Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов), стр. 107

– Позвольте же и мне вас обнять и поздравить с благополучным возвращением из Сибири…

Он просил их сесть, предложил чаю, расспрашивал о пребывании в Сибири и обнадеживал, что Кавказ оставит у них хорошее воспоминание. Продержав разжалованных с час, он отпустил их с благословением на новое поприще. «Час этот, – вспоминал Пущин, – проведенный у Ермолова, поднял меня в собственных глазах моих, и, выходя от него, я уже с некоторой гордостью смотрел на свою солдатскую шинель…»

А.А.Бестужев-Марлинский вложил в уста одного из героев повести «Амалат-бек», полковника Верховского, такой отзыв о Ермолове: «Но если любопытно видеть его на службе, как приятно быть с ним запросто в беседе, куда каждый из людей, отличных чином, храбростью или умом, имеет свободный доступ. Там нет чинов, нет завета: всяк говори и делай что хочешь, потому что только те, которые думают и делают как должно, составляют общество».

Н.И.Лорер с уважением к генералу указывает в записках, что Ермолов тотчас же навестил в Москве после амнистии вернувшегося из многолетней сибирской ссылки М.А.Фонвизина, бывшего его адъютантом в 1812– 1813 годах.

«Неосторожность» Ермолова во всех этих поступках настолько не вяжется с его характером, что позволяет предположить о существовании чего-то, оставшегося «за кулисами» событий и лишь намеками, случайностями обнаруживающего себя. Перед нами как бы отдельные верхушки затонувшего леса фактов. Зная способности Ермолова-конспиратора, легко предположить, что он сумел бы перехитрить и следственную комиссию, и посланного на Кавказ Николаем I с инспекцией начальника главного штаба Дибича.

Впрочем, скольких «замешанных» в декабристском движении не назвали во время допросов или выгородили, спасли – если не от эшафота, то от Сибири и рудников! А если принять во внимание, с каким благоговением относились декабристы к Ермолову, которого прочили в члены Временного революционного правительства, станет ясно, что относительно его имени могла существовать особая договоренность.

«Сфинкс новейших времен» – так многозначительно назвал Ермолова Грибоедов. При всей своей скрытности Алексей Петрович иногда не мог сдержаться, выказывая свои истинные взгляды. Например, когда военный министр и член следственной комиссии А.И.Чернышев стал преследовать своего родственника декабриста З.Г.Чернышева в надежде получить наследственный графский майорат, Ермолов сказал:

– Что же тут удивительного: одежды жертвы всегда поступали в собственность палача…

В этом скупом заявлении ощущается нечто большее, чем простое сочувствие революционному дворянству, смело поднявшему оружие против деспотизма.

Существование «загадки Ермолова» в связи с восстанием 14 декабря 1825 года несомненно. Быть может, какой-то дополнительный свет на нее проливают подробности ареста Грибоедова.

2

Встретив Рождество 1825 года в штаб-квартире Гребенского казачьего полка в станице Червленной, Ермолов 28 декабря с батальоном любимого Ширванского полка и двумя сотнями казаков отправился в крепость Грозную.

Время было опасное: в Чечне полыхали волнения, разжигаемые имамом Бей-Булатом. Грибоедов находился при командире Кавказского корпуса. Отсюда он писал Кюхельбекеру: «Кстати о достоинствах: какой наш старик чудесный, невзирая на все о нем кривые толки; вот уж несколько дней, как я пристал к нему вроде тени, но ты не поверишь, как он занимателен, сколько свежих мыслей, глубокого познания людей разного разбора, остроты рассыпаются полными горстями, ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая голова».

Жалея ногайцев, поставлявших провиант, Ермолов запретил усиливать перевозочные средства, и под вещи Грибоедову дали одну арбу вместе с адъютантом наместника Шимановским.

Расположившись в доме коменданта Грозной, Ермолов ожидал подхода остальных войск и коротал время за беседой с Грибоедовым, которой не мешало раскладывание новомодного пасьянса «Гробница Наполеона».

А для серьезного разговора было немало причин.

