Город принял, стр. 28

Не раздумывая, Овечкин рванулся вперед:

– Пускай! Есть на свете справедливость! Вы если не можете, кто-нибудь другой разберется, все поймет! Нельзя мне с этой шпаной мириться, они трусы и сволочи – втроем на одного… Им дай только возможность, как крысы зажрут насмерть…

Тихонов посмотрел на него еще раз внимательно и, словно потеряв к нему интерес, отвернулся к остальным:

– Ну, что будем делать?

– Товарищ начальник!.. Вы же сами видите… Какой гусь… Мы ему простить хотели…

– Ладно! – махнул рукой Тихонов. – Вы мне скажите, как вы сюда попали, и дело с концом.

И я понял, чего он добивается. Терпеливо, не спеша, будто и не ждет его суточное дежурство по городу, Тихонов начал строить защитительную позицию этого тощего дерзкого Овечкина.

Помятый верзила, немного воодушевившись сочувствием Тихонова, начал первый:

– Мы как закончили работу, так вместе вышли, пройтись хотели…

– А где же вы работаете? – простовато спросил Тихонов.

– В «Металлоремонте», в мастерской на улице Обуха, ну и пошли по бульварам…

– А выпивали-то где?

– В магазине угловом, у Покровки…

– Это в первый раз, – уверенно заметил Тихонов. – А добавляли где?

Немного помявшись, верзила со смешком ответил:

– Да мы помаленьку, красненького… В кафе, в «Золотой рыбке»…

– Прекрасно. А вначале беленького попробовали, так ведь?

– Ну да! Так ведь и говорить там нечего – бутылку на троих. – Он протягивал Тихонову руки, будто приглашая его понять и оценить: подумаешь делов – бутылка на троих!

У него были грязные толстые руки. Глупые трясучие руки пьяницы.

А Тихонов понял и оценил. Рассмеялся добродушно:

– Действительно, говорить нечего – по сто шестьдесят грамм на душу населения. Пустяки! Вот только, может, не стоило на Кировской «Солнцедар» добавлять? – спросил он с тяжелым вздохом, вздох его был исполнен грусти и сочувствия.

– Только две штуки, маленьких поллитровочек, – сказал растерянно верзила, потрясенный всеведением Тихонова; ему ведь и в голову не приходило, что можно по служебной нужде знать назубок алкогольную топографию и не пользоваться этим огромным знанием.

– В распивочную-автомат на Сретенке заглянули? А-а? – полушутя выяснял подробности Тихонов. Верзила удрученно кивал.

Тихонов встал, вернулся снова за барьер дежурного, снял трубку:

– Алло, двадцать четвертое? Привет, Капустин, это Тихонов. Уличного хулиганства у вас не было? Прекрасно, ты на всякий случай по своей территории во все опорные пункты крикни, потом сообщи в восемнадцатое… Да, я здесь пока.

У оживившихся парней вытянулись лица. А Тихонов снова набрал номер.

– Алло, шестьдесят первое? Здравствуй Рожков, это Тихонов из МУРа… У вас хулиганства не было? Ах, так… Интересно. Сколько? Ага… Так-так-так… Ты их быстренько в машину и сюда, в восемнадцатое… А я тебе за это дам еще одно «раскрытие» в статистику… Давай-давай, привет…

Тихонов посмотрел на пьяниц, усмехнулся, пожал плечами – мол, работа такая, скурпулезности требует. И снова набрал номер:

– Шестьдесят шестое? Висягин, привет, это Тихонов из МУРа… У тебя на территории не было драк, безобразий, хулиганства?… За последние два-три часа… В столовой? А где буфетчица? Объяснение оставила?… Значит, так – ты пошли мотоциклиста, пусть он ее быстренько подбросит в восемнадцатое, я здесь… Да по твоему описанию вроде похожи… Ну, а она сама вам и скажет… Если ошиблись – извинимся… Бывай, друже…

И наступила в дежурке тишина. Тихонов, насвистывая, ходил из угла в угол, дежурный переводил взгляд с одного драчуна на другого и хмыкал неодобрительно. Овечкин напряженно глазел в дверь, и от ожидания справедливости, которую здесь на его глазах медленно сотворял Тихонов, его сотрясала мелкая, противная дрожь, а его спарринг-партнеры трезвели на глазах, переталкивались на лавке, о чем-то шептались; свидетельница, заинтересованная происходящим, обдумывала, наверное, какие ей теперь надо будет давать показания; старик дворник окончательно сморился в тепле и выдавал рулады носом. Задирака сидел у двери на стуле и чуть слышно напевал: «Провинился друг и повинился, ты ему греха не поминай…»

