Генерал-адмирал. Трилогия, стр. 88

В принципе я был не против, только вот что делать русскому флоту с таким количеством сходных по характеристикам крейсеров? Русско-японскую войну-то одними крейсерами не выиграть. Да и вообще никакую не выиграть. Осложнить жизнь противнику — да. Устроить ему существование впроголодь — возможно, при условии, конечно, что он сильно зависит от поставок морем. Заставить тратить на войну гораздо больше средств, чем он ранее планировал, — очень вероятно. Но выиграть войну… Так что тупиковость «крейсерской» стратегии к настоящему моменту была видна уже и мне. Впрочем, я никогда и не считал ее истиной. Просто надо было как-то обосновать строительство такого количества крейсеров, не оснащенных серьезной броней и не способных драться в линии, вот я ее и приплел. Да даже и не сам приплел, а просто поддержал тех, кто продвигал эту идею. И она свою задачу уже в общем выполнила. Ну, почти. Была еще мысль опять же на базе этого проекта поставить во Владивостоке крупный сухой док, в котором можно было бы не только отремонтировать, но и, если понадобится, построить какой-нибудь корабль крупного тоннажа. Делать там верфь смысла пока не было, поскольку всё — от металла для корпуса до машин и вооружения — пришлось бы туда везти, но вот иметь возможность в случае необходимости не только отремонтировать, а и построить там полноценный боевой корабль ой как не помешает… Впрочем, если честно, это уже был некоторый перебор. И так по окончании достройки заложенных кораблей мы получим восемнадцать крейсеров с довольно близкими характеристиками. Не одинаковыми, нет (в конце концов, от серии к серии крейсера совершенствовались, и уже вторая серия формально могла бы считаться броненосной, а третья — даже и не формально), но близкими.

После коронации я подошел к радостно-возбужденному племяннику. Толпа рвущихся поздравить только что коронованного императора беспрекословно расступилась — о наших особых взаимоотношениях с Николаем знали многие.

— Дядя, — он оттащил меня в сторону, — я еще раз хочу обратиться к тебе с просьбой о том, чтобы ты принял на себя…

Похоже, церемония привела парня в состояние эйфории, так что его слегка понесло. Но, во-первых, все уже было сказано и обсуждено не раз, а во-вторых, ну кто ж обсуждает такие вопросы в Успенском соборе, не сняв ни корону, ни огромную, тяжеленную мантию?..

— Государь, — прервал я его, — мы же все это обговаривали. Пойми, я делаю все, что могу. Все, на что способен. Ты одних налогов с моих предприятий имеешь уже более миллиона в год, мы вот-вот начнем самую современную крупповскую броню [56] варить, а ты меня в политику тянешь. Я и так там закопался глубже некуда, свои дела почитай забросил. Дай мне хоть чуть-чуть передохнуть!

Николай вздохнул и махнул рукой:

— Ну, как знаешь…

Отходя, я поймал на себе завистливый взгляд брата Сергея. Как московский генерал-губернатор, он рассчитывал, что именно его назначат председателем коронационной комиссии, и, узнав, что им стал я, расстроился и теперь относился ко мне с прохладцей. А тут он, похоже, до кучи еще и услышал нашу с племянником короткую беседу… Впрочем, мы с Сергеем и ранее были не слишком близки, в первую очередь из-за моих собственных опасений, так что пусть. Все одно я старался максимально сократить родственные контакты. Да и времени на них не было.

С царской трапезы в Грановитой палате я удрал через два часа, раньше не получилось, и потащился на Ходынское поле, где через несколько дней планировались народные гуляния с раздачей подарков. Я припоминал, что во время этой раздачи были какие-то кровавые события — то ли давка, то ли теракт. И если со вторым я поделать ничего не мог, то вот от первого вполне себе подстраховался.

— Ну как тут у вас? — поинтересовался я у полицейского, подскочившего к моему экипажу, едва лошади встали.

— Все в порядке, ваше высочество! — браво отрапортовал он. — Ямы засыпали, сейчас строим новые павильоны. И заборы к им. Всё как вы велели.

