Концерт для контрабаса с собакой, стр. 18

Папа сказал, что они пойдут в кино.

Все шло по плану.

Как только мама и папа ушли в клуб, я побежал к Алешке. С полчасика мы позанимались английским. Алешкина мать радовалась и благодарила меня. Доволен был и Алешкин отец. Его приводили в восхищение иностранные слова и выражения, и он очень жалел, что сам не знает ни одного иностранного слова.

Когда стемнело, мы сделали вид, что собрались подышать свежим воздухом и вышли на крылечко.

— Знаешь что? — прошептал Алешка. — Дика-то, наверно, уже и нет.

— Как нет? — шепотом ответил я, схватив его за руку.

— А вот так и нет. Зря что ли Таратута грозился? Не слышно Дика.

Мы бросились к Таратутиному дому. Недалеко от забора залегли в траве.

Алешка тихо окликнул собаку.

Дик не отозвался.

Алешка свистнул.

Дик молчал.

Мое волнение передалось Алешке. Я положил руку на его плечо и крепко сжал ладонь. Хорошо, что вовремя. Иначе бы он перемахнул через забор.

— Алешк, не волнуйся. Сейчас мы узнаем про Дика,

Я сказал, как можно узнать, жив Дик или нет. Алешка от радости так хлопнул меня по спине, что я еле от земли отлепился.

Мы побежали ко мне. Я залез в окно и подал Алешке контрабас. Он осторожно взял его, поставил на землю. Я выпрыгнул, и мы поспешили к Таратутиному дому.

Дальше пошло, как по нотам. Я дернул за струны.

Воздух наполнился густым бархатистым гулом. Я взял еще несколько аккордов. В тот же миг к звукам контрабаса присоединился знакомый вой.

— Алешка! Это Дик! Дик это! Дичок! Дикуша! — кричал я, дергая за струны. — Он живой! Живой он!

Алешка зашипел на меня и прижал струны ладонью,

— Хватит музыки! Таратута услышит.

Я положил контрабас на землю. Надо подумать. Подумать вот о чем.

Мы выяснили, что Дик еще живой. Это раз.

Мы выяснили, что его прячут. Это два.

Мы выяснили, что дипломатическим путем его не освободить. Это три.

Значит, надо выяснить, где скрывают Дика и придумать, как освободить его. Это четыре, пять и шесть.

Алешка сказал, что слышал вой из погреба. Мне же показалось, что Дик пел в сарае.

— Давай еще раз, — прошептал Алешка. — Ты играй, а я буду звукоулавливателем. Подушевнее играй.

Алешка приложил ладошки к ушам и превратился в звукоулавливатель.

Я провел пальцами по струнам, словно у меня в руках был не контрабас, а арфа. Раздался густой звук. Его поддержал Дик. Вой его был томным, глухим и далеким.

— Ясно! — отрезал Алешка, переставая быть звукоулавливателем. — Дик в погребе! Яснее ясного, в погребе. Это же надо додуматься: собаку в погребе держать! — возмущался Алешка. — Что предпримем?

Мне показалось, что за забором стукнуло окно.

— Что будем делать? — громче повторил Алешка.

— Спасать! — категорически ответил я.

И папа тоже так считает. Наши мнения сошлись. Дик был нашим товарищем. Значит, и раздумывать нечего. Надо спасать.

Алешка пожал мою руку и перемахнул через ограду.

Загремели какие-то железяки. В одном из окон зажегся свет. Скрипнула дверь.

И вдруг мне в лицо ткнулся мордой Дик. Он прерывисто и громко дышал, метался из стороны в сторону, бросался на грудь.

Появился Алешка.

— Тревога! — прохрипел он, падая рядом со мной. На него бросился Дик.

— Дик? — удивленно вскрикнул Алешка. — Откуда?

— Как откуда? Из погреба. Разве не ты его открыл?

— Не-е, не я! Я шуму испугался… Там кругом консервные банки понавешены… Бежим!

Мы подхватили контрабас и, низко пригнувшись к земле, побежали от забора.

Сзади ослепительно сверкнуло. Раздался выстрел.

Алешка ойкнул и упал. С испугу я выпустил из рук контрабас. Он гулко шмякнулся о землю и загудел всем корпусом.

Надрывно залаяли собаки. Дик вдруг громко гавкнул и бросился к забору.

— Дик! — кричал я.

— Дикуша! — кричал Алешка.