А Рита стояла у окна, сложив по-мужски руки на груди, и смотрела на Тихонова, и в глазах у нее плавало огромное удивление: ах, как изменился, как далеко ускакал лопоухий мальчишка, с которым они не то учились, не то дружили, не то любили когда-то, да на много лет разбежались, пока не встретились на суточном дежурстве по городу, и оказалось, что лопоухий мальчишка поставлен держать на плечах атлантов груз – справедливость – в таком большом и неуемном городе. И труд этот не тягостен ему, и в голову не приходит, что одному человеку эта ноша не под силу. Но он, к счастью, в отличие от нее, этого не знает.

Распахнулась дверь, и вслед за милицейским сержантом в дежурку вошли молодые люди – мужчина и женщина, оба с испуганными, обескураженными лицами; как символ своей беспомощности и обнаженности мужчина держал в руках разбитые очки в толстой оправе.

– Из шестьдесят первого, потерпевшие, товарищ старший лейтенант!.. – начал докладывать милиционер дежурному и рапорта еще не закончил, когда женщина крикнула придушенно:

– Они! Все эти трое! – и обессиленно заплакала.

Мужчина дрожащими руками пытался приладить очки, но у него ничего не получалось, и он слепо поводил глазами по дежурке, пытаясь что-то разглядеть и сориентироваться.

– Эти мерзавцы приставали на бульваре к девушке, и мой муж сделал им замечание. Тогда они сбили с него очки и пинали его ногами! У него минус восемь, он без очков слеп, а они хохотали и играли в футбол его шапкой…

– Ай, босота, ай, пьянчуги! – сокрушенно кивал головой дежурный. – Сами хлеба не стоят, а еще вино пьют…

Тихонов сказал ему:

– Сейчас привезут буфетчицу из столовой в Ананьевском переулке – это все по их маршруту. Там они тоже набезобразничали, выбили витрину. И вот только около «Урана» решили помериться силами с Овечкиным. Втроем с одним, да, видать, тут номер не прошел. – И повернулся к нам: – Поехали, они теперь тут сами разберутся.

Овечкин достал из кармана газету, с независимым видом стал ее разворачивать.

…Из Печатникова переулка, от дома 14, угнана автомашина «Волга» зеленого цвета, номер «32–21 МКА», принадлежащая Центральному театру кукол.

Сводка

24

Рита Ушакова

Оперативный зал, привычный гул голосов, ровный рокот телефонных переговоров. Севергин заканчивает передачу:

– …Разговор окончен. До свидания, товарищи дежурные. Прошу выполнять. О результатах докладывать мне или заместителю начальника Главного управления генералу Пашковскому. Отбой.

И сразу же снова звонок.

– Севергин слушает. Нашли, товарищ генерал. Оформили на месте акт выдачи и вручили ей на месте колье. Почему не докладывал? А Тихонов вот заканчивает рапорт для сводки, тогда и доложить собрался. Да нет, память у меня пока хорошая. С плохой памятью я бы тут долго не надежурился. Я еще помню, как вы у меня в смене оперативнком сидели… Как не может быть? Может… Двадцать три года назад вы в отделе полковника Тыльнера начинали… Конечно… Ну и слава Богу… Обязательно сделаем… Всего доброго…

Севергин положил трубку и сказал мне:

– Замминистра. Дипломатические тонкости. Государственный подход. – И добавил, будто оправдывая его: – Ох, лихой был опер! В пятьдесят восьмом году он бандита Круглова заловил. Тот с женщинами оригинально знакомился – на сотне свой телефон напишет, оторвет половину купюры и даст. Вторая, мол, половина при личной встрече. Вот на этой слабости он в конце концов Круглова и споймал…

Обернулся к Микито:

– Ну что? Ничего нового насчет мальчишки, забытого в такси?

– Нет, ничего не сообщали пока. Крикнуть по городу, что ли?

– Давай…

Ровный гул голосов, над которым поднимается резкий басовитый говор Микито: