Фамильное дело, стр. 1

Жаклин Санд

Фамильное дело

Глава 1

Возвращение

Виконт де Моро отодвинул занавеску набалдашником трости и выглянул в окно. Поезд замедлял ход, скоро должны были начаться парижские предместья. Пока же за окном тянулись поля, сбрызнутые цветочной пеной, и яркое солнце высвечивало дома на склонах холмов, пускало блики по речушкам, делало весеннюю зелень еще ярче и коротко вспыхивало на крестах приземистых церквей.

Стоял апрель 1856 года – теплый, ласковый месяц, обнимавший неразумных чад своих, как любящая мать. Только что подписанием Парижского мирного договора завершилась Крымская война, и многие еще не осознали этого, особенно те, кто принимал в ней участие. К числу последних относился и Сезар Мишель Бретинье, виконт де Моро, присоединившийся к союзным войскам в Крыму в сентябре 1854 года и вышедший в отставку меньше недели назад.

Вагон мягко покачивался; кроме Сезара, в купе первого класса никого не было – виконт специально позаботился об этом, решив, что по дороге из Страсбурга в Париж насладится тишиной. Рядом, на сиденье, обитом светлым бархатом, лежала стопка свежих газет, однако к ним виконт так и не прикоснулся. Еле заметно подрагивало виски в стоявшем на столе бокале. Сезар сидел, откинувшись на высокую спинку дивана, чувствуя дрожь поезда и толчки на стыках рельсов, и глядел, как ему навстречу плывет Франция – родная страна, которую он не видел почти два года.

Любопытно, насколько изменился за это время Париж? Стал ли он иным – более шумным, более людным, более… счастливым? Глупо думать о городе, как о живом существе, однако виконт размышлял сейчас именно так. Отправляясь в долгий путь домой, Сезар полагал, что возвращение вызовет в нем новую дрожь волнения, пробудит иные чувства, каких он доселе не знал, потому что никогда прежде не покидал столицу надолго и не участвовал в предприятии столь рискованном, как война. Желание переменить обстановку и увидеть иную сторону жизни – сторону, до сих пор от виконта скрытую, – погнало его на юг. Там прошло время. И теперь Сезар возвращался, чувствуя, как сильно изменился сам, и любопытствуя, что предложит ему изменившийся Париж.

Пойди дела по-иному, и пришлось ехать бы с юга, например, из Марселя, добравшись туда одним из французских военных кораблей, перевозивших солдат на родину. Однако друг виконта, полковник Двадцатого легкого полка Третьей пехотной дивизии Камиль де Дюкетт, попросил Сезара отправиться в Париж через Страсбург, где нужно было вручить некоему лицу некий пакет. И хотя виконт уже подал в отставку, он не мог не исполнить поручения – к тому обязывали дружба и долг, который за многие месяцы войны Сезар хорошо прочувствовал. Передав пакет в нужные руки, виконт де Моро расслабился: теперь ничто не связывало его с армией, кроме воспоминаний, опыта и массы приобретенных там знакомств.

Возможно, меланхоличное настроение Сезара и некоторая вялость при возвращении домой объяснялись тем, что его подруги сердца, а в будущем (виконт на это надеялся) невесты графини Ивейн де Бриан не было в Париже. Она находилась в Лондоне, где в очередной раз отстаивала права женщин, стремясь добиться каких-то новых свобод, и общалась с теми, кто разделял ее интересы. Сезар получил от графини нежное послание, еще будучи в полку; Ивейн писала, что гостит у своей подруги в замке неподалеку от британской столицы, обещала приехать в Париж как можно скорее, однако сейчас ее там нет – увы! Впрочем, что ни делается, все к лучшему, считал виконт. Он должен немного прийти в себя и заново научиться жить мирной жизнью – а заодно понять, какова она для него теперь, мирная жизнь.

Пока же Сезару казалось, что все это сон. Что сейчас загрохочут пушки, засвистят пули, поезд перевернется вверх колесами, а вокруг вырастут столбы земли, поднятые упавшими ядрами. Но ничего подобного не происходило, поезд ехал себе и ехал, и за окном уже начался город – великий Париж, царство любви, муз и обмана.

Париж, раскинувший в стороны улицы, как руки, окутался облаками цветущих вишен и яблонь, и казалось, весеннее небо опустилось на землю и теперь сеет здесь миражи – такой нереальной была картина. Собственное отражение в стекле представлялось чужим: тонкие усы расплывались, становясь гуще, а зачесанные назад темные волосы чуть растрепались, и не хотелось их поправлять.

