Но ад не вечен, стр. 7

Дед прервал его жестом руки.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, внук. Они твои родители, и ты любишь их. Думаю, и они тебя любят… по-своему. Но пойми, Игорь, жить так, как живут они, нельзя. Нельзя, понимаешь. Ты погибнешь, если вернёшься в тот мир, а я хочу, чтобы ты жил. Ты должен жить, паренёк, должен, понимаешь. Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на солнце?

Игорь густо покраснел.

— Я ведь никогда…

— Знаю. Ты никогда не видел солнце. По-твоему, это правильно? Человек не может жить без солнца. Посмотри, на кого ты похож. Ходячий мертвец. А ведь тебе всего лишь четырнадцать. Четырнадцать! А что с тобой будет в двадцать? В тридцать? Бронхиальная астма, рак лёгких или ещё какая-нибудь гадость. Да ты и не доживёшь до тридцати, парень.

Дед Мартын поймал на себе испуганный взгляд мальчика и понял, что увлёкся.

— Я не хотел пугать тебя, Игорь, — мягче сказал он. — Всё ещё можно исправить. Но ты должен понять, что я прав. Тебе нельзя возвращаться в тот мир. В мир, в котором нет солнца.

— Что же мне делать, дедушка? — совсем потерялся Игорь.

— Не знаю, — глухо сказал лесник. И вдруг порывисто прижал внука к себе. — Поверь, паренёк, я хочу тебе только добра. Живи у меня, тайга исцелит тебя ото всех твоих хворей.

Игорь молчал. В глазах его блестели слёзы.

— Я должен был тебе это сказать, внук, — продолжал дед Мартын дрогнувшим голосом. — Должен, понимаешь. А решать тебе. Тебе и твоему отцу. Надеюсь, он всё-таки не так слеп и, в конце концов, поймёт, что к чему. Поживём — увидим, — заключил он и взглянул на небо. — Пора трогаться, паренёк, день уже пошёл на убыль. Прости, если я сделал тебе больно.

Они двинулись дальше, лесник впереди, мальчик следом. Игорю казалось, что что-то важное, незыблемое, вечное в один короткий миг рухнуло, ушло из-под ног. Перед ним возникла дилемма, разрешить которую было не так-то просто: жить здесь, в тайге, вдали от родителей — либо медленно умирать там, в том мире, где нет солнца. День потерял свою привлекательность, и даже весеннее солнце больше не радовало его глаз — будущее вдруг открылось ему во всей своей откровенности и безысходности. Теперь он смотрел на мир иными глазами, глазами мальчика, который внезапно повзрослел.

Прошёл час.

— Стой!

Дед Мартын крепко держал Игоря за плечо. Их путь пересекала цепочка чьих-то следов.

— Это волки, — чужим голосом произнёс дед и медленно снял с плеча ружьё.

— Волки? Ну и что? — удивился Игорь, вспоминая, что за сегодняшний день они уже не раз пересекали волчьи следы.

— Это жёлтые волки, — глухо пояснил лесник. — Взгляни. Видишь?

Мальчик нагнулся. Следы имели ярко-жёлтый цвет; желтизна окрасила не только сами отпечатки волчьих лап, но и снег вокруг них.

— Осторожнее! — предупредил дед. — Не прикасайся к следам.

Мальчик инстинктивно отдёрнул руку. Он уже знал, чем грозит одно лишь прикосновение к поражённому желтизной предмету.

— Пойдём назад. — Лицо деда Мартына было мрачным и серьёзным. — Будет лучше, если мы вернёмся засветло.

В сторожку вернулись без происшествий. Былой безмятежности больше не было — оба мужчины, и старый, и совсем ещё юный, со всей ясностью вдруг осознали, что страшные метастазы «жёлтого дьявола» дотянулись и до их Богом отмеченного уголка земли.

— Это агония, — прошептал лесник, тяжело опускаясь на грубо сколоченный табурет.

В тот день дед Мартын не проронил больше ни слова.

6.

Ночью Игорь проснулся от каких-то неясных звуков. Кто-то скрёбся то ли в стену сторожки, то ли в окно. Игорь поднялся с постели и прислушался. Всё тихо. Почудилось. Нет, вот опять.

Дед Мартын чуть похрапывал во сне, то и дело ворочаясь с боку на бок. Сон его был явно неспокойным.

Ночь стояла тихая, ясная, безветренная, полная луна роняла на землю холодный мерцающий свет, рождая беспорядочные тени на голубоватом снегу. Полная луна. В такую ночь из могил встают мертвецы. Мальчику стало жутко.