Утром на Рождество в Червленную прискакал фельдъегерь с известием о событиях 14 декабря и восшествии на престол императора Николая.

Говорили короткими фразами, понимая друг друга с полуслова, и перемежали их длительными паузами.

– Представляешь, какая теперь в Петербурге идет кутерьма! – сказал Грибоедов, то сжимая кулак, то разводя сильные пальцы пианиста. – Чем-то все кончится!..

Без посторонних лиц наместник на Кавказе и чиновник по иностранным делам были на «ты».

– Я послал офицера к Воронцову. Выяснить, что происходит на юге… – не сразу отозвался Ермолов, выкладывая по углам четырех карточных королей на простом деревянном столе.

Из Новороссийской губернии, где начальствовал М.С.Воронцов, доходили неподтвержденные слухи о волнениях в армии.

Грибоедов поправил очки и взял колоду.

– Итак, Александр Павлович скончался. – Он накрыл червонного короля дамой той же масти. – Константин Павлович сам отказался от престола… – Та же участь постигла трефового короля.

– Остается молодой император, – мрачно-усмешливым басом подхватил Ермолов, подвигая Грибоедову короля бубен.

– И еще не известный нам благородный мужчина, – возразил Грибоедов. Он снял очки и поднес близко к глазам короля пик: – Обладающий огромной силой в своих владениях…

Последние два тревожных года, обещавших наступление развязки, Ермолов употребил на то, чтобы укрепить Кавказский корпус верными ему людьми. В 1823 году вопреки желанию императора он назначил своей волей Н.Муравьева командиром 7-го Карабинерного полка, командиром 41-го Егерского – члена тайного общества А.Авенариуса, а командиром Грузинского гренадерского – его единомышленника Г.Копылова. Одновременно Ермолов вызывает в Тифлис для службы по особым поручениям своего старого приятеля В.Ф.Тимковского. А в штабе корпуса работает еще один член тайного общества и родственник Якубовича – П.Устимович.

И вот теперь развязка близка.

Когда в Червленной Ермолов вскрыл конверт и поздравил окружающих с новым императором, то сразу понял, что означает для него эта перемена. При той ненависти, какая была к нему при дворе, он оставался у дел лишь благодаря Александру Павловичу и нескольким лицам: дежурному генералу Закревскому, начальнику главного штаба Волконскому, статс-секретарю Кикину. Теперь Александра I нет, Закревский назначен генерал-губернатором в далекую Финляндию, а начальником главного штаба стал генерал Дибич…

– На благородного мужчину есть управа, – покачал он своей львиной головой, доставая даму пик. – Зло, неудача, слезы…

Теперь он медлил с отдачей приказа о приведении войск к присяге Николаю I; ранее личный состав Отдельного Кавказского корпуса уже присягнул Константину Павловичу.

– Не забывай, Алексей Петрович, что, по карточным законам, пиковая дама рядом с благородным королем теряет свои злодейские свойства. Она становится всего-навсего женщиной темной масти, – тонко улыбнулся Грибоедов, в то время как Ермолов вдруг сдвинул густые брови и стал всматриваться в окно.

Теплый и солнечный день сменялся сумерками. Снизу по почтовому тракту подымалась тройка, окруженная двумя десятками казаков. «Еще фельдъегерь! Не к добру…» – подумал Ермолов. Дурное предчувствие, томившее его с утра, оправдывалось.

Почти тотчас появились в черкесках и полушубках ермоловские адъютанты Талызин, Шимановский и Сергей Ермолов, двоюродный племянник главнокомандующего. Они сообщили, что привезли из Червленной фельдъегеря Уклонского.

– Зови! – повелел Ермолов.

Уклонский вынул из сумки на груди тонкий конверт и подал генералу. Ермолов надорвал конверт, развернул бумагу. В глаза ударили строки: «Приказать немедленно взять под арест служащего при вас чиновника Грибоедова со всеми принадлежащими ему бумагами, употребив осторожность, чтобы он не имел времени к истреблению их, и прислать как оные, так и его самого под благонадежным присмотром…»