Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему, стр. 83
— Ваш стакан!
Монах наполнил свой стакан до краев и выпил его залпом.
— Мосье граф де ла Герш, — произнес он с глупым видом, — отправится в путь через несколько дней. Он поедет по дороге, ведущей от Магдебурга к тому, кого шведы называют Густавом-Адольфом. Он постарается найти у него поддержку.
— Это невероятно, отец мой, но вы рассуждаете с такой ясностью ума, что я просто очарован.
— Таким образом, объединив оружие духовное и оружие времени, можно легко объявить г-нов де ла Герш и де Шофонтена вне государства!
— Вне государства? Я правильно понял?
— Дороги полны опасности! Мудрец никогда не может отвечать за завтрашний день!
Монах поспешил опустошить бутылку и выбросил её через окно.
— «Передо мной капуцин с рукой убийцы», — подумал Жан де Верт.
— Следите внимательно за моими рассуждениями, — продолжал монах, — эти нечестивцы, имена которых я не могу произнести, не испытав ненависти, однажды отправятся из Магдебурга, полные самых злобных планов. Дорогой они будут замышлять преступление. Но провидение не позволит им его совершить! Они все равно придут в таверну, хозяином которой будет святой человек, преданный интересам церкви. Он сжалится над ними и предоставит им ночлег.
— Но это нужно будет сделать так, чтобы ничья репутация не была запятнана.
— Сеньор принимает меня не за того человека. У меня есть девиз: быстрота и соблюдение тайны.
— Вы очень осторожны.
Монах склонил свою голову над тарелкой, которая была почти пуста.
— Я не ошибусь, если скажу, что мы не желаем никому смерти.
— Без сомнения, — произнес Жан де Верт и в его голосе слышалось восхищение. Он подумал, что этот человек, с которым он едва знаком, пожалуй превосходит в ловкости и хитрости Франца Креса в сотни раз.
— Знаете ли вы трактир, где можно все это сделать?
— Да, знаю.
— И вы беретесь проводить мосье де ла Герш туда, где он предастся долгим размышлениям?
— Мосье де ла Герш и, если вы согласны, и мосье де Шофонтена!
— Я соглашусь на это с превеликим удовольствием!
— Вы прекрасный человек! — радостно воскликнул монах. Оживленный, он позвал слугу и приказал принести ещё бутылок с вином, и немного мяса.
— Я восхищаюсь вашим аппетитом! — произнес, улыбаясь, Жан де Верт.
— Это привилегия чистого разума, — отвечал капуцин.
— А теперь, скажите, отец мой, вы взялись за это дело исключительно из любви к ближнему?
— Увы, нет.
— Тогда почему?
— Сейчас такое тяжелое время, что иногда я должен заниматься делами земными.
— Я слушаю вас, отец мой, и думаю, что мы сможем объединить усилия ради общего дела.
— В этом заключается мое самое сокровенное желание… Я ведь не всегда был ярым служителем церкви. Когда-то, в иные времена, я носил шпагу… Я признаюсь, что владел шпагой довольно хорошо.
— Я засомневался в этом, когда увидел вашу руку.
— К несчастью, дьявол сыграл со со мной злую шутку: однажды ночью, когда мы шутя сражались с оруженосцем Его Светлости герцогом Фринландом…я потерял…я убил его ударом кинжала.
— В порыве вспыльчивости, отец мой?
— Да, я долго раскаивался в этом перед людьми и перед Богом… Сейчас я должен получить прощение у его Светлости герцога Фринланда.
— Я беру на себя заботу об этом!
— Позже, путешествуя по Палантине, я повстречался с казначеем Его Преосвященства, архиепископом города Майнца; мы провели ночь в беседке. Наутро там не обнаружили ни казначея, ни казны. Злые люди пустили слух, что я имел к этому какое-то отношение. Было прекрасно, что Его Преосвященство предаст случившееся забвению и прекратит поиск казначея.
— Я напишу сеньору, архиепископу Майнца.
— Еще позже, находясь в Баварии, в одном из замков, где играли свадьбу, группа студентов и цыган одели невесту в свой свадебный наряд, расшитый драгоценными камнями. Непредвиденный случай привел меня накануне в эту компанию бродяг, окрестившую меня своим капитаном… Невеста вернулась в замок через восемь дней и подстриглась в монахини. Но, увы, никто не знал, что случилось с драгоценностями.
— Такие вещи так легко теряются?