Снаружи доносилось чуть слышное похрустывание — кто-то бродил вокруг сторожки. С замирающим сердцем мальчик приник к окну. Лунный свет сочился сквозь густую хвою гигантских сосен и через пыльное стекло падал на его лицо. На какое-то мгновение Игорю снова показалось, что тайга пустынна и череда ночных звуков — всего лишь галлюцинация, навеянная треволнениями минувшего дня и странными словам деда, но тут что-то тёмное, бесформенное заслонило от него ночное светило. Холодок пробежал по спине мальчика. «Медведь!» — в страхе подумал он. Сквозь стекло блеснули жёлтые, слабо фосфоресцирующие белки глаз. Лохматое, трясущееся существо отпрянуло от окна, и тогда случайный лунный блик, скользнувший по неведомому пришельцу, отчётливо высветил жёлтое лицо мутанта — трёхглазое, с огромными струпьями обвисших ушей. Оно корчилось в судорогах, изнемогая от душившего его беззвучного хохота и повизгивая, будто подбитая собачонка. Завороженный, Игорь не мог оторваться от окна, жуткое зрелище притягивало, парализовало волю. Мутанта он видел впервые.

— Назад! — Кто-то резко отдёрнул его от окна. Это был дед; правой рукой он крепко сжимал двустволку, лицо его было бледно, губы подрагивали. — Не прикасайся к стеклу.

Странное дело: Марса, верного дедова пса, не было слышно, пёс не подавал признаков жизни, хотя жёлтый пришелец барахтался в снегу буквально в двух шагах от его конуры.

Жёсткая складка пролегла между седыми бровями деда Мартына.

— Этого ещё не хватало, — чуть слышно пробормотал он.

Какое-то время мутанта не было видно. Но вот он снова очутился в поле зрения обитателей сторожки. На этот раз он был не один, а тащил за цепь отчаянно упирающегося Марса. Мутант громко сопел, повизгивая от восторга, Марс же, вздыбив всю шерсть так, что стал похож на огромный пушистый шар, с застывшим ужасом в собачьих глазах, выбиваясь из последних сил, нехотя, беззвучно уступал превосходящей силе. Он был обречён, древний инстинкт ясно говорил ему это. Когда скрюченные пальцы мутанта сомкнулись на теле собаки, та исступлённо взвизгнула, жалобно заскулила и вдруг хрипло-хрипло завыла, густая, сочная желтизна в миг покрыла шерсть несчастного животного. Пальцы деда до боли впились в плечо Игоря. Оба мутанта — и человек, и собака — тотчас же скрылись в ночном лесу. Вскоре тайга стихла, оставив лишь жёлтые следы на голубом, испещрённом тенями, снегу.

Рано утром, едва только рассвело, дед Мартын взял ружьё и осторожно выскользнул за дверь, в утреннюю морозную прохладу, строго-настрого запретив Игорю выходить из сторожки. Снег был истоптан множеством жёлтых следов, но основные их скопления обнаружились у крыльца, возлей собачьей конуры (бедный Марс!), теперь сиротливо пустующей, и под одним из окон. Бревенчатый сруб в нескольких местах ярко желтел в лучах утреннего солнца, а на стекле остались длинные жёлтые полосы — словно кто-то провёл по нему грязными пальцами, испачканными в жёлтой краске. Там, где мутанты оставили следы — и на снегу, и на стенах сторожки, и на стекле — желтизна медленно расползалась вширь, охватывая всё новые участки.

Около двух часов потребовалось старому леснику, чтобы огородить заражённые участки — где поленьями дров, где вбитыми в снег колышками, где сухим валежником и еловым лапником. Потом он аккуратно обтесал топором бревенчатые стены, там, где остались жёлтые отметины, внимательно следя за тем, чтобы ни одна стружка, покрытая желтизной, не коснулась его рук, лица и одежды; сгрёб стружки вместе со снегом широкой лопатой, которую обычно использовал для расчистки дорожек и подступов к дому, и высыпал всё в один из огороженных участков. Внимательно оглядел лопату и топор и, выругавшись в бороду, зашвырнул их туда же: несколько ядовито-жёлтых язв проступило на них. Язвы быстро разрастались. Значительно быстрее, чем на снегу или стенах сторожки. В сотни, тысячи раз быстрее. Дед Мартын нахмурился. «Ясно, — догадался он, — эта зараза любит тепло. На холоде, тем более на морозе, она растёт медленно, очень медленно. Лопата и топор лежали в сенях, в тепле, их температура была значительно выше нуля. Вот почему человек… или собака, желтеют практически мгновенно. Живая плоть горяча даже на морозе». Он представил, что произойдёт через несколько дней, когда столбик термометра резко поползёт вверх и перевалит через нулевую отметку — весна есть весна, и приход тёплых дней неизбежен — и его прошиб холодный пот. «Обречены. И нет исхода из этого ада».