В семье, стр. 35

— Слушай внимательнее, что я буду тебе объяснять, — сказал господин Вульфран Перрине, — сегодня я хочу в первый раз попробовать видеть твоими глазами, исследуя кое-какие из привезенных тюков. Знаешь ты, что такое серебристый цвет?

Перрина задумалась.

— Или, скорее, серовато-жемчужный?

— Серовато-жемчужный? Да, сударь.

— Прекрасно! Теперь скажи мне, сумеешь ли ты различить оттенки цветов: темно-зеленый, светло-зеленый, рыжевато-серый, красноватый?

— Да, сударь, по крайней мере, приблизительно.

— Этого достаточно. Ну, так возьми пеньку из первого попавшегося тюка и посмотри на нее хорошенько, а потом скажи мне, какого она цвета.

Перрина исполнила приказание и, рассмотрев внимательно пеньку, робко проговорила:

— Красного; кажется, красноватого…

— Дай мне пеньку.

Он поднес пеньку к носу и понюхал.

— Ты не ошиблась, — послышался ответ, — эта пенька должна быть действительно красноватого цвета.

Перрина удивленно взглянула на господина Вульфрана, и он, как бы угадывая ее изумление, продолжал:

— Понюхай эту пеньку; чувствуешь, у нее запах карамели?

— Да, сударь.

— Ну, так вот этот запах доказывает, что пеньку эту сушили в печке и там подожгли, — оттого она и красноватая. Это дает мне надежду, что ты не очень будешь ошибаться и дальше. Пойдем теперь к другому вагону, возьми там пеньку из какого-нибудь тюка.

На этот раз Перрина нашла, что цвет пеньки был зеленый.

— Зеленого цвета по крайней мере двадцать оттенков. Назови мне какое-нибудь растение, похожее на эту пеньку цветом.

— Капуста; только мне кажется, что здесь есть еще местами коричневые и черные пятна.

— Дай мне ее.

На этот раз слепой взял пеньку в обе руки и, слегка потянув ее, оборвал волокна.

— Эта пенька была снята слишком зеленой, — сказал он, — и, кроме того, еще подмокла в тюках. Твое определение верно и на этот раз. Я доволен тобой — это хорошее начало.

Отсюда они отправились дальше и продолжали свой объезд по другим деревням; побывали в Бакуре, в Эрме и, наконец, в Сен-Пипуа, где пробыли очень долго, так как осматривали результаты трудов английских механиков.

Как и всегда, лишь только господин Вульфран выходил из фаэтона, его отводили под тень громадного тополя; Гильом привязывал лошадь где-нибудь поблизости к скамье и затем отправлялся гулять по окрестностям, рассчитывая вернуться раньше, чем понадобится хозяину, который таким образом ничего не узнает об его отлучке. Но в этот день он почему-то запоздал, так что когда господин Вульфран вернулся к экипажу, кучера еще не было.

— Велите поискать Гильома, — обращаясь к сопровождавшему их директору, сказал слепой.

Но сколько Гильома ни искали, его нигде не могли найти.

— Думаю, лучше будет, если я сам отвезу вас в Марокур, — предложил директор.

— Благодарю вас, Бенуа, меня довезет эта девочка.

— Но умеет ли она править?

— Родители ее были странствующими торговцами, и она часто исполняла обязанности кучера… Не так ли, малютка?

— Это правда, сударь.

— Впрочем, Коко кроток, как ягненок, и не опрокинет нас в канаву, если его туда не загонят нарочно.

И господин Вульфран сел в экипаж. Перрина заняла место возле него и подобрала вожжи.

— Не очень скоро, — сказал старик, когда она слегка тронула Коко концом кнута.

Велико было всеобщее удивление, когда на улицах Марокура показался экипаж господина Вульфрана, в котором на месте Гильома сидела девочка в черной соломенной шляпе, в трауре, умело и ловко правившая лошадью. Что бы это значило? Кто эта маленькая девочка? В деревне почти никто не знал Перрину, никому не было известно, какое место она теперь занимает при хозяине фабрик, и все терялись в догадках.

Если обыватели Марокура были сильно удивлены, увидев господина Вульфрана с Перриной, то Талуэль был просто поражен.

