Далекие огни, стр. 15
— Собственно, я приехал домой. К себе домой. — глухо произнес он. Он говорил тихо, медленно, с трудом сдерживая себя. — В конце концов, я приехал к дочери. Имею я на это право?
— Не имеешь! — вдруг выкрикнул Павел, вскакивая на ноги с прижатой к разбитому носу бумажной салфеткой. — Не имеешь, понял? Целый год шлялся черт знает где, сказочку красивую про амнезию сочинил, а теперь, видишь ли, заявляется как ни в чем не бывало и предъявляет права! На что? На что? На семью? Нет у тебя семьи! И дочери у тебя нет! Бросил ты их, понял? Все, поезд ушел!
«А ведь если рассудить здраво, — подумал Сергей, — этот тип с расквашенным носом во многом прав. Действительно, выходит, что я их вроде как бы бросил… Да только плевать я хотел на его правоту. С высокой колокольни».
В прихожей хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в квартиру.
Глава вторая
— Папа!
Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.
«Как она выросла!» — успел подумать он. Уже в следующий момент она, словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.
Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал, как глаза его заволакивает предательская влага.
— Папочка! Как долго тебя не было! — лопотала она громким шепотом.
Ноги его задрожали, и он опустился в кресло. А она клубочком свернулась у него на коленях, прижавшись щекой к его щеке. Потом порывисто отстранилась и долгим, изучающим, пытливым, почти взрослым, взглядом смотрела ему в глаза. И снова прижалась к нему, обвив тоненькими загорелыми ручонками его шею.
Он отвернулся к окну: ему не хотелось, чтобы те двое видели сейчас его лицо.
Катюша зашептала ему на ухо:
— А дядя Паша сказал, что ты больше никогда не приедешь. Но ты ведь не мог не приехать, правда?
— Правда, Катенька, правда, дочка, — прошептал он в ответ. — Видишь, я приехал.
— Где же ты был так долго?
— Далеко. Очень далеко. Мне было плохо без тебя.
— И мне, папочка. Я ждала тебя, долго-долго. А дядя Паша обманщик.
Это еще мягко сказано, подумал он про себя. «Дядя Паша» вор и мерзавец.
Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью наедине. Из соседней комнаты донесся их взволнованный шепот.
А Сергей… он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая по-прежнему его любит и которой он нужен, — единственный маленький человечек, не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.
— Знаешь, папочка, мама сначала все плакала, плакала, ждала, когда ты приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.
— А ты? Ты плакала?
Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.
— Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?
Он пожал плечами.
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.
Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.
— Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой… и дядей Пашей.
— А ты опять не уедешь? — с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее к себе.
— Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.
— Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.
Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.
Когда он вошел, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их застыл немой вопрос… и еще что-то. Враждебность. Да, именно враждебность, Сергей ясно уловил это в устремленных на него взглядах. Враждебность, отчужденность, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.
Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.
Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.
— Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. — Он уселся в кресло как раз напротив них. — А теперь — вон. Оба.
Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса — и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.
— Что? — прохрипел Павел.
— Я сказал — вон, — повторил Сергей.
— Что значит «вон»? Это все-таки моя квартира! — возмутилась было Лариса.
Сергей замотал головой.
— Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас — вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.
— Ну знаешь ли… — подал голос Павел. — Это все-таки свинство с твоей стороны.
— А тебе я вообще слова не давал, понял? — Он повернул голову к Ларисе. — Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще способен.
Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.
— Катя! — крикнула Лариса. — Собирайся. Мы едем.
Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки — так, что суставы громко хрустнули.
— Катя останется со мной, — сухо, не повышая голоса, произнес он.
— Как это с тобой? — Лариса, казалось, была искренне удивлена.
— Катя останется со мной, — все так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.
— Ну уж нет! — воспротивилась Лариса. — Я все-таки мать. И потом, это же просто смешно!
Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, — лишь бы скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.
— Катя останется со мной, — повторил он в третий раз.
А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела головкой и таращила удивленные глазки.
— Разве мама уезжает? — спросила она, обращаясь к отцу.
— Да, Катюша. Мама должна уехать.
Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он уже считал ее бывшей) женой.
— А мы? Мы разве не поедем?
«Мы»! Это короткое «мы» прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:
— А ты хотела бы поехать с мамой?
Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.
Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.
— Я хочу остаться с тобой, — так же шепотом ответила она. — Я не хочу ехать к дяде Паше.
«А вот мама твоя просто мечтает об этом».
Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:
— Спасибо.
И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все понимает. Понимает, что мама с «дядей Пашей» не на прогулку едут, не в зоопарк и не в кино, а уезжают совсем, навсегда . И ей, маленькой девочке, нужно сделать выбор.
Она его сделала, хотя — он видел это — выбор дался ей нелегко.
Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее в щечку, шепнула что-то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в Сергея — тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта суета его нисколько не касается, — и выскользнула на лестницу, где с чемоданом и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.
Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.
Только сейчас Сергей смог себе позволить дать волю чувствам. Резким, коротким броском он всадил кулак в бетонную стену и скривился от пронзившей кисть боли. Стена отозвалась глухой вибрацией. Его охватила злость. Не на Ларису и подлеца Павла, и даже не на того неведомого похитителя чужих почек, который так или иначе стал причиной развала его семьи, а на свою злосчастную, непутевую судьбу. Как все было прекрасно еще год назад, как ладно, гладко, легко складывалась его жизнь — и вдруг все, все, все пошло наперекосяк, все разом рухнуло, пошло прахом, полетело к черту. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко, что он до боли зажмурился и застонал. Проклятье! Почему это случилось с ним, с ним ?!