— Дик! Дичок! Дикуша! — кричали мы вместе, позабыв про опасность.

Я в изнеможении сел рядом с Алешкой, ожидая прихода Таратуты-большого. Алешка стонал, навалившись на меня, сжимая от боли зубы, и растирал левое плечо.

Во дворе раздался еще один выстрел. Взвизгнула собака, ее поддержала другая, и вскоре вся деревня наполнилась собачьим лаем.

Молчал только Дик. Его-то голос я узнаю среди десятков других.

Рассказ шестнадцатый

ТАРАТУТА-МЛАДШИЙ

Стукнула форточка. Я открыл глаза и выглянул в окно. Внизу стоял Витька.

— Чего тебе? — недовольно спросил я.

— Конфетку да вам.

— Я же давал тебе.

— Еще надо… За письмо… — Витька помахал бумажкой. — Секлетное…

— От кого?

— Не велели говолить… Большой секлет… Давай конфетку, а то уеду…

На этот раз Витька изображал машину и вполне мог уехать, не отдав письма.

Конфетки не нашлось. Дал витаминов. Витька кинул бумажку в окно, бибикнул и скрылся за поворотом.

Я развернул записку и прочитал: «Место встречи — сосна. Время встречи — сразу же».

Что значит — «сразу же»?

Я еще раз перечитал записку. Почерк был незнаком. Да и написано открытым текстом, безо всякой конспирации. Не из Центра записка, это уж точно. Но откуда? И что значит — «сразу же»?

Сразу же… сразу же… сразу же…

Чего тут непонятного? Время встречи — сразу же после получения записки. Легче всего расшифровывается, а я гадаю.

Мама с папой вчера поздно из кино вернулись, так что не стану их будить. Потом объясню, почему и как из дома исчез.

Я побежал к сосне. Мне не терпелось знать, кто так срочно поднял меня с постели и по какому делу.

Вдали мелькнула мальчишечья фигура. Это не Алешка. Того я сразу бы узнал.

Я перешел на шаг. Не буду торопиться. Может, серьезный разговор предстоит, а я подбегу взлохмаченный и разгоряченный. Может, насчет космоса разговор. Посолиднее надо держаться.

Из-за дерева вышел Вовка. Так вот почему я не узнал его! Он был в простой теплой рубашке, в обыкновенных штанах и без своей широкополой шляпы. Не было и очков.

— Выздоровел? — вместо приветствия спросил я.

— Не совсем.

— А зачем пришел?

— Поговорить нужно.

— Оправдываться пришел?

— А чего мне оправдываться? Я с вами не воевал…

— Ты не воевал, так отец вовсю палил.

Вовка виновато опустил голову.

— Как он… Алешка-то?

— Гм, пожалел… Я и сам хотел бы знать, как он… Только не пойдешь же домой, не спросишь… Может, отец холостыми палил? — спросил я с надеждой. — Для испуга?

Вовка еще ниже опустил голову.

— Дробью он палил…

— В человека — дробью? — возмутился я.

— Он патроны перепутал.

— Как — перепутал?

Вовка поднял голову и впервые посмотрел мне прямо в глаза.

— Два патрона было… Один заряженный, другой холостой…

— Значит, холостым он в Дика стрелял?

— В Дика… Со злости…

Я не знал, что делать. Хоть пляши от радости! Дик живой! Вот Алешка обрадуется! Только что с ним? Поди все плечо разбарабанило! Вчера он от боли стонал. А сегодня еще и попало! Отец у него горячий.

— Ну, и чего же ты хочешь? — осторожно спросил я.

— Отец насчет Алешки велел узнать… и Дика привести велел.

Так вот оно что! Он не по своему желанию вызвал меня. Отец велел. Беспокоится, значит? Боится!

— Отец велел, говоришь? — презрительно сказал я. — Алешка в космос хотел тебя записать, а ты: «отец велел».

— Да я сам… Сам… Может, сбегать к нему? — растерянно лепетал Вовка.

— Не надо. Его в больницу увезли. Ясно?

— В больницу? — испугался Вовка. — А что, сильно ранил?

— Постарался.

Про больницу я на ходу придумал. Для острастки. Пусть поволнуются, подрожат. Я еще и про Дика что-нибудь придумаю.

— Про Дика забудьте. Закон такой вышел: в собак не стрелять! А кто стреляет, того судить будут. Так и передай своему отцу. Пусть сухари сушит.

— Ладно, — опустил голову Вовка. — Только ведь…