Паровоз пыхтел, сбавляя ход, мимо окна пролетали клубы дыма. Сезар надел цилиндр и перчатки, одним глотком допил виски и зачем-то перевернул бокал вверх дном, как бы ставя точку. Что бы там ни было, прошлое заканчивается здесь, в этом купе, здесь и сейчас, а дальше – только будущее.

Едва поезд остановился, дверь распахнулась; рядом уже топтался носильщик, однако виконт проигнорировал его. Тяжко вздыхая, поезд Страсбург – Париж замер у платформы Восточного вокзала; откуда-то летели громкие крики, временами не очень приличные, и, оглянувшись, Сезар увидел, что тут вовсю идет строительство. Вокзал возвели всего семь лет назад, когда открыли линию до Страсбурга, и постоянно были им недовольны, и постоянно перестраивали. Виконт уезжал – строительство шло. Виконт вернулся – строительство продолжается. Приятно, что есть в мире нечто неизменное.

– Ваша светлость!

По платформе уже спешил денщик… вернее, поправил себя Сезар, – камердинер. Носильщики порскнули в стороны, как испуганные пичуги: Филипп Гальенн, бывший рядовой пехотинец Двадцатого легкого, высокий и крупный, на кого угодно мог нагнать страху. Он заменил предыдущего камердинера Сезара, погибшего в первые же дни в армии. Денщик все равно был нужен, виконт выбрал Гальенна – и не прогадал. Простой крестьянский парень из-под Лиона оказался на диво сообразительным и весьма полезным. Правда, в отличие от виконта, при первом же удобном случае переодевшегося в штатское, Филипп все еще щеголял в синем мундире, изрядно пообтрепавшемся, зато выглядевшем от этого внушительно. На героев войны, победителей, смотрели с восторгом.

Гальенн тащил багаж – и как все удержать умудрялся? А ведь удерживал, и без видимых усилий.

– Ты бы поделился с кем-нибудь, – сказал ему Сезар. – Или монетки для вокзального дуралея жалко?

– Так ведь, господин капитан…

– Филипп.

– Прошу извинения, ваша светлость. Так уронят ведь, порвут чего аль помнут. А все денег стоит немалых.

– Усердие твое будет вознаграждено сорванным пупком, друг мой Филипп.

– Никак нет, господин ка… ваша светлость. Дотащу, не сомневайтесь.

– Идем. – Сезар развернулся и зашагал к выходу из вокзала.

Большую часть багажа виконта составляли книги. Он купил их в Страсбурге, где Сезару пришлось заночевать. В армии виконт де Моро почти не находил времени для чтения, да и занимали его другие, более важные, вопросы – как выжить, например. Но это не значило, что он не скучал по книгам; к концу второго года службы духовный голод так обострился, что Сезар, не задумываясь, читал все, попадавшееся под руку. А поскольку большинство книг нашлось случайным образом на завоеванной территории, виконт существенно расширил свои познания в русском языке и выяснил, что даже у этого великого народа полным-полно скучных поэтов.

У конца платформы маячила знакомая фигура, и Сезар чуть прибавил шагу и прищурился, обрадовавшись, что не ошибся. Кучер поджидал своего господина – а это значило, что последнее письмо добралось вовремя.

– Ваша светлость. – Кучер поклонился, сжимая в руках шляпу. – Рад видеть вас в добром здравии.

– И ты здравствуй, – усмехнулся Сезар. – Что дома? Все благополучно?

– Я по дороге расскажу, ваша светлость. – Кучер надел шляпу и тут же привычным движением сдвинул ее на затылок, бросив любопытный взгляд на Гальенна. – А то, изволите видеть, коляску оставил на чужое попечение, а у вокзала толчея.

– Ну, идем, раз так.

Лавируя между людьми, они вышли из Восточного вокзала под гул голосов, крики мальчишек – разносчиков газет, вопли попрошаек и змеиное шипенье пара. Знакомая коляска стояла в ряду других; кучер отблагодарил присматривавшего за ней извозчика мелкой монетой. Пахло навозом, деревом и железом, и эти парижские вокзальные запахи вдруг вскружили голову Сезару, как не кружил ему никогда голову запах цветов или духов.