Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему, стр. 53
Но Адриен высвободилась из объятий м-ль де Парделан. — И ты могла подумать, что живая, я буду принадлежать тому кого ненавижу? Пусть только он спасет Армана-Луи, а я умру!
25. Да здравствует король!
Дорога уносилась под копытами лошади Магнуса. Все время пути он держал одну руку на шкатулке, которую доверила ему Маргарита. В ней была жизнь г-на де ла Герш, в ней было его спасение. За долго до рассвета он добрался до лагеря кавалерийских полков. Уже на первых аванпостах его хотели задержать.
— Приказ короля пропустить! — говорил Магнус.
И его рука лихорадочно доставала лист бумаги, который Маргарита вложила в шкатулку из слоновой кости.
Без передышки несясь во весь опор, он прибыл наконец к дому короля. Там его встретил офицер.
— Мне надо поговорить с королем, немедленно, сию минуту! — сказал Магнус.
— Это невозможно. Его величество работает; никто не может войти к нему в комнату, пока он не позовет сам.
— Вот, посмотрите сюда! — И Магнус предъявил ему письмо-талисман.
— Если вы знаете почерк короля, читайте!
На листе бумаги были слова:
«Пропустить в любом месте, в любое время,
Я, король Густав-Адольф».
— Проходите! — сказал офицер с поклоном, пропуская Магнуса вперед.
Магнус устремился вверх по лестнице в сопровождении офицера, едва поспевавшего за ним.
Большую часть ночи король провел в работе. Постель его не была расстелена. Понятно было, что Густав-Адольф едва ли спал несколько часов, завернувшись в свой плащ. Две свечи горели на его столе, заваленном депешами.
Увидев письмо, представленное ему Магнусом, король встал.
— Что-то с ребенком?.. Или с Маргаритой?!.. — тревожно спросил он, побледнев.
— Читайте, сир! — не дав договорить ему, сказал Магнус, протягивая листок бумаги, исписанный рукой Маргариты.
— Ах, так это о господине де ла Герш! — понял наконец король.
— Сир! Одному честному человеку угрожает смертельная опасность. Его преступление состоит в том, что он защищался от бандита. Неужели же он найдет смерть в этом королевстве, куда он прибыл просить убежища? Надо ли говорить о том, что перед тем, как покинуть Францию, он виделся с кардиналом де Ришелье, и что жизнь его и та весть, которую он привез от кардинала, важны для Вашего величества! Спасите его, Сир, и ваша армия пополнится ещё одним отважным офицером!
Голос Магнуса дрожал, две крупные слезы выступившие на ресницы, медленно покатились по его щекам.
Уже забрезжил рассвет, в окно заглянули первые лучики солнца.
— Ах! Если он умрет, это будет моим позором! — сказал король.
Магнус молча приклонил колено, чтобы поцеловать ему руку.
Густав-Адольф взял перо, намереваясь написать приказ, но, вдруг бросив его, сказал:
— Нет! Господин де ла Герш сам рисковал без оглядки, чтобы спасти Маргариту, потому и я тоже сам лично должен спасти его!
— Ах, какой король! — восхитился Магнус. — Ради такого и сто тысяч человек готовы будут умереть!
И Магнус взглянул на часы.
— Да, — согласился Густав-Адольф, перехватив этот взгляд Магнуса, полный тревоги. — Скоро семь. Мы будем вовремя!
— Сир! Предоставьте мне скакать впереди! Я буду всюду кричать: «Служба Его величества короля!». Мы загоним трех или четырех лошадей, и мы прибудем в срок!
— На то Божья воля! — сказал король.
Он позвал капитана гвардейцев.
— Чтобы через час отдали сигнал «седлать!», — распорядился король. — И два полка отправить в Эльфснат. Потом ждать новых приказов. Я уезжаю.
— Один?
— Один.
Шведская армия была приучена к строгой дисциплине и так привыкла к быстрым сбором и передвижением короля, который то и дело отдавал приказания лично и действовал как солдат, что офицер поклонился в ответ без вопросов.
Через три минуты два всадника во весь опор мчались по Карлскронской дороге.
Магнус, пригнувшись к шее лошади, скакал впереди. На местах смены лошадей он кричал громовым голосом, превращая в королевского слугу каждого форейтора и батрака, и, точно молния, Густав-Адольф и его спутник уносились дальше по дороге в Карлскрону.
Магнус молчал, но его тревожный взгляд все время отмерял высоту солнца над горизонтом. Случись что-либо непредвиденное: затор на дороге, любая другая задержка — и голова Армана-Луи упадет.
Еще совсем рано утром славные жители Карлскроны увидели, как рабочие занимались сооружением эшафота перед государственной тюрьмой. Вскоре патрульные подразделения солдат, принадлежавшие различным армейским корпусам, выстроились вокруг небольшой площади, расположенной между тюрьмой и садами королевской резиденции. Разнеслась молва о предстоящей казни, и многочисленная праздношатающаяся публика, как набежавшая морская волна, заполнила все места на площади, где не стояли солдаты. Слух донесся до городских окраин, и толпа запрудила все подступы к месту казни.
Небезызвестный Франц Крес сновал в толпе, уверяя незнакомых людей, что душа особы, которую предадут карающей руке палача, — чернее, чем душа сатаны. Холодок ужаса распространялся по тесным рядам собравшихся обывателей. Франц Крес задумчиво покачивал головой, поднимая глаза к небу и переходил к другой группе людей.
На одном из концов площади г-н де Парделан, бледный и мрачный, собрал вокруг себя небольшое число преданных ему друзей, слуг и солдат служивших под его командованием. Завернутые в длинные плащи, они прятали под своими одеждами оружие. Среди них была дворянская гугенотская элита, пережившая осаду Ла-Рошели.
Они незаметно в молчании пробирались к эшафоту, зловещая платформа которого возвышалась в тридцати шагах от тюрьмы, и откуда доносился ещё стук молотков рабочих.
При виде многочисленных пехотных и артиллерийских рот, перекрывших все выходы, даже самые смелые из людей г-на де Парделана не питали никаких надежд, но все готовы были в отчаянной попытке поставить на карту свою жизнь: им казалось позорным не сделать ничего ради спасения героя Ла-Рошели. Г-н де Парделан вдохновлял их своим примером и всем своим видом.
Утром он поцеловал свою дочь с мыслью о том, что больше не увидит её.
Как раз в этот момент Арнольд де Брае вошел к г-ну де ла Герш. В военном мундире с обнаженной шпагой, остановившись на пороге тюремной камеры, он поздоровался с Арманом-Луи, который читал, сидя у стола.
— Значит, это сегодня в полдень? — спросил г-н де ла Герш вставая.
— Да, через час, в полдень.
— Я готов.
Арман-Луи в последний раз взглянул на страницу Библии и закрыл её.
— Я был у мадемуазель де Сувини, — сказал Арнольд. — Если вас утешит известие о том, что она несомненно умрет от удара, который убьет вас, примите это её утешение. Я слышал её голос, я видел её глаза: когда такая женщина полюбит однажды, она уже не отступит от этого никогда.
— Я ещё увижу ее? — спросил г-н де ла Герш.
Арнольд отрицательно покачал головой.
