Лужайки, где пляшут скворечники (сборник), стр. 121
— Не могу же я оставить Ивку…
— Я был бы счастлив, если бы дело было только в Ивке, — устало проговорил он.
Я промолчал. И правильно. Не хватало еще поссориться снова.
РЕЛЬСЫ МЁБИУСА
Перед ужином пришел к нам Вячик. Надутый. Спросил, где я гулял целый день.
Я рассказал про встречу с Ивкой, и про Арунаса, и про поход на кладбище.
Вячик насупился еще больше:
— Не мог, что ли, предупредить, куда пропадаешь?
— Я же не знал, что так получится!
Вячик подумал и сообщил с тайным злорадством:
— Настя сказала, что ты бессовестный.
— И давно она сделала такое открытие?
— Сегодня. Потому что ты к ней не зашел.
— Она же сегодня собиралась быть в своем мягкоигрушечном кружке.
— Не весь же день. Думала, к вечеру заглянешь.
— Ну, вот такой я… совершенно отрицательный. — И дернуло меня за язык: — А вы с Настенькой, по-моему, и без меня не скучали…
Вячик Вальдштейн оч-чень внимательно посмотрел на меня. Своими глазами мандаринового цвета. Потом сложил колечком большой и указательный палец — словно держал в них крошечную букашку:
— Вот ни на столечко не хочу я с тобой ссориться. Понял?
— Понял… — Я виновато засопел. — А я, что ли, хочу? Сами на меня… со всех сторон…
— Никто ни с каких ни сторон… Мы еще зимой у костра пообещали жить дружно. Забыл?
— Ничего я не забыл… Только имей в виду: Ивка с завтрашнего дня будет жить здесь. И везде будет с нами…
— Ну и слава Богу. Кому от этого плохо? — сказал Вячик. По-моему, вполне искренне.
Утром я поехал за Ивкой.
Ивка был очень обрадован таким поворотом дел. Его мама тоже. Она собрала Ивкин чемоданчик — будто для поездки в лагерь.
Оказалось, что у Ивкиной мамы и у Сони билеты не на завтрашний, а уже на сегодняшний московский поезд.
— Ивушка, на вокзал тебе ходить незачем. Долгие проводы — лишние слезы. Нас проводит Анна Гавриловна. — Это была соседка Стоковых. — А ты с Сашей играй там спокойно, жди нашего с Сонечкой звонка из Москвы.
Ивка тихо кивнул. Мама обняла его. А потом и меня.
— Спасибо тебе, Сашенька. И бабушке твоей…
Я от смущения задышал, как пароход: за что спасибо-то?
Соня протянула тоненькую, как ветка, руку:
— До свидания, Саша…
Ивка такой человек — ему всякий улыбается навстречу. Сразу. (Если, конечно, этот «всякий» не злодей и не дурак.) Поэтому и Вячик, и Арбуз, и Настя встретили Ивку как своего.
Днем собрались мы на дворе у Арбуза. Решили пойти в Завязанную рощу. Тянули нас те места неодолимо. Ну, прямо как загадочная планета, которая вдруг вплотную приблизилась к нашей — один скачок, и ты в неведомом мире.
Все теперь были уже свободны от домашних дел — можно идти не откладывая.
Только Николки не было. Его опять забрали на репетицию. Театр Демида решил показать «Огниво» ребятам городского летнего лагеря.
— Маргарита пообещала, что сама приведет его домой, — сообщил Арбуз. — А нам без этого лунатика даже спокойнее. Не надо вздрагивать, что опять слиняет…
И вот мы снова оказались на краю рощи. На краю загадки. И появилось в душе такое вот «предсказочное» замирание. По крайней мере у меня. Но и у других, мне кажется, тоже. Потому что все начали говорить полушепотом.
Я оглянулся на изменившийся (как в прошлый раз!) город, и мы оказались в тени сосен. Густых и причудливых. И в запахе смолистой хвои. И в тишине таинственного пространства.
Да, ученые ушли отсюда, а загадки странного мира остались. Но в загадках не ощущалось тревоги. Тишина была добрая, она охраняла нас… От кого охраняла, от чего?
«От Озма?»
— Смотрите, наш знакомый, — шепнул Вячик.
На сосне сидел серый котенок. Как в прошлый раз, он беззвучно открыл розовый рот. Ивка рассмеялся и протянул руки:
— Иди к нам.
