Портфель капитана Румба (сборник), стр. 71
Не сидела пластинка на круге!
Когда вернулись, перенесли в дом бригантину и открыли патефон, чтобы убрать старинный диск с арией варяжского гостя, Зоя Ипполитовна охнула. На патефонном диске голубела пустая суконная накладка.
У Генчика открылся рот.
— Где пластинка?
— Ой. Ой-ей-ей… Я старая склеротическая метла… Но и ты виноват!
— Я-то при чем?
— Когда я увидела, что ты прыгнул за бригантиной, сразу обмерла! И машинально поставила пластинку на песок. Ребром. Она была в конверте. Я прислонила ее к кирпичам, там торчит из земли остаток фундамента. И репейник рядом…
— Но вы же сказали — она в патефоне!
— Я только собиралась убрать ее туда! А потом из-за всех переживаний забыла! Перепутала! Решила, что она уже там…
— Ну, значит, она на берегу! Едем!
— Едем!
Но тут, как водится, все одно к одному. «Запорожец» решил, что на сегодня он поработал достаточно. Стартер чихал, мотор не заводился.
Генчик махнул рукой.
— Я сейчас!
Для хорошего бега тут было минут десять.
Уже на полпути Генчик сообразил, что безоружен. Сумку с пистолетом он оставил в машине.
«А, ладно! Обойдется!»
Но, конечно же, не обошлось.
УЖАС
К озеру вел извилистый спуск — между глухих заборов и кирпичных стен заброшенного завода. Генчик разогнался. На последнем повороте скрутил он лихой вираж и вышел на «финишную прямую».
От воды шли ему навстречу те самые. Все пятеро!
И Шкурик был с ними. В клетке, которую нес Буся.
На скользкой траве разве затормозишь сразу! И Генчик с распахнутыми от страха глазами летел прямо в лапы врагов.
И эти лапы — крепкие, потные, безжалостные — ухватили Генчика за локти, за плечи. Даже за волосы.
— Гы-ы!..
— Га-а!..
— Ха-ха!..
— Мальчик в горошинах!
А он сейчас вовсе не был в горошинах. В желтой майке был с Микки-Маусом на груди. Но им-то все равно…
— Хы-ы… Какой хороший мальчик. Сам к нам в гости пришел! — Это Круглый. И в руках у него была пластинка! Нашли, подобрали, гады!
— Отдайте! Это моя!
— Ха-ха! Докажи! — Это Гоха. Или Миха, черт их разберет в этих одинаковых свитерах, от которых почему-то воняет гнилой рыбой.
— Это моя! Мы тут были… недавно. И забыли…
— Были-забыли… Шкурик, посмотри, как мальчик нервничает… — Буся поднес клетку к лицу Генчика. Шкурик сунулся носом сквозь решетку. Генчик шарахнулся.
— Мальчик боится Шкурика, — с удовольствием заметил Буся. — Мальчик не хочет, чтобы Шкурик забрался к нему под маечку. А Шкурик хочет…
Генчику сразу стало не до пластинки.
— Не надо… — обморочно выдохнул он.
— А если «не надо», веди себя хорошо.
— Что я вам сделал? — со слезинкой в голосе сказал Генчик.
— Гы! Он еще спрашивает! Гоха, погляди на него!
— Ага… — возмущенно пропыхтел тот. И Генчик мельком отметил, что теперь уж не спутает Гоху с Михой. У Гохи одно ухо толще другого и с бородавкой.
— Где твоя пушка-то? Из которой ты нас дырявил… — сумрачно спросил Круглый.
— Да-да! — весело подхватил Буся. — Где твое секретное оружие, которым ты нанес нам такой материальный и моральный ущерб?! Чуть нас не искалечил!
— Я никого не калечил! Я никогда не стреляю по людям!
— А кто с меня очки сбил?
— Но я же тебя не задел! А очки были мои! Я их на трамвайной остановке потерял!
— Тебя как послушаешь, дак все на свете твое, — грозно проговорил Круглый. — Очки твои, пластинка твоя…
— Она правда моя! То есть одной моей знакомой…
— Меняем на твой пистолет, — улыбаясь, предложил Буся.
— У меня же его нету…
— Видим, что нету, — хмыкнул Круглый. — Сходишь, принесешь…
— Это будет материальная ком-пен-сация, — объяснил Буся. — За причиненные убытки. Ты продырявил две наши бутылки. И лишил Круглого недокуренной сигареты. А курево нынче дорого…
— Вы че, совсем психи? — жалобно возмутился Миха. — Когда он с этой стрелялкой, к нему не подойдешь!
— А мы и не будем! Если он начнет выступать, мы пластиночку — о кирпичи!
— Да не его она! — усомнился Гоха.
— Его, его! Или той старухи… Он сегодня под эту музыку с сумасшедшей бабкой корабль пускал. Агентура доложила. Они оба чокнутые…
«Все знают!» — ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная — чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…
Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка. Он стоял в стороне и, как раньше, поглядывал исподлобья коричневыми глазами. И то ли улыбался чуть-чуть, то ли просто шевелил губами…
— Ну, пустите вы меня, — сказал Генчик жалобно и устало. — Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?
Буся: снова засветился тонкой своей улыбочкой.
— Мальчик! Впятером на одного — это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Один на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…
Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:
— Гады! Бандюги!
— Ругается! — обрадовался Круглый.
Буся покачал головой:
— Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.
— Фиг… — Генчик мертво стиснул зубы.
— Не «фиг», а говори: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду»…
Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.
— Не «фиг», а «не буду». Ну? — повторил Буся.
— Не…
— Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.
— Не… скажу.
Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?
Генчика отвели в развалины заводского корпуса.
Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды, на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…
Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь — никто не услышит, хоть надорвись от крика.
Юго-восточная стена была ниже остальных — обрушенная до половины.
Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…
Его привязали к изгороди. Крепко-накрепко. Растянули руки по одному из брусьев (он как раз тянулся на уровне плеч), обмотали кусками бельевого шнура. Шнур нашелся в торбе, которую носил на плече молчаливый Бычок. Может, заранее готовились к охоте на Генчика? Ноги притянули к изгороди за щиколотки и выше колен. Крученая тонкая веревка впилась в кожу.
— Дураки. Больно же… — сквозь зубы сказал Генчик.
Буся покивал:
— Конечно. Пленникам всегда бывает больно. И страшно. Такая их доля… Давайте еще за живот примотаем, чтобы не дергался.
И примотали. Так, что дыхнуть стало трудно. И не шевельнешься!..
— Побудешь тут, подумаешь о своем поведении, — ласково объяснил Буся. — Через часик придем, и ты попросишь прощения. А потом принесешь свою стрелялку.
Генчик закрыл глаза.
— А кто караулить-то будет? — насупленно сказал Круглый.
— Шкурик покараулит. Он же у нас дрессированный, — сладким голосом объяснил Буся. — Иди ко мне, мой хороший…
Шкурика вынули из клетки. На нем была кожаная шлейка — вроде тех, что надевают на крошечных собачонок, когда выводят на прогулку.
В трех шагах от сандалий Генчика вколотили колышек. И посадили Шкурика на привязь из остатка шнура. А остаток этот был метров пять! И Шкурик при желании запросто мог добраться до Генчика.
Вот она, самая главная пытка! Самый небывалый ужас!
«Не надо! Ну, пожалуйста!!» — закричало все внутри Генчика. Но именно внутри. А кричать вслух — какой прок? Только сильнее обрадуются, когда поймут, как он боится.