин понял не сразу. Потом ожгло. Глазом прикинул расстояние — метра четыре. Мухобой вмиг среагировал — скакнул в позицию. Ребрами затвердевших ладоней стригуще махнул перед собой. Знакомо так. «Э, да ты „южанин“! Доброволец славных батальонов захвата! Ладно, это тебе не с бородатыми дехканами…» Валентин шагнул. Увидел встречный взмах, рванулся в сторону, ощущая, как под напором стремительного тела мнутся, сжимаются силовые линии пространства. Он знал, что сейчас перед Мухобоем на миг возникнет черный, обморочный провал вакуума. А потом…