— Меня обвинили в похищении и ограблении! Было трудно убедить хозяина замка, графа святой империи, монсеньора, не вспоминать больше об этой истории…
— Я замолвлю слово выборщику Максимилиану, моему другу, и я надеюсь, что он не откажет мне в просьбе.
— А теперь мне остается, сеньор, рассказать о моей последней просьбе. Я был бы полностью счастлив, если бы такой человек, как вы, богатый и знатный, приютил бы меня. Простое одеяние подходит мне больше, чем монашеская ряса; я ничего не имею против этой одежды, но у каждого есть тайные желания, а я хотел бы носить военную форму. Но это вовсе не помешает при случае спрятать голову под капюшоном.
— Дьявол, отец мой, вот уже час, как мне пришла мысль, что вы могли бы заменить моего старого слугу, которого я потерял. Моему Францу не было равных. В труднейших обстоятельствах он не раз выручал меня. Он был, правда, очень жадным, но не смотря на это, я любил его. Вы мне подходите.
— Вы мне льстите!
— Нисколько. Я говорю так, как есть: вы умны, энергичны, находчивы.
— Итак, вы согласны?
— Без сомнения.
— И я теперь при вас?
— С этого вечера.
— Сеньор, — вскричал монах, швырнув четыре пустых бутылки в окно, — если верно то, что упавший стакан непременно разбивается, то также верно, что я упаду к вашим ногам, если увижу этих проклятых де ла Герш и Шофонтена с веревками на шее и со связанными руками! Один — вам, другой — мне!
— О! Так ты их тоже ненавидишь?
— Посмотрите, на моей груди огромный шрам. Его нанес кинжалом один из них. Надо ли говорить о том, что я не забуду человека, который меня ранил!
— Скажи мне свое имя!
— Матеус Орископп!
— За дело, Матеус, и, если ты будешь служить мне верой и правдой, скоро не будет в Германии капитана, более богатого и преуспевающего, чем ты!
7. Хор монахов
Закончив трапезу, Жан де Верт забеспокоился; он думал, что его новый слуга не сможет встать после такого сытного обеда. Какого же его было удивление, когда капуцин вскочил из-за стола с быстротой кошки, а в это время последний кусок мяса и последний стакан вина исчезли в его животе. Но по его виду можно было сказать, что Матеус питался одним хлебом и водой. Он остался таким же бледным, как и был.
— Теперь я хочу денег! — произнес он звонким голосом. Жан де Верт положил свой кошелек на стол.
— Вот, возьмите столько, сколько нужно.
— Я беру все! — ответил Матеус, пряча золотые монеты в карман. — Вот что закроет глаза и откроет уши отца Инносента.
— А, его зовут Инносент, того хозяина таверны, о котором ты мне говорил?
— Он всегда окажет услугу ближнему.
Матеус уже открывал дверь, когда Жан де Верт схватил его за руку:
— Что мне будет залогом твоей верности?
— Вот это, — ответил капуцин, положив руку на шрам, оставшийся от кинжала Рено, — и исповедь, которую я вам доверил. Самой её малой части хватило бы, чтобы очернить любого честного человека.
— Иди! — вскричал баварец.
Через час хорошо одетый всадник с двумя слугами, державшимися почтительно в отдалении, выехал из Магдебурга. Это был Матеус Орископп, путешествовавший, как дворянин.
Проезжая мимо дома графа де Паппенхейма, он увидел на верхнем этаже свет, а потом услышал в тишине наступившей ночи высокий мелодичный голос, певший Давидовы Псалмы. Не в первый раз Матеус слышал этот мелодичный голос, он ему напомнил таверну «Мальтийский крест» в пригороде Бергейма. Элегантные фигуры двух мужчин вырисовывались на фоне освещенного окна.
— Пойте, пойте, — прошептал Матеус. — Посмотрим, как вы скоро запоете!
И он исчез в темноте.
Арман-Луи и Рено е могли больше задерживаться около м-ль де Сувини и м-ль де Парделан. К мысли о скоро разлуке примешивалось чувство страха, что они оставляют девушек в руках ужасного человека, который к тому же был их врагом. Как бы лояльно он к ним не относился, они были его пленницы. На что они смели надеяться? Рено кусал свои усы, с его губ готовы были слететь слова возмущения. Арман-Луи в это время ходил по комнате взад-вперед большими шагами. Безмолвный и бледный от отчаяния, он смотрел в небо.