Напиши мне ответ, стр. 3

— Действительно, не тот, — сказал я. — Понимаешь, темно там в подвале было.

— Ничего, бабка найдет, — сказал мальчишка. — Она его знаете как обожает.

— А ты?

— Я его дрессирую. Возьму папину кожаную перчатку, пальцы растопырю и тычу ему в нос. Он перчатку царапает, грызет, злится. А мне хоть бы что. Или вот еще одну шутку, знаю. Привяжу на нитку кусочек мяса и кину его Ваське. Тот только мясо проглотит, а я раз — и выдерну его! Помрешь от смеха.

— И твоя бабушка об этом знает?

— Не, при ней я его только глажу.

— Ну и гад же ты, — сказал Генка. — Паразит!

— Чего ты обзываешься-то. Подумаешь, кот. Коты — они глупые.

— Сам ты глупый, — сказал я. — Пошли, Генка. Пусть он только в нашем дворе появится. Мы ему покажем дрессировку.

— Вот какая катавасия получается, — сказал Генка, когда мы спускались по лестнице.

И тут мы увидели кота. Он стоял на площадке и настороженно на нас смотрел. Сам серый, спина потемнее, а глаза большие и желтые.

— Он, — сказал я.

— Точно, он, — сказал Генка. — А этот живодер еще говорит, что коты глупые. Смотри, сам дорогу нашел. И искать не нужно.

— Погоди, — сказал я. — Давай проверим, куда он пойдет.

Мы прижались к стене, показывая коту, что путь свободен. Он сразу все понял, прошмыгнул мимо нас и сел у двери девятой квартиры. Оставалось нажать кнопку звонка. Мы переглянулись и, ни слова не говоря, посадили Ваську в сумку.

— Пусть пока у меня поживет, — сказал Генка. — А с этим типом мы еще разберемся.

Рекордсмены

«Вес взят! — закричал диктор по телевизору. — Отличный результат! Это шестьдесят восьмой мировой рекорд нашего замечательного атлета!»

— Вот это да! — с завистью сказал Генка. — Шестьдесят восьмой! А ведь ему еще, наверно, и тридцати нет. Это, выходит, в год по два с лишним рекорда. Колоссально!

— Что же он, по-твоему, с пеленок рекорды устанавливает? — сказал я. — Значит, отбрось еще лет двадцать.

— Точно! Эх, хоть бы какой малюсенький мировой рекордик установить.

— Разбежался. Знаешь, для этого сколько тренироваться надо? Это по телевизору только просто смотреть. Раз, два — и мировой рекорд.

— Да знаю я все, — отмахнулся Генка. — Ты еще скажи: без труда не вынешь и рыбку из пруда.

— А вот я читал в одном журнале, что в Америке есть такая книга, куда всякие необычные рекорды записываются. Съел больше всех сосисок — рекорд. Плюнул дальше всех — тоже рекорд. Или вот, к примеру, три человека кувалдами рояль за десять минут расколошматили.

— Настоящий рояль?! — удивился Генка.

— А то как же. Самый настоящий.

— Здорово! Это сколько же роялей для тренировок нужно разбить?

На лестничной площадке Генка сказал:

— Так, значит, любой рекорд в ту книгу записывается?

— Любой. Главное, чтобы никто до тебя такого не сделал.

— Тогда гляди. Лифт видишь?

— Ну?

— Иду на мировой рекорд!

— Ломать будешь?!

— Зачем ломать. Пятьдесят раз вверх и вниз без остановки!

Генка залез в кабину и хлопнул дверью.

— Считай!

… Когда он пошел на десятый заход, внизу стали собираться люди. А Генка, чтоб его рекорд не прервали, до первого этажа чуть-чуть не доедет, на кнопку «стоп» нажмет — и опять вверх.

— Что такое? В чем дело? — удивленно говорили люди. — Почему лифт не останавливается?

— Товарищи, — сказал я, — потерпите немного. Там человек мировой рекорд устанавливает.

— Безобразие, — сказала женщина с портфелем. — Лифт не игрушка. Сейчас же прекратите хулиганство!

— Надо узнать, кто их родители, — сказала старушка. — И привлечь.

— Вот я им покажу рекорды, — сказал небритый мужчина. — Пусть только вылезет. Слышишь, бездельник, немедленно вылезай!

— Надо лифтершу позвать, — сказала старушка. — Она лифт остановит, и мы его оттуда за шкирку вытащим.

Кто-то пошел за лифтершей, кто-то сказал, что надо позвать дружинников. Я взлетел на третий этаж и, когда Генка мимо меня проезжал, крикнул:

— Генка, вылазь! Сейчас лифт остановят, тебя за шкирку будут тащить!

