Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов), стр. 92

Глава вторая

Проконсул Кавказа

1

Центром управления огромным краем была древняя, насчитывавшая едва ли не полторы тысячи лет столица Грузии Тифлис.

Ермолов полюбил этот пестрый и шумный город, город-феникс, десятки раз поднимавшийся из пепла наперекор опустошительным, кровавым нашествиям завоевателей, не оставлявших порою от него камня на камне. Бродя утром без охраны, с неразлучным бульдогом, улочками Тифлиса, любуясь церковью Святого Давида, висящей орлиным гнездом на уступе отвесной скалы Мта-Цминда, над живописным лабиринтом городских садов, он размышлял о превратностях истории, о бурных и трагических событиях, память о которых хранил камень.

Он вспоминал о пророке Иезекииле, по преданию, именовавшем Тифлис Тоболом или Туболом, о грузинском царе Вахтанге Горгасале, перенесшем сюда из Мцхеты столицу Грузии, и о другом властителе – Гураме Багратиде, при котором город дивно изукрасился дворцами и храмами. Он мысленно перебирал имена завоевателей, предававших Тифлис мечам и пожарам: персы, хазары, византийцы, арабы, сельджуки, монголы, снова персы…

В правление царицы Русудани хоросанский султан опустошил всю страну, перерезал почти всех тифлисских жителей и до основания разрушил церкви; число жертв этого погрома доходило до ста тысяч. Свирепый Тимурленг (Тамерлан), покидая разоренный город, повелел собрать всех подростков и пустил на них конницу. На том месте, где были затоптаны дети, воздвигнута Калоубанская церковь.

С благодарностью жители Тифлиса, как и вся Грузия, помнили 1783 год – год добровольного присоединения Картлийско-Кахетинского царства к России, когда в город вступили русские войска…

Ермолов проходил мимо немногочисленных казенных зданий нового города и углублялся в особенно любимую им старую часть Тифлиса, разглядывая разноязычную шумную толпу Майдана.

Тут все кишело от множества людей, лошадей и ишаков, тут встречались жители чуть ли не со всего Востока. Здесь были абхазцы, черкесы, кабардинцы, сваны, шапсуги, осетины – оборванные, чуть не в лохмотьях, зато с дорогим оружием, украшенным серебром. Ермолов знал, что у абхазца черкеска гораздо короче, чем у соседа-адыгейца, а башлык он обвивает вокруг шапки в виде чалмы, чего никогда не делает черкес. Кроме того, черкес носит белый башлык, а абазинец и абхазец – черный или коричневый.

Вот перс, с огненной, окрашенной хной бородой, едет на ослике, болтая длинными ногами; вот дородный армянин в туземной чохе и московском картузе подсчитывает на ходу прибыль от проданных товаров; вот мулла в белой чалме, закатив глаза, бормочет под нос суру из Корана. А вот водовоз – тулухчи медленно продвигается со своей лошадью, нагруженной бурдюками с водой. Ослики тащат дорогой здесь древесный уголь, зелень, фрукты. А рядом портные, поджав ноги, с нитками в зубах, деловито шьют черкески, снимают мерки, утюжат, стегают, а заказчики так же хладнокровно снимают с себя при всем честном народе шаровары и бешметы. Цирюльник мылит щеки и подбородок грузину-франту или громко стрижет ножницами, перебрасываясь соленой шуткой с соседями и прохожими. Базар гостеприимен и открыт для каждого: это и лавка, и клуб, и дом родной…

Миновав Майдан, Ермолов проходил мимо славных тифлисских бань и направлялся к древнему Сионскому собору, начатому еще Вахтангом Горгасалом и подвергавшемуся бесчисленным разрушениям. Тут он входил в прохладный полутемный храм и останавливался над скромной могилой князя Цицианова, вероломно убитого Гуссейн-Али-ханом Бакинским во время переговоров в 1806 году. Впрочем, под плитой покоилось лишь тело грозного князя: голова его была послана Гуссейном в качестве подарка персидскому шаху Баба-хану в Тегеран…

