Черная книга, стр. 65

Обсерватория была необычным зданием и ничуть не отвечала своему назначению. На самом деле обсерватория просто не была достроена и никогда по назначению не использовалась, став просто местом, где можно полазить и где можно спрей-краской оставить свое имя. Обсерватория одной стороной примыкала к запроектированному греческому храму (недаром же Эдинбург называют Северными Афинами). Чересчур эксцентричный ум, придумавший все это, не рассчитал свои ресурсы — деньги кончились по завершении первой половины работ. Так он и стоял там — ряд колонн на цоколе, таком высоком, что ребятишкам приходилось залезать друг другу на плечи, чтобы забраться туда.

Посмотрев в ту сторону, Ребус увидел женщину, которая сидела, свесив ноги с цоколя, и махала ему. Это была Шивон Кларк. Он направился к ней.

— Ты давно здесь? — спросил он, глядя на нее снизу вверх.

— Недавно. А где ваша палка?

— Я могу прекрасно обходиться и без нее. — Так оно и было, правда под «прекрасно» он имел в виду, что может хромать без особой спешки. — Я смотрю, «Хиб» вчера неплохо сыграл.

— Пора уже.

— Сам не появлялся?

И тут Шивон показала на парковку:

— А вот и он собственной персоной.

«Мини-метро» забрался на самую вершину холма и теперь затискивался между двумя более шикарными и большими машинами.

— Помогите мне спуститься, — попросила Шивон.

— Смотри только ногу мне не отдави, — проворчал Ребус. Он взял ее за талию и опустил на землю — Шивон оказалась почти невесомой.

— Спасибо, — сказала она.

Брайан Холмс замер, наблюдая за этим представлением, потом закрыл машину и направился к ним.

— Барышников отдыхает, — прокомментировал он.

— Будь здоров, расти большой, — сказал Ребус.

— Так что это все значит, сэр? — спросила Шивон. — Почему такая таинственность?

— Никакой таинственности, — сказал Ребус, трогаясь с места, — в том, что инспектор полиции хочет поговорить с двумя своими младшими коллегами. Младшими коллегами, которым он доверяет.

Шивон перехватила взгляд Холмса, тот покачал головой: что-то ему от нас нужно. Будто она этого не понимала.

Они, облокотясь о перила, наслаждались видом. Говорил в основном Ребус. Шивон и Холмс изредка задавали вопросы, главным образом риторические.

— Так это, значит, на свой страх и риск?

— Конечно, — отвечал Ребус. — Двое энергичных, инициативных полицейских. — У него тоже был к ним вопрос: — С освещением будут трудности?

Холмс пожал плечами:

— Я спрошу Джимми Хаттона. Он профессиональный фотограф. Делает календари и всякое такое.

— Только это будут не котятки и не хайлендские лощины, — заметил Ребус.

— Понятно, сэр, — сказал Холмс.

— И вы думаете, это сработает?

Ребус пожал плечами:

— Поживем — увидим.

— Но мы еще не сказали «да», сэр.

— Не сказали, — проговорил Ребус, отворачиваясь. — Но скажете.

Холмс и Шивон Кларк по своей собственной инициативе решили отдежурить вечернюю смену на операции «Толстосумы». Без отопления комната, в которой они стучали зубами, была сырой и холодной. К тому же настолько темной, что это привлекало блудных мышей. Холмс настроил камеру по совету профессионала по календарям. Он даже для такого случая позаимствовал специальные линзы, телеобъектив и прибор ночного видения. Но своего портативного магнитофона и записей Пэтси Клайн он не взял: в прошлом у них с Шивон Кларк всегда находилось более чем достаточно тем для разговора. Правда, сегодня она, казалось, была не в настроении. Она постоянно кусала то нижнюю, то верхнюю губу, все время вставала с места, чтобы не дать занеметь мышцам.

— У тебя тело не немеет?

— У меня — нет, — спокойно ответил Холмс. — Я проходил специальную подготовку — несколько лет сиднем сидел.

— Мне казалось, что ты в хорошей форме.

Он смотрел на нее: она согнулась пополам и вытянула руки вдоль ноги.

— А ты, видать, гуттаперчевая.

— Не совсем. Видел бы ты меня девчонкой.

Улыбку Холмса освещало рассеянное оранжевое сияние уличного фонаря.