Котенок посидел, раздумывая. Но, видать, были у него свои дела. Он опять сиганул, как белка, в кустистую крону соседней сосны. Мы не обиделись. Пошли.
Вячик разулся и шагал босиком. Мы посмотрели на него — и тоже. В траве было много старой хвои, она пружинила под нами и щекотала ступни. Иногда попадались сухие шишки, но кололись небольно.
Мы с полчаса ходили среди сосен. Можно было разглядывать каждый ствол, словно музейное чудо, — так хитро они были изогнуты и заплетены. «Завязаны». Ивка и Вячик переглянулись и полезли вверх по стволу, закрученному штопором. Вернее, не полезли, а почти побежали — как по винтовому трапу.
— Мартышки, — сказала им вслед Настя. — Вот сломаете шеи.
А они смеялись, мелькали руками-ногами и ухитрялись на бронзовых изгибах сосны обгонять друг друга.
Мы стояли втроем, задрав головы, и смотрели.
— Правда, не загремели бы вниз, — озабоченно сказал Арбуз.
Но я был уверен, что не случится ничего плохого. Здесьне случится.
— С такого загогулистого ствола трудно сорваться.
Настя была совсем рядом. И вдруг шепнула:
— А Николка знаешь что сказал мне вчера? «Эти сосны, — говорит, — только кажутся такими. А по правде, — говорит, — они прямые…»
Стало хорошо оттого, что она вот так тепло шепчет мне в ухо и что волосы ее перепутались с моими, когда она вплотную приблизила голову. Хотя, если по правде, прежней трепетной влюбленности в Настю у меня не было. Давно уже. Друзья-приятели, вот и все. Поэтому и подозрительность моя к Вячику была почти что придуманная… Но сейчас опять сделалось так, как в сентябре, когда мы только познакомились за одной партой…
Арбуз перебил мои размышления обо всех этих чувствах. Оказывается, он расслышал Настин шепот.
— Нам физик в школе рассказывал про искривление пространства. И что предметы в искривленном пространстве могут нам казаться не такими, как на самом деле… А тут ведь, когда была секретная зона, всякие такие вещи как раз и открывали…
— А почему тогда мы сами не искривленные, как сосны? — спросила Пшеницына чуть капризно.
— Может, тоже искривленные, только не замечаем.
Было досадно, что Арбуз вмешался в мое лирическое настроение. А про хитрости здешнего пространства (и других пространств тоже) я и так догадывался. В фантастических книжках про это много чего понаписано.
— А вон те точно уж искривятся, если не слезут, а брякнутся вверх тормашками, — заявила Настя. И опять задрала голову: — Где вы там?!
«Мартышки» уже спускались. Быстро и ловко.
— Я нашел там дупло, — шепнул мне Ивка.
— Пустое?
— Не совсем… Алька, очень странное дело…
Он впервые назвал меня Алькой, а не Сашей. Наверно, потому что так меня звали остальные. И я обрадовался этому, но мельком. Больше я встревожился — из-за его странного шепота.
— Ивка, что случилось?
— Да ничего плохого. Наоборот…
— А что наоборот-то?
— Та женщина-врач, про которую я говорил… ну, которая должна помочь Арунасу…
— Что? Она в дупле сидит? — не выдержал я.
Ивка охотно засмеялся.
— Нет! Я забыл номер ее телефона, и мама записала на бумажке. Я ее сунул вот сюда… — Он хлопнул по нагрудному кармашку с носатым полумесяцем. — А она куда-то подевалась, вылетела…
— Это не беда. Мама позвонит — спросишь снова.
— Да, но все равно это как-то… царапало. Будто плохая примета, — признался честный Ивка. И тут же заулыбался опять: — А там, наверху, я сунул руку в дупло — и в нем какой-то билетик. Достаю — а это тот самый клочок с номером! Удивительно, да?
— Не очень, — серьезно сказал я. — Здесь особое место. Могут быть всякие чудеса. — Хотя, конечно, правильнее всего было подумать так: бумажка затерялась в кармане под складкой шва, а когда Ивка нагнулся, упала в дупло.
Ивка все еще улыбался, счастливый такой, и к щеке его прильнула тонкая сосновая чешуйка. Щеки были уже потемневшие от солнца, а эта розовая пленка — будто проплешинка незагоревшей кожи. А к носу приклеилась длинная ленточка — словно полоска тончайшей бумаги. Пока Ивка говорил, она трепетала при каждом слове.