Лужайки, где пляшут скворечники (сборник), стр. 41
Оказалось, что в Ново-Картинске житье — тоже не радость. Никто не ждал там Нитку, да еще с братом! Бабка сама обитала в старом двухэтажном бараке, которому было уже полсотни лет, в тесной комнате. Конечно, приняла внуков, но, прямо скажем, без восторга. Нитка поняла, что везде надо пробиваться самостоятельно.
Хорошо, что нашлась в этом городе старая мамина знакомая, тетя Роза. Обещала устроить Нитку на местный швейный комбинат, где вроде бы всегда вовремя давали зарплату. Сказала, что поможет снять недорогую комнатку на окраине. На свои деньги купила какую-то льготную путевку для Кея — чтобы тот четыре недели прожил в летнем лагере и не путался у сестры под ногами, пока она будет хлопотать о жилье и работе.
Кей не хотел в лагерь. Ужасно не хотел! Потому что знал: будет скучать без Нитки. Он еще никогда не расставался с сестрой надолго.
— Тём, он даже заплакал, когда надо было садиться в автобус, — всхлипнула Нитка. — Будто чувствовал…
Автобус был маленький, на двадцать человек. Почти никто не уцелел, когда под ним взорвался могучий заряд тротила. Это случилось уже в конце рейса, недалеко от лагеря «Три богатыря». Говорили, что мафия свела счеты с каким-то бизнесменом, чьи дети ехали в этот лагерь… Чушь какая! Дети бизнесменов не ездят в такие места отдыха. Они ездят в Анталию и на Канары…
— Ты разве ничего не слышал про это?
— Слышал, конечно… Только разве я мог подумать, что там — Кей?
Он и правда слышал про взрыв автобуса, в котором погибли школьники. И, конечно, ужаснулся. Но ужаснулся привычно, на короткое время, потому что каждый день где-то кто-то взрывался, падали вертолеты и самолеты, летели с путей поезда, горели поселки, а на южных границах шла стрельба, от которой тоже гибли вместе со взрослыми ребятишки. Артем заслонился от событий взбесившегося мира своими заботами, потому что все равно ничем никому помочь он не мог. Так он говорил себе… И уж не потому ли вскоре с ним случилось… то, что случилось?
Так подумал он теперь. И через минуту спросил:
— Нитка, а где его похоронили?
— В Ново-Картинске… В общей могиле… Тём, многих ведь… было и не узнать. Да не то, что не узнать, а… Я Кея нашла только по браслету на левой руке. По плетеной «феньке» из черных и оранжевых проводков, я сама ему сплела незадолго до того… Тём, я тогда при этом при всем… при опознании… как-то окаменела. А потом уже, после похорон… меня почти месяц не могли привести в себя. Все чудились эти цинковые столы и… то, что на них. Тём, ты не представляешь…
Он сказал осторожно:
— Я представляю. Я видел…
— Что?.. А, да, конечно… — И Нитка взяла его холодными пальцами за локоть.
Все с той же осторожностью Артем спросил:
— Значит, сейчас ты совсем одна?
— Значит… — шепнула она. От волос ее пахло чем-то хорошим, знакомым.
— И я… Нитка…
— Что, Тём?
— Ты одна, и я один. Мы… будто давно шли друг к другу. Может, судьба?
Он был уверен сейчас, что все говорит и делает абсолютно правильно. Потому что и правда — судьба. А что же еще? Тем более что была в душе и щемящая жалость, и ласковость, и резкая нежность от касания этого тонкого поцарапанного плеча.
Артем решительно прижал ее к себе.
— Нитка…
Она — умница. Не стала бормотать: «Я не знаю… Как же так сразу… Давай подумаем…» Прошептала только:
— Тём, а жить-то где?
— Я найду где. Я знаю. Может, это даже лучше, чем… Ну, ты мне поверь. Идем!
— Ой, Тём! Я не могу! Мне сейчас опять на работу. Во вторую смену.
— Какая вторая смена в наши дни! Когда фабрики неделями стоят без работы!
— А у нас особый заказ, срочный, я же говорила! Мы шьем костюмы для концертных бригад, которые будут выступать на летнем городском празднике. На него приедут иностранцы…
— Опять пир во время чумы!