Ермолов часто размышлял о трагической судьбе Грузии, рассеченной на два царства – Картлийско-Кахетинское и Имеретинское – и четыре княжества – Гурию, Мингрелию, Сванетию и Абхазию. Он давно, еще с зубовского похода, понял, что только Россия могла спасти эту страну, как и древнюю Армению, от угрозы персо-османского истребления. Недаром грузины так тянулись к своему великому северному соседу и столько выходцев из Грузии отлично зарекомендовали себя на русской службе уже в XVIII веке – генерал А.А.Багратиони, служившие по ведомству Коллегии иностранных дел Г.Хвабулов, А.Моуравов, С.Лошкарев. С Россией навсегда связали свою судьбу и свое творчество писатели и поэты Давид Гурамишвили, Мамука Бараташвили, Дмитрий Багратиони. Единственная грузинская типография после 1724 года существовала на русской земле, в подмосковном селе Всехсвятском.

А сколько грузин прославили честь и независимость России на полях сражений с Наполеоном! Как опытен и храбр был генерал от артиллерии князь Яшвиль! А добрый учитель и старший друг Ермолова Багратион? Разве забудет когда-нибудь проконсул Кавказа князя Петра Ивановича, этого суворовского чудо-богатыря и замечательного полководца! Кто знает, может быть, здесь, в этих скрытых густой зеленью домиках с террасами, среди этой толпы, подрастает новый полководец Багратион или новый поэт Давид Гурамишвили!..

Ермолов любовался красавцами картвелами – сильными, ловкими, подвижными – и подмечал черты их привлекательного характера. Грузины, как правило, были честны, впечатлительны, способны к самопожертвованию, доверчивы, добродушны, гостеприимны. Эгоистическая жилка как бы вообще отсутствовала в их натуре. Они поражали его общительностью, веселостью, открытостью, склонностью к удовольствиям и легковерием.

«Веселый и добрый народ… – думал наместник, возвращаясь с бульдогом в свой низкий одноэтажный дом. – Только недостаточно энергичны и предприимчивы. А дел в Грузии – край непочатый…»

Главнокомандующего Отдельным Грузинским (с 1820 года – Отдельным Кавказским) корпусом очень заботило то, что осуществлять бесчисленные административно-хозяйственные и военные преобразования приходилось почти не имея для этого годных помощников. Большинство русских чиновников, прибывавших в Грузию, были людьми сомнительной нравственности, испорченной репутации, алчными и корыстолюбивыми. Отбросы служивого сословия дворянской империи, они принесли с собой в Грузию казнокрадство, взяточничество, чудовищную волокиту, продажность низших и произвол высших должностных лиц.

При беспрерывных военных действиях с горцами, сопряженных с неимоверными трудностями, Ермолов постоянно боролся с разными злоупотреблениями, нерадивостью и оплошностью подчиненных ему служащих. Обновлять состав свежими, лучшими силами было чрезвычайно трудно, так как по доброй воле мало кто из порядочных людей ехал на гибельный Кавказ, С теми, кто недобросовестно исполнял службу, кто наносил ущерб государственным интересам Алексей Петрович расправлялся сурово. Иногда, если не помогало строгое слово внушения, он разговаривал с провинившимся с глазу на глаз при содействии нагайки, гулявшей по спине и плечам приглашенного на манер дубинки Петра Великого. А когда находил это внушение достаточным, то, отпуская своего «пациента», заключал с ним беседу при раскрытой уже двери кабинета самыми ласковыми словами, во всеуслышание всех стоявших в зале, так что те видели, как дружески расставался наместник с выходящим от него, и не имели возможности делать какое-либо неблагоприятное заключение о происходившем в кабинете.

Не всегда надежны были и офицеры.

Кавказ недаром называли «теплой Сибирью» – туда ссылали бретеров, дуэлянтов, карточных шулеров и одновременно политических, вольнодумцев, разжалованных в рядовые и посылаемых под пули горцев. Правда, были испытанные бойцы, старые кавказцы – Мадатов, Ховен, Булгаков, Греков. Но нет в живых Александра Петровича Кутузова, соратника прежних лет! На обратном пути из Персии, между Тебризом и Нахичеванью, Ермолов получил весть о кончине этого замечательного человека.

Известие глубоко поразило Ермолова. «В нем, – вспоминал главнокомандующий, – я потерял верного друга, наилучшего помощника по службе, товарища, с которым вместе я сделал все последние кампании против французов. Я был в отчаянии, ибо хорошо знал, что Кутузова заменить нелегко».