— Боюсь, — пискнул он и поплыл вниз.

И тут лифт, которому, наверно, надоело взад-вперед без остановок гонять, встал. Как раз между первым и вторым этажами. Я видел, как Генка нажимает подряд все кнопки, но лифт не двигался.

— Не едет больше, — растерянно сказал Генка.

— Ага, застрял, дебошир, — злорадно сказал небритый.

— Как бы ему там еще свет погасить, — сказала старушка. — Пусть бы в темноте посидел.

Тут вернулась девушка, которая бегала за лифтершей.

— Нет лифтерши на месте, — сказала она.

— Вот сломал лифт, — сказала женщина с портфелем, — так и сиди теперь там всю ночь.

— Свет бы еще выключить, — снова сказала старушка. И люди стали расходиться.

— Сидишь? — спросил я.

— Сижу, — ответил Генка из лифта.

— Ничего, Генка, не расстраивайся. Ты зато двадцать восемь раз накатал.

— Правда? Ну, как ты думаешь, рекорд?

— Конечно. Кто ж еще столько раз без остановки катался.

Генка просидел в лифте еще целый час и установил новый рекорд по сидению в лифте.

Стоять в стороне и смотреть, как Генка мировые рекорды устанавливает, я, конечно, не мог. И потому утром в школьной раздевалке сказал:

— Генка, иду на рекорд. Сегодня весь день буду ходить на одной ноге. — И прямо из раздевалки запрыгал наверх в класс.

Сначала все шло хорошо, и я даже в столовку сумел доскакать. Но на географии мой рекорд чуть было не рухнул. Людмила Ивановна вызвала меня отвечать. Я встал и стою на одной ноге, как цапля.

— Подойди же сюда, — говорит она.

Делать нечего, я запрыгал к доске.

— В чем дело, Сережа? Почему ты скачешь? У тебя нога болит?

— Ага, — говорю, — болит.

— Так что же ты, голубчик, сразу не сказал. Надо сейчас же в медпункт. Ребята, помогите ему.

— Не надо, — говорю, — мне помогать. Не болит у меня нога.

— В чем же тогда дело?

Я молчу. Только равновесие стараюсь удержать. Потому что, если ни за что не держаться, на одной ноге трудно долго стоять. Стою, балансирую. Ребята хихикают.

— Вот что, Лапин, иди в коридор и там попрыгай. А потом поговорим.

В общем, рекорд я отстоял. Вернее, отскакал.

С этого все и началось. Мы с Генкой забыли обо всем на свете и целыми днями только и думали, какой бы еще рекорд установить.

Я прочитал пятьдесят шесть раз стихотворение Лермонтова «Бородино». Вслух.

Генка ответил тем, что молчал четыре часа.

Я провел мелом самую длинную в мире линию.

Генка съел пирожок за четырнадцать секунд.

Я написал слово «мыло» восемьсот шестьдесят три раза.

Генка сто двенадцать раз мигнул на уроке русского.

Я смотрел не мигая полторы минуты.

Генка разобрал пылесос за двенадцать минут…

К концу недели на моем счету было девяносто шесть рекордов, на Генкином — девяносто семь. А последний рекорд мы установили в пятницу.

На классном собрании Людмила Ивановна сказала:

— Петров и Лапин, попрошу встать. Пусть на вас весь класс полюбуется.

Мы встали, и все повернули головы, чтобы на нас полюбоваться.

— Вот, посмотрите на них, — продолжала Людмила Ивановна, — все рекорды побили.

— Рекорды? — встрепенулся Генка. — А откуда вы про наши рекорды знаете?

— Тут и знать нечего. Достаточно журнал открыть. У тебя, Петров, за неделю девять двоек, а у друга твоего — восемь. Хороши, нечего сказать. Завтра чтоб без родителей в школу не приходили. Надо в этом разобраться.

Когда мы шли домой, Генка сказал:

— А у меня все-таки больше.

— Чего больше? — не понял я.

— Ну, этих… двоек. У меня девять, а у тебя восемь. Рекорд за мной.

Дуэль

Так трезвонить мог только Генка.

— Ты что, ошалел? — сказал я, открывая ему дверь. — Я ведь не глухой.

— Дело есть, — сказал он, вваливаясь в квартиру. — Выносил я сейчас помойное ведро. А во дворе Васька Стропила с Петькой в ножички играют. Тут Зинка Пилюгина идет. Васька ее увидел и давай орать: «Кикимора идет! Эй, кикимора, ты что, через терку загорала?» Это он про ее веснушки. А потом взял и огрызком морковки в нее кинул.