Я окинул Ходынку взглядом. Поле было традиционным местом гуляний, но во время моего первого появления здесь оказалось к таковым совершенно не приспособленным. Оно было все в ямах, рытвинах и промоинах, оставшихся после добычи здесь песка и глины, а также от металлических павильонов, в настоящее время демонтированных и перевезенных на ярмарку в Нижний Новгород. Сейчас ямы были засыпаны и утрамбованы, а в схему размещения павильонов, первоначально располагавшихся только по периметру, были внесены изменения. Кроме того, подходы к ним были огорожены, а к ограде вели специальные коридоры, вроде тех, что в покинутом мною времени устраивают около стадионов или в аэропортах у регистрационных стоек, дабы избежать скучивания и давки.

Я прошелся по полю, потоптался на засыпанной яме и, кивнув полицейскому, сел в экипаж. Темнеет, а мне еще больше часа до Кремля добираться. Хотя расстояние-то — тьфу. Да, пора обзаводиться автомобилем. В Магнитогорске уже работали довольно большие мастерские, выпускавшие по три автомобиля в месяц. Это были усовершенствованные модели прикупленного мной «Моторвагена» Карла Бенца, имевшие четыре колеса, подвеску на двух поперечных рессорах и двухцилиндровый двигатель мощностью почти три лошадиные силы. Наклепали таковых уже сорок штук, и все они были предоставлены в аренду агрономам, ветеринарным и обычным фельдшерам, которые занимались обслуживанием наших новоиспеченных фермеров. Причем в аренду автомобили отдавались вместе с механиком, заодно выполнявшим и обязанности водителя. Агрономов и фельдшеров у нас пока еще было мало, а клиентов много и на огромной территории. Потому автомобили нас сильно выручали, поскольку имели максимальную скорость двадцать четыре километра в час, а крейсерскую — не менее пятнадцати-семнадцати, и запас топлива, обеспечивающий пробег до ста километров. Так что и агрономы, и фельдшеры могли достаточно оперативно обслужить обширные участки. Ну а мастерские за счет весьма интенсивной эксплуатации техники нарабатывали статистику и копили опыт. Ибо механики не только обслуживали и ремонтировали машину, но еще и вели скрупулезный учет всех поломок и отказов, а также регулярно подавали предложения по усовершенствованию авто. Кое-какие из них даже уже были внедрены. Но пока на полноценный автомобиль эта коляска никак не тянула. Хлипка, капризна, ломуча, да и комфорта никакого. Куцый тент сверху — и всё. Нет, агрономам и фельдшерам она по вкусу пришлась — всё лучше обычной телеги, да еще и аренда стоит копейки, — но мне совсем не годилась…

Торжества по случаю коронации закончились в 20-х числах, после чего я наконец-то скинул с себя неподъемный груз. А то, смешно сказать, с этими хлопотами я даже ни разу не прошелся по корпусам последних строящихся крейсеров. Ревизоры-то ревизорами, а свой глаз ничем не заменишь. Но едва я вернулся в Петербург, меня встретил мрачный Канареев и молча передал письмо.

— Проблемы, Викентий Зиновьевич? — поинтересовался я, вскрывая конверт.

— Да, и серьезные, — ответил он. — Впрочем, я думаю, в этом письме вам все будет изложено более подробно. Хотя и мой доклад тоже наготове.

Я вынул лист, пробежал глазами текст, задумался, потом хмыкнул:

— Значит, Папаша Пауль решил соскочить с крючка?

Канареев кивнул.

— Что ж, — вздохнул я, — значит, надо подумать, в чем мы здесь можем… выиграть.

Глава 2

— Ы-ых, пошли, родимыя! — Сосед Афиноген огрел правого из пары своих битюгов концом вожжей по крупу, и лошади, всхрапнув, послушно сдвинулись с места.

Отец бросил придирчивый взгляд на Митяя, укутанного по самое не могу в шерстяное одеяло и укрытого поверх него овчинным пологом, потом отвернулся, сунул руку за отворот тулупа, покопался там и достал стеклянную фляжечку.

— Эй, сосед, будешь?

Косматая, заросшая рожа Афиногена расплылась в доброй улыбке: