Крысиный король, стр. 12

Наташа склонила голову набок, взглянула на него. Он застыл в ожидании.

– О'кей, сдаюсь. – (Он наконец улыбнулся.) – Я Наташа. – Она ткнула себя в грудь большим пальцем.

– Пит, – сказал высокий человек.

Наташа посторонилась, пропуская Пита в дом.

Глава 6

Фабиан снова набрал номер Наташи, и снова у нее было занято. Он чертыхнулся и бросил трубку. Потом развернулся и побрел куда глаза глядят. Ему нужно было поговорить хоть с кем-нибудь, кто знал Сола, но главное – с Наташей.

Фабиан не был сплетником. Узнав о гибели отца Сола, он тут же бросился к телефону, едва сознавая, что делает, и принялся угощать всех новостью. Один раз он выскочил купить газету и тут же снова вернулся к телефону. Но Фабиан не сплетничал. Он ощущал огромную ответственность, уверенный, что его вмешательство необходимо.

Натянув куртку, он собрал свои дреды в тугой хвост. Хватит, решил он. Он поедет к Наташе и поговорит с ней не по телефону. Из Брикстона до Лэдброук-Гроув путь не близкий, но перспектива подставить лицо ветру и вдохнуть холодного воздуха представлялась заманчивой. Дома Фабиан задыхался. Всю первую половину дня он провел у телефона, бесконечно повторяя одно и то же: «Вниз с шестого этажа… Эти подонки не дают поговорить с ним.» – новость въелась в стены. Они были пропитаны смертью старика. Фабиану не хватало воздуха. Хотелось освежиться.

Он затолкал газету в карман, хотя уже запомнил статью наизусть: «Новости одной строкой. Вчера в Уилсдене, на севере Лондона, из окна шестого этажа выпал человек и скончался от полученных травм. Полиция пока не открывает имена подозреваемых. Сын погибшего оказывает помощь следствию». Неприкрытое обвинение, сквозившее в последней фразе, ранило Фабиана.

Он вышел из своей комнаты в грязный общественный коридор. Наверху раздавались крики. Замызганные дурацкие коврики перед дверьми всегда раздражали его, но сегодня казались просто омерзительными. Стаскивая велосипед, он скользнул взглядом по немытым стенам и сломанным перилам. В этом доме все его угнетало. Со вздохом облегчения он выскочил из подъезда.

Фабиан обращался со своим велосипедом небрежно: спешиваясь, бросал его у стены как попало, так что велосипед падал. Он был груб с ним. Вот и теперь, резко и беспечно рванув с места, он выехал на дорогу.

Улицы кишели народом. Из-за субботнего дня у Брикстонского рынка было людно: одни спешили за покупками, другие неспешно возвращались, нагруженные пакетами с дешевой яркой одеждой или фруктами. Громыхали поезда, споря со звуками соки, реггея, рейва, рэпа, джангла, хауса и уличным гамом: разноголосая рыночная суета. На углах толпились крутые мальчики в широченных штанах, собирались группами около музыкальных магазинов, сталкивая кулаки в знак приветствия. Бритоголовые парни в облегающих свитерах, с ленточками «СПИД», направлялись в сторону Брокуэлл-парка или в кафе у метро. К ногам цеплялись оберточная бумага и брошенные телевизионные программки. Светофоры не работали, и пешеходы нависали у кромки тротуаров, словно самоубийцы, готовые в любой момент броситься в малейший просвет между машинами. Те разъяренно сигналили и уносились прочь, торопясь вырваться из пробки, а люди безразлично смотрели на них.

Фабиан прокладывал дорогу между пешеходами. Когда он проезжал под железнодорожным мостом, часы на башне пробили полдень. Время от времени он соскакивал и катил свой велосипед, переходя Брикстон-роуд по подземному переходу, потом снова ехал по Эйк-лейн. Здесь толпы уже не было, затихли и звуки реггея. Эйк-лейн становилась шире. Невысокие дома стояли разрозненно и далеко друг от друга. Над Эйк-лейн всегда очень высокое небо.

Фабиан вновь запрыгнул в седло и начал плавно забирать к Клэпхему. Здесь он обычно выезжал на Клэпхем-Мэнор-стрит, немного петлял по задворкам – между Баттерси и Клэпхемом ютились мелкие фабрики и мастерские вперемежку с забавными частными домиками – и выезжал на Силверторн-роуд, виадук, ведущий через мост Челси прямо к Квинстаун-роуд.

Впервые за день в голове у Фабиана прояснилось. Рано утром из квартиры Сола ответил подозрительный полицейский и попросил его представиться. Возмущенный, Фабиан повесил трубку. Потом он перезвонил в полицейский участок Уилсдена, опять отказавшись называть свое имя, и потребовал разъяснений, почему дома у его друга к телефону подходят полицейские. Только когда он согласился назвать себя, ему ответили, что отец Сола мертв, а Сол находится у них – снова эта лицемерная формулировка – «оказывает помощь следствию».

В первый момент Фабиан был шокирован, но сразу же понял, что произошла чудовищная ошибка. Ему стало по-настоящему страшно: было очевидно, что им проще считать, будто Сол убил своего отца. И, так же сразу, пришла уверенность, что Сол этого не делал. Он слишком хорошо знал Сола, но ничем не мог подтвердить свою уверенность, а следовательно, и передать ее другим.

Фабиан попросил о свидании с Солом и не понял, почему голос офицера при этих словах изменился. Ему ответили, что, может быть, через некоторое время с Солом можно будет встретиться, но в настоящий момент у него очень важная беседа, прерывать которую нельзя ни в коем случае, и Фабиану придется подождать. Офицер чего-то недоговаривал, Фабиан почувствовал фальшь в его голосе и испугался еще больше. Он оставил свой номер телефона, и его заверили, что с ним непременно свяжутся, как только Сол освободится.

Фабиан мчался по Эйк-лейн. Его внимание привлекло приметное белое здание слева со множеством грязных башенок и обветшалых окошек в стиле арт деко. Дом выглядел заброшенным. На ступеньках сидели двое парней, казавшиеся совсем маленькими в огромных куртках с эмблемами клуба американского футбола, хотя вряд ли им приходилось видеть хоть одну игру. Они были равнодушны к поблекшему великолепию своего одеяния. Один с закрытыми глазами привалился спиной к двери, напоминая мексиканца из итальянских вестернов. Его приятель оживленно с кем-то говорил, прижав к уху ладонь, крошечный телефон терялся в складках огромного рукава. Фабиан ощутил укол меркантильной зависти, но быстро справился со своими чувствами. Это был случайный порыв, которому он умел сопротивляться.

«Только не я, – уговаривал он себя, как всегда. – Я выдержу. Я не стану таким вот черным барыгой, у которого на лбу большими буквами написано «драг-дилер», буквами, которые так хорошо умеет читать полиция».

Он приподнялся в седле, поднажал и помчался к Клэпхему.

Фабиан знал, что Сол ненавидел отцовский пессимизм. Фабиан знал, что они с отцом не находили общего языка. Фабиан был единственным из друзей Сола, кто видел, как он вертел в руках томик Ленина, то открывая, то закрывая его, снова и снова перечитывая надпись. Надпись была короткой, буквы прописаны почти без нажима, точно отец боялся сломать перо. Сол положил книгу Фабиану на колени и ждал, пока друг прочтет.

«Солу. Для меня это всегда было важно. С любовью от старого левака».

Фабиан помнил лицо Сола в тот момент: глаза, усталые, губы плотно сжаты. Он взял книгу с коленей Фабиана, закрыл ее, погладил обложку и поставил на полку. Фабиан знал, что Сол не убивал отца.

Он пересек Клэпхем-Хай-стрит, скопление закусочных и магазинов дешевой одежды, и плавно повернул к переулкам, петляя между припарковаными машинами, чтобы вынырнуть на Силверторн-роуд. По склону он начал спускаться к реке.

Он знал, что Наташа должна в этот час работать. Он знал, что повернет на Бассет-роуд и услышит отдаленный рокот – драм-энд-бейса. Наташа, наверно, склонилась над клавиатурой, передвигает фейдеры и сосредоточенно, как алхимик, нажимает на клавиши, жонглирует длинными последовательностями нулей и единиц, преобразуя их в музыку. Создает и слушает. На это Наташа тратила все свободное от работы время: сводила цифровые последовательности в треки и давала им резкие короткие названия: «Нашествие», «Мятеж», «Вихрь». Работала она кассиром в магазине своих приятелей и продавала диски, обслуживая клиентов с быстротой и четкостью автомата.