— А где же Гильом? — воскликнул он, кидаясь вниз с лестницы, чтобы встретить хозяина.

— Я его прогнал, — отвечал господин Вульфран, улыбаясь.

— Мне кажется, что вы давно уже собирались это сделать, — сказал Талуэль.

— Совершенно верно.

— Мне кажется также, — продолжал Талуэль, помогая господину Вульфрану выйти из экипажа, — что эта девочка, которую вы взяли взамен Гильома, оказалась достойной вашего доверия?

— Вы не ошиблись.

— Меня это не удивляет. В тот день, когда она вошла сюда вместе с Розали, мне показалось, что из нее выйдет прок и что вы это непременно заметите.

Говоря таким образом, Талуэль бросил на Перрину взгляд, ясно говоривший: «Видишь, что я для тебя делаю; не забывай этого и будь готова отплатить мне за добро!»

Требование отплаты по этому условию не заставило себя ждать. Незадолго до окончания работ Талуэль остановился перед бюро Бэндита и, не входя, спросил вполголоса, так, чтобы слышать его могла одна Перрина.

— Что случилось с Гильомом в Сен-Пипуа?

Так как в вопросе этом не было ничего особенного, то девочка, после короткого размышления, решила рассказать ему все, что видела.

— Прекрасно, — проговорил Талуэль. — Можешь быть спокойна; когда Гильом придет опять проситься на службу, он будет иметь дело со мной.

Глава XXIX

По заведенному обычаю, как только господин Вульфран входил утром в свой кабинет, сразу же начиналось чтение писем, за которыми ходил на почту мальчик, раскладывавший затем их на столе; в одной кучке лежали письма из Франции, а в другой — из-за границы. Прежде господин Вульфран сам прочитывал всю французскую корреспонденцию и затем диктовал кому-нибудь из служащих распоряжения но этим письмам и ответы; но с тех пор, как он ослеп, в этом деле ему помогали Талуэль и племянники, читавшие письма вслух и делавшие тут же нужные заметки. Что касается корреспонденции из-за границы, то с начала болезни Бэндита письма на английском языке передавались Фабри, а на немецком — поступали к Монблё.

На другой день после приключения в Сен-Пипуа господин Вульфран, Теодор, Казимир и Талуэль занимались в кабинете обычной разборкой корреспонденции, как вдруг Теодор, вскрывавший заграничные письма, проговорил:

— Письмо из Дакка, от двадцать девятого мая.

— На французском? — спросил господин Вульфран.

— Нет, на английском.

— Кем подписано?

— Подписано не очень разборчиво: какой-то Фельдэс, Фальдэс, или Фильдэс, и впереди еще стоит какое-то слово, которого я вообще не могу разобрать. Целых четыре страницы. Ваше имя повторяется несколько раз. Прикажете передать Фабри, да?

— Нет, дай его мне!

Талуэль и Теодор удивленно и вместе с тем подозрительно взглянули на господина Вульфрана.

— Я кладу письмо на ваш стол, — сказал Теодор.

— Не надо, дай его мне в руки!

Вскоре после этого разборка корреспонденции была окончена, и дожидавшийся здесь же конторщик забрал всю груду писем и унес с собою для раздачи по принадлежности; дом за ним из кабинета вышли Талуэль и племянники.

Оставшись один, господин Вульфран позвонил, и на пороге тотчас же показалась Перрина.

— Откуда это письмо? — спросил ее старик.

Перрина взяла письмо. Если бы господин Вульфран не был слеп, он увидел бы, как побледнело лицо девочки, дрожат ее руки.

— Это письмо на английском языке, от двадцать девятого мая, из Дакка, — не совсем твердым голосом проговорила она.

— Кем подписано?

— Отцом Фильдэсом.

— Верно ли это?

— Да, сударь, тут стоит подпись отца Фильдэса.

— Что он пишет?

— Позвольте мне пробежать несколько строк, прежде чем отвечать.

— Разумеется, но только поскорей.

Перрина и рада была бы исполнить приказание, но теперь волнение ее дошло до такой степени, что буквы прыгали у нее перед глазами, которые словно застилало туманом.