— Тихо, начальник, — сказала Шивон.

Наверху что-то заскреблось.

— Крыса, — задумчиво произнес Холмс. — Никогда не приходилось загонять крысу в угол? — (Шивон Кларк отрицательно покачала головой.) — Они могут прыгать, как лосось в Таммель-ривер.

— Как-то раз, когда я была маленькой, родители возили меня на плотину.

— В Питлохри? — (Она кивнула.) — Так ты видела, как прыгает лосось? — (Она еще раз кивнула.) — Так вот, представь себе такую рыбину, только с шерстью, клыками и длинным толстым хвостом.

— Лучше я не буду это делать. — Шивон посмотрела на улицу. — Ты думаешь, он появится?

— Не знаю. Но Джон Ребус ошибается редко.

— Его поэтому все ненавидят?

Холмс посмотрел на нее удивленным взглядом:

— Кто его ненавидит?

Она пожала плечами:

— Люди, с которыми я говорила на Сент-Леонардс… и в других местах. Они ему не доверяют.

— С ним иначе и быть не может.

— Это почему?

— Потому что он весь шиворот-навыворот. — Он вспомнил, как Ребус в первый раз использовал его в деле. Он проторчал весь стылый вечер в ожидании собачьих боев, которые тогда так и не состоялись. Он надеялся, что сегодняшний вечер будет удачнее.

Крыса опять заскреблась. Теперь в заднем углу комнаты — над дверью.

— Ты думаешь, он появится? — снова спросила Шивон.

— Он появится, девочка.

Они оба повернулись к тому, кто в этот миг возник в дверях. Это был Ребус.

— Вы двое, — сказал он, — треплетесь, как две кумушки. Я мог бы подняться по лестнице в шахтерских сапогах, и вы бы все равно не услышали. — Он подошел к окну. — Было что-нибудь?

— Ничего, сэр.

Ребус выгнул руку, чтобы свет падал на часы:

— Насколько я понимаю, сейчас без пяти…

— Без десяти, сэр, — сказала Шивон, у которой часы были с подсветкой.

— Чертовы часы! — проворчал Ребус. — Уже недолго осталось. Минут через десять начнется движуха. Если этот тупой абердинец ничего не напутал.

Но «тупой абердинец» вовсе не был так уж туп. Большой Джер Кафферти платил за информацию. Даже если эта информация уже дошла до него из других источников, он все равно был склонен платить. Таким образом он задешево знал обо всем. Например, если два источника уже сообщили ему, что хайлендеры собираются оттяпать его бизнес, он платил обоим. Вот и Шагги Олифанту перепало несколько бумажек за усердие. И Олифант, который хотел сохранять собственные источники, отдал десятку (две пятых от денег, полученных самим Олифантом) Энди Стилу.

— Держи, — сказал Олифант.

— Ура-ура, — искренне обрадовался Энди.

— Ну, нашел что-нибудь по себе?

Олифант имел в виду видеокассеты в принадлежащем ему ателье видеопроката. Пространства за узеньким прилавком было очень мало, Олифант едва там помещался. Казалось, стоит ему пошевелиться, как что-нибудь упадет со стеллажа на пол, где и останется, потому что теснота не позволяла ему нагнуться.

— У меня тут под прилавком найдется кой-чего, если тебе интересно, — продолжил Олифант.

— Нет, видео меня не интересует.

На лице Олифанта появилась недовольная ухмылка.

— Вообще-то, я не уверен, что тот джентльмен поверил в твою историю, — сказал он Энди. — Но до меня после того несколько раз доходили слухи о том же, так что, может, в этом что и есть.

— Есть-есть, — подтвердил Энди Стил. Ребус был прав: стоит тебе сказать что-нибудь глухому в понедельник, как во вторник это появится в вечерней газете. — Они ведут наблюдение за его малинами, включая и офис на Горги-роуд.

Олифант посмотрел на него, не скрывая недоверия.

— На самом деле мне просто повезло. Я случайно встретил одного из них. Знал его еще в Абердине. Он сказал мне, чтобы я уматывал, если не хочу, чтобы и меня прихватили.

— Но ты все еще здесь.

— Завтра утром сажусь на почтовый поезд.

— Значит, что-то запланировано на сегодня? — Голос Олифанта по-прежнему звучал скептически, правда у него вообще были такие манеры.