Летчик для особых поручений: Фантастические произведения (сборник), стр. 50
— Хороший пес, — сказал я громким шепотом.
В ответ собака постучала хвостом.
— Рада, что люди пришли, — сказал Виталька.
— Завтра возьмем с собой? — спросил я.
— Конечно.
Мы еще немного поговорили о собаке, о старом доме, о тех, кто здесь жил. Почему ушли люди? Почему осталась собака? Кого ждала? Мы потом еще не раз будем придумывать про это всякие истории. А правду так и не узнаем.
Я проснулся от горячего солнца. Оно било вдоль промытых дождем стекол и рикошетом залетало в комнату. У Витальки на ресницах загорались золотые точки. Виталька поморгал и улыбнулся. Откинул край ковра и сел. Сразу стало зябко. Я тоже сел и обнял себя за плечи.
Тикали часы. Они показывали половину шестого, но мы не знали, конечно, точно ли они идут. Собака спала у нас в ногах. Ее рыжая шерсть местами слиплась в сосульки и казалась грязно-бурой. Сквозь шкуру проступали ребра.
— Голодная, наверно, — пожалел ее Виталька.
Собака открыла глаза и посмотрела на нас. У нее была грустная и добрая морда. И очень умная.
— Собака, хочешь с нами? — сказал Виталька. — Тетя Валя не прогонит, не бойся.
Собака медленно поднялась и шевельнула хвостом.
— Хочет! — обрадовался Виталька. — Пойдем!
Мы вынесли ковер из дома. Собака вышла за нами. Высокая трава еще не высохла и хватала нас за ноги, будто холодными пальцами. Чтобы ковер не промок, мы развернули его на просохших досках крыльца. Сели.
— Иди, собака, — позвал я.
Она послушно села рядом с нами. Я осторожно обнял ее за шею.
Мы взлетели очень тихо и плавно, чтобы не пугать собаку. И она не испугалась. Сидела совсем спокойно, поглядывая с высоты. Но когда мы отлетели метров на сто, она забеспокоилась. Освободила из-под моей руки голову, завертела ею, встревоженно глядя то на меня, то на Витальку.
— Не бойся, — ласково сказал я.
Но собака и не боялась. Она просилась назад. Она поползла к самому краю ковра, заскулила и негромко гавкнула.
— Не хочет, — сказал Виталька.
— Нельзя ее одну оставлять! — сердито сказал я.
— Это ее дом. Раз не хочет бросать, что поделаешь? Она все равно сюда уйдет.
Делать нечего, мы опустились недалеко от дома, собака сошла с ковра и оглянулась: звала нас с собой.
— Мы не можем, — сказал Виталька. — Ты не можешь, и мы не можем. Понимаешь?
Собака смотрела печально. Понимала.
— Мы тебя навестим, — пообещал я.
Глава 11
По западному краю неба опять проходила гроза. Громоздила горы черных и лиловых облаков. В их толще загорались ветвистые молнии, а потом, с большим опозданием, к нам подкатывал ворчливый, уставший по дороге гром.
Оттого что светило солнце, тучи казались особенно мрачными, а молнии — тусклыми, чуть заметными. Это выглядело зловеще. Но мы не боялись грозы. Дул восточный ветер и отодвигал ее за горизонт, подальше от нашего пути.
Потом гроза у горизонта пролилась дождем и стала рассеиваться. Загорелась большая радуга. Она, как ворота великанского дворца, упиралась двумя концами в леса, и зеленая лесная шкура просвечивала сквозь ее разноцветную толщу.
— Летим к ней! — крикнул Виталька.
— Летим! — крикнул я и задрожал от радости и от страха, что не успеем.
Мы успели! Мы влетели в радугу!
Я слышал от взрослых, что к радуге приблизиться нельзя — она будет убегать, а потом рассыплется, растает, как мираж. Не верьте! Подойдите к шумному фонтану — там в брызгах висит множество маленьких радуг. В них можно погрузить руки. Радуги затанцуют на ваших ладонях. Почему же нельзя коснуться большой радуги?
Конечно, если бежать по земле, трудно успеть. А мы летели, и нам помогал попутный ветер.
Когда мы подлетали к радуге, нам показалось, что с неба рухнул на лес разноцветный водопад — прозрачный и бесшумный. Потом все вокруг: вся земля, и облака, и мы сами — сделалось лиловым, синим, голубым, и рядом с нами засверкали огоньки — тоже голубые и синие. Они вспыхивали, как стеклянная пыль, и чуть заметно покалывали кожу.
