Летчик для особых поручений: Фантастические произведения (сборник), стр. 95
ИГЛА КОЩЕЯ
Казалось бы, к чему нам Плато? Нам нужен был берег, от которого можно уплыть под юго-западным ветром. Но , мы собрали силы и стали подниматься. Во-первых, другой дороги все равно не было. А во-вторых... может быть, лестница оказалась на нашем пути не зря? Вдруг она приведет нас к какой-нибудь неожиданной удаче?
По крайней мере, так я думал сначала. А потом я уже ни о чем не думал. Ровный подъем по лестнице оказался еще тяжелее, чем путь по камням и зарослям. Я машинально считал ступени и нисколечко не надеялся, что дойду до верха. Двигал ногами только потому, что стыдно было перед Юлькой.
Юлька сейчас держался крепче и уверенней, чем я. Он словно решил для себя что-то важное и знал, зачем идет. Шагал чуть впереди и почти не оглядывался.
Стены с двух сторон лестницы уходили в высоту. Далеко-далеко синела над нами прямая прорезь неба. Гранит словно грозил расплющить нас в великанских ладонях. Он был плоский и безжалостный. Лишь изредка попадались выбитые в камне полукруглые ниши...
Юлька вдруг остановился.
— Женька, смотри!
Что-то двигалось по лестнице.
Что?
Я пригляделся и понял, что теперь — конец. На нас катился по ступеням громадный каменный цилиндр. Жернов или каток. Он занимал всю ширину лестницы, и там, где его края чиркали о гранит, взвивались клубки каменной пыли.
Я кинулся назад, хотя знал, что все равно не спасусь... Но Юлька схватил меня за руку, рванул вверх. Вверх, вверх!
Я ничего не понимал, но у Юльки появилась громадная сила. Он тащил меня навстречу смерти, которая летела к нам со скоростью поезда!
И когда этот каменный ужас повис над нами, Юлька отчаянно толкнул меня к стене. Я спиной влетел в маленькую нишу. И сразу наступила темнота.
Это край каменного катка отгородил меня от всего мира.
Сколько продолжался мрак? Наверно, долю секунды. Но в этот черный миг я успел пережить такую тоску, такую жалость к погибшему на ступенях Юльке... И теперь мне кажется, что я провел там, в непроглядной темноте, несколько часов.
...А когда круглый камень пронесся и в меня ударил свет, я увидел невредимого Юльку. Он сжался в такой же, как моя, нише, напротив меня.
Мы посмотрели друг на друга, вздохнули и оба начали смеяться. Все громче, громче! И никак не могли остановиться. Но это не был какой-нибудь там нервный смех или истерика. Мы смеялись от радости. Много было позади несчастий, много крови и слез, но могло быть в тысячу раз хуже, если бы Юлька не втолкнул меня в укрытие и не спрятался сам. А сейчас мы были снова вдвоем, невредимые, и у нас была надежда...
Мы взялись за руки и двинулись дальше. Идти стало еще труднее. Каменный вал разрушил мягкий мрамор ступеней: кое-где раздробил их в щебень, а местами истолок в пыль. Белый порошок до колен покрыл наши коричневые ноги, припудрил все царапины и ссадины. И я вдруг вспомнил пионерский парад девятнадцатого мая. Как мы, горнисты, в белых гольфах, желтой юнармейской форме и красных пилотках стояли впереди дружинного строя и готовились заиграть сигнал «Слушайте все»... Неужели этого больше никогда не будет?
Будет! Прорвемся!
Я стиснул Юлькину руку, обогнал его, потянул за собой. Он понял меня, хотя, конечно, думал о своем. Улыбнулся и сказал:
— Ничего, дотянем. Только не надо зевать.
Да, в самом деле. Может быть, впереди еще немало всяких ловушек.
Я проговорил сквозь зубы:
— Кому-то, видать, не хотелось, чтобы мы поднялись по этой лестнице.
— А раз им не хотелось — надо подняться, — тяжело дыша, сказал Юлька.
И мы поднялись.
Перед нами открылось поле, желтое от множества цветов. Они, как бабочки, качались на верхушках высокой травы. А трава гнулась под юго-западным ветром.
И ветер гнал в ярко-синем небе маленькие белые облака.
Этот солнечный простор после гранитной щели показался мне таким радостным, что я подумал: «Самое трудное, наверно, позади...»
И кажется, Юлька подумал так же.
На краю каменной площадки, где кончилась лестница, лежал валун. Сверху в нем было выбито большое углубление — как чаша. В этой чаше синела вода. Может быть, осталась от дождя, а может быть, там бил родничок.
Мы напились холодной вкусной воды, а ветер, плотный, но ласковый, будто сдул с нас усталость. Он подталкивал нас в спину, торопил.
И мы пошли на северо-восток. Через высокую траву с цветами-бабочками. Они осторожно трогали нас за локти. Идти было легко, земля оказалась очень твердой. Наконец мы поняли: это выложенная каменными плитками и затерявшаяся в травяных стеблях тропа.
— Ну что же, тропа так тропа. Тем лучше.
Мы шли, наверно, минут двадцать. Тихо и спокойно было на плоскогорье. Пусто. Я чувствовал, что на Плато нет никого, кроме нас.
И мне даже больно стало от страха, когда я увидел людей!
Юлька их тоже увидел.
Мы присели в траве. Я взял в ладонь свой деревянный кинжал. Мы стали ждать.
Люди были очень далеко. Они, видимо, отдыхали на невысоком пригорке. Сколько их там, я не мог разглядеть. Двое или трое... Лишь у одного четко видны были голова и плечи на фоне чистого неба.
Мы долго ждали. Однако люди ни разу не шевельнулись. Будто заколдовал их кто-то...
Юлька медленно встал. Я испуганно посмотрел на него, но он улыбнулся.
— Они не живые. Это, наверно, та скульптура...
В самом деле! Как я не догадался?
Скульптура была ближе, чем казалось вначале. Мы ведь думали сперва, что там взрослые люди, а это были мальчишки — в свой натуральный рост. Они словно присели ненадолго на верхушке плоского каменного холмика.
Недалеко от этого холмика трава кончилась, и мы вышли на площадку, выложенную обширными серыми плитами. Отдельные стебли росли из трещин среди плит, но не закрывали пригорок.
Я пригляделся и вздрогнул. Это был не просто каменный пригорок. Это оказался вырубленный из обломков скал громадный спрут.
Юлька, который никогда не видел живого Ящера, смотрел спокойно. Кажется, он ничего не понял. А мне стало тошно. Спрут был не такой чудовищный, как на самом деле, но все равно жуткий и противный. Я различал свернутые в кольца гранитные щупальца, круглую голову со слепыми каменными глазами. Все это громоздилось беспорядочной грудой...
Я переглотнул, подавил страх и отвращение. Стал смотреть внимательней. Понемногу успокоился. Стало ясно, что спрут изображен мертвым, бессильно упавшим с высоты. Побежденным. Недаром на его круглом темени серебрились фигурки двух мальчишек.
Юлька взял меня за руку, и мы стали подниматься по треснувшему щупальцу на голову осьминога-гиганта. И наконец увидели скульптуру прямо перед собой.
Она была отлита из какого-то серого сплава. Ребячьи тела тускло блестели, как старый алюминий. Один мальчишка сидел, подогнув ноги и опираясь правой рукой на рукоять боевого клинка. Нельзя было понять, кинжал у него или меч: лезвие почти до отказа ушло в каменное тело чудовища. Мальчик с оружием держал на коленях голову товарища.
Тот, второй, был ранен или убит. Скорей всего, убит. Он лежал, разбросав тонкие руки, и глаза его были закрыты.
Что-то знакомое почудилось мне в лице убитого мальчишки. Маленький печальный подбородок, горько сжатые губы, морщинка над переносицей — след беспокойных мыслей. Она не разгладилась даже сейчас.
Это был Юлька — и тоска резанула меня, как стеклом...
— Жень, смотри, это ты... — Юлька показал на сидящего мальчишку.
Тот смотрел на лежащего друга, и лицо его было опущено. Я присел и вгляделся в это лицо.
В самом деле — я? Не знаю. Сначала показалось, что ничего похожего. Но тут же чуть шевельнулся солнечный свет (может быть, прошла тень от легкого облака?), и я увидел себя как бы в зеркале.
— Юлька... почему так? Откуда?
Он взглянул на меня насупленно, опустил глаза и сказал непонятно:
— А вот так.
Этого не могло быть. Но это было. Какая-то непонятная нить запутала нас, привязала к этому острову, привела сюда... Значит, судьба?