Искупление, стр. 12
Только теперь Адус понял: убийца выследил его! Так вот кто был тот бродяга, идущий из далёкой Страны Скарабеев в Священный Город, дабы поклониться праху Учителя!.. Наёмный убийца мстительного Иерарха…
Ужас отступил. Адус бросился к своему спасителю.
— Ты спас мне жизнь, — воскликнул он, в порыве благодарности хватая обе руки атамана и тряся их.
— Я лишь выполнял свой долг, — гордо ответил атаман. — Рука, занесённая над головою друга, должна быть отсечена. Таков мой закон.
— Так он…
— Ещё миг, и я бы застал тебя с кинжалом меж лопаток.
Судьба оберегала Адуса — судьба в образе этого сурового человека!
— Во имя неба, что здесь происходит?! — прогремел гневный голос кузнеца, в тот миг появившегося на пороге. — Ты посмел пролить кровь невинного в моём доме, брат?!
Он устремил негодующий взор на атамана «призраков». Тот лишь стиснул зубы и отвернулся.
— А, ты молчишь!.. — Ярость кузнеца, казалось, достигла предела. — Хорош братец!
Адус кинулся между двумя братьями.
— Твой гнев напрасен, кузнец, — воскликнул он, хватая гиганта за руку. — Этот благородный человек только что спас мне жизнь.
— Спас тебе жизнь? — Брови кузнеца от удивления поползли вверх.
— Убийца пришёл по моему следу в дом твой, кузнец, — мрачно пояснил Адус, кивая на распростёртый в неподвижности труп. — Твой брат успел вовремя.
— Убийца… — словно эхо, отозвался кузнец.
Пелена внезапно спала с глаз его, разум прозрел — он понял всё.
— Прости, брат, горькое слово, — он устремил на атамана взгляд, полный благодарности. — Кровь ослепила меня — как мог я усомниться в брате своём!
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
— Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? — спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
— Я знаю убийцу, — медленно роняя слова, произнёс он, — это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
— Вот оно что! — проговорил он, растягивая слова на манер брата. — Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
— Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, — процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. — Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. — Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. — И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
— Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, — с мольбой в голосе ответил казначей. — Могу сказать лишь одно…
— Тсс! — прервал его кузнец. — Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
— Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
— Завтра, — сказал он торжественно, — в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, — он запнулся и добавил чуть слышно, — либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы… Ранним утром будьте у гробницы Иоса…
— Той самой? — многозначительно спросил атаман.
— Той самой, — кивнул Адус. — Свидетелями великих событий станете вы тогда.
— Мы будем там, — твёрдо сказал кузнец.
15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, — но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще — но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве… Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата — Наон и Теразар — стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам — но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах! сколько испепеляющего пламени, иссушающего их души, клокотало в груди, порываясь найти выход в яростном действии и схватке о невидимым врагом — недаром пальцы обоих братьев неотрывно сжимали рукояти спрятанных в складках одежды коротких мечей! Порой выныривал из толпы тенеподобный Вифокур, что-то шептал на ухо Алкомору и исчезал вновь.
Был здесь и Адус, бывший казначей Учителя. Толпа встретила его ропотом недовольства, но Адус оставался глух к враждебной ему толпе — иные мысли терзали его сейчас. В трёх шагах за ним, неведомо для самого казначея, тенью скользил «призрак»; брат кузнеца, памятуя о ночном происшествии, едва не окончившемся для казначея трагедией, послал одного из верных своих людей вслед за Адусом, дабы охранять последнего от неожиданностей и происков тайных врагов. Казначей протиснулся сквозь плотную людскую массу и оказался в первых рядах перед входом в гробницу Учителя.
Весть о столпотворении у места погребения казнённого пророка достигла наконец ушей Наместника. Далёкий от внутренних дел вверенной ему провинции и тайно грезящий лишь о троне Императора, тот только пожал плечами и ответил:
— Что ж, пусть стадо убедится, что пастух их мёртв. Откройте гробницу!
Сии слова тут же привели в движение скрытые пружины прекрасно отработанного исполнительного механизма, и вот уже две дюжины воинов Императора прокладывают себе путь сквозь многотысячное людское море.
Едва показался отряд воинов, как тишина и безмолвие затопили толпу — нетерпение достигло высшего предела, лишив людей дара речи и обострив их любопытство до крайней степени. Загрохотал отодвигаемый камень, эхом отозвались далёкие скалы. Чёрной, бездонной дырой зазиял вход, призывно маня смельчака войти. Толпа выдавила из своей среды упирающегося Алкомора, как наиболее достойного, кто-то сунул ему в руки факел… Но тут вынырнул Вифокур и опрометью ринулся во мрак каменной усыпальницы.