Потом все сделалось ласковее, теплее, и на нас накатила зеленая волна. В ней тоже трепетали огоньки — ярко-зеленые. Словно дрожали под ветром и солнцем листики крошечных деревьев, омытые дождем.
А затем листики превратились в солнышки. Эти солнышки горели на ворсинках ковра, на незаметных волосках нашей кожи и просто в воздухе. Виталька сидел напротив меня и смеялся. Его рубашка из голубой превратилась в светло-зеленую, а в волосах его были перемешаны огненные точки.
Желтый воздух стал гуще, набрал красноту, и нас будто жаром обдало — мы пролетели сквозь оранжевый туман. И сразу словно зазвучала музыка — таким праздничнокрасным стал весь белый свет. Веселым, пересыпанным малиновыми огоньками.
Мы прошли разноцветную радугу насквозь и влетели под ее светящуюся арку.
Но радуга звала нас обратно.
Мы снова окунулись в нее и, ныряя в цветных волнах, пошли по дуге — по всей длине радуги. А она была громадная, и путешествие получилось длинным-длинным. Мы купались в ласковой радуге, как в реке, а она словно взмахивала перед нами цветными крыльями. И у каждого света было свое тепло и даже свой запах. Мне казалось, что желтый воздух пахнет свежими сосновыми щепками, оранжевый — мандаринами, зеленый — мокрой травой...
Сейчас в это трудно поверить, но тогда я ничуть не удивился. Я был уверен, что так и должно быть. В те годы каждой клеточкой тела, каждым незаметным волоском я ощущал жизнь земли и воздуха — их дыхание, свет, шорохи и тепло. Я мог плечом почувствовать мелькнувшую тень пролетевшей птицы, мог на ощупь выбрать в разнотравье нужный стебелек, знал, как пахнут разные ветры, и, просыпаясь, по стуку капель сразу определял — теплый или холодный идет дождик. Если я брел по ручью, то легко мог сосчитать, сколько прохладных и теплых струек, похожих на стеклянные шнуры, вьется у моих ног. Я умел на целую секунду удерживать в ладони солнечный зайчик, а когда он проскальзывал между пальцами и садился мне на костяшки, я кожей чувствовал его пушистое шевеление.
Я мог с закрытыми глазами узнать, какие в небе облака.
И Виталька все это мог тоже...
Мы помахали радуге руками и взяли курс к дому. Летели низко, обходя темные вершины старых елей. Гладили по макушкам светлые березы, заглядывали в птичьи гнезда. Звали к себе поближе разных лесных пичуг, а они почему-то пугались, глупые.
Только большой дятел на сухой сосне нас не испугался. Он покосился черным глазом-бусиной и так тюкнул по стволу, что целый пласт коры отлетел и ухнул в лесную глубину. А Виталька потом уверял, что от этого удара у дятла съехал набекрень красный колпачок.
Мы летели медленно, а время быстро. И уже вечером приблизился от горизонта к нам город.
Недалеко от реки, среди мелких берез, мы увидели круглую поляну с ромашками. Они росли не очень часто — каждая по отдельности — и от этого казались особенно крупными и удивительно чистыми.
— Давай нарвем, — сказал Виталька. — Тетя Валя знаешь как любит цветы...
Я повел ковер над самой травой — искал место, где можно опуститься и не помять ни одного цветка. И нашел уже, но Виталька испуганно сказал:
— Не надо, намокнет!
В самом деле, трава блестела, а на ромашках, как на
блюдцах, лежали капли. Наверно, недавно здесь пролился случайный солнечный дождик.
— Держись в воздухе, — сказал я Витальке. И он повис на ковре-самолете в метре от земли, а я прыгнул в сырую путаницу листьев и стеблей. Кеды быстро промокли. Но зато большой букет пахнул теплым дождем, лесом и радугой.
Когда мы летели к дому, я держал охапку ромашек у груди, поэтому футболка у меня спереди тоже промокла и к ней прилипли мелкие листики.
С поляны мы взлетели на большую высоту, распустили для маскировки «змеевый хвост» и пошли над городом. Было время заката. Нас еще освещало солнце, а город уже лежал в тени. Мы спикировали в эту тень и стремительно опустились, почти упали к себе на крышу.