— Зато обещали заплатить сразу же! А если не приду, уволят…
Артем проводил Нитку до фабричной проходной. Поцеловал решительно, на глазах у всех. Сказал, что завтра в восемь утра придет за ней в общежитие.
— А сейчас я пошел выбирать замок для принцессы.
— Тём… мы там повесим фотографию Кея, ладно? У меня есть большая. Пусть он будет с нами…
— Да, — сказал Артем.
Вот уж не думал он, что так скоро придется вспомнить о предложении старика в панамке. Милейшего Александра Георгиевича. О свободном домике на Пустырях. Но пришлось. И хорошо! Все к лучшему… Только вот куда денешься от этой печали:
Эта печаль будет с ними всегда, с Артемом и Ниткой. Так же, как печаль о маме, о прежних годах. О всем хорошем, что было…
Прежней дорогой Артем вернулся на Пустыри. Был восьмой час, но солнце светило еще вовсю — начало июня. Только тени стали длиннее. И круглая луна стала ярче, отчетливей. А месяц спрятался за крышами пустых цехов.
Среди эстакад и кирпичных будок, под изгибами ржавых трубопроводов, между упавших башенных кранов и опрокинутых вагонеток мирно, нетревожно звенела предвечерняя тишина.
Потом в тишину вплелись ребячьи голоса.
Несколько пацанов — уже не в индейских костюмах, а в обычных штанах и майках — кого-то выслеживали в чащах иван-чая и белоцвета. «Может, гоняют местных зайцев вроде Евсейки», — мелькнуло у Артема.
Ребячьи головы мелькали среди высоких стеблей, листьев и лиловых цветов-свечек. Один из мальчишек звонко скомандовал:
— Вы бегите к ручью, а я покараулю здесь! — и спиной вперед выбрался из зарослей на лужайку с желтым мелкоцветьем. Остановился, не оглянувшись на Артема.
И Артем остановился. Не вздрогнул. Просто подумал с печалью: «Это называется «отражение памяти». В самом деле, бывает так: о ком-то сильно думаешь и вдруг будто встречаешь его. А потом видишь — просто похожий.
Очень похожий. Знакомые пепельные волосы, знакомо растопыренные локти и узкие плечи… Господи, даже футболка та самая, с цифрой «7» на спине. Вдруг он обернется, и…
Артем скомкал в душе нелепую надежду. Сердито сказал себе: «Идиот. Прошло два года».
Если бы даже чудо (вернее, какое-то «сверхчудо»!), то все равно — он был бы уже не такой. Он превратился бы теперь в тощего длинного «тинейджера».
«Уходи», — с тоской попросил его Артем. Мысленно, конечно. Мальчишка попятился, приближаясь к Артему, но не оглядываясь. Остановился. Повел плечами. Постоял и пошел снова в заросли. Он чуть заметно припадал на левую ногу. Артем не выдержал. Не мальчишке, а себе сдавленно сказал:
— Кей…
Тот оглянулся. Обрадовался. И удивился, но не очень:
— Ой, Тём! Как ты сюда попал?
III. СТРАННАЯ СТРАНА СОМБРО
Нитка отмывала Кея в глубоком жестяном корыте, которое одолжили соседи. Их, соседей-то, здесь, на Пустырях, оказалось не так уж мало. Нитка с усердием, с частым дыханием мылила густоволосую голову, драила тощую, с острыми кочками позвонков спину. Пузырчатая летучая пена светилась в затененной комнате, как снегопад. Кей повизгивал.
— Ты меня протрешь навылет!
— А как я иначе отскребу двухлетнюю грязь?
— Всего трехнедельную!
— Ты опять? Поговори у меня!
— Ай! Пена в рот…
— Вот и не открывай!
— А будешь спорить — получишь «о-пле-уху», — хмыкнул Артем. Вспомнил первый день знакомства в «Приозерном».
— Вот именно! — И Нитка вылила на брата полведра чистой воды. — Ну-ка, вставай!
Кей опасливо глянул на завешенное окно — нет ли щели между косяком и шторой? Сестры и Артема он, как и раньше, не стеснялся, но знал: рядом с домом крутится любопытная Лёлька, его шестилетняя подружка. Вообще-то он и Лельки не очень стеснялся, но все же не хотел предстать перед ней в таком вот недостойном обличии. Это могло повредить его авторитету, а он привык держать малявку в строгости. Дружба дружбой, а все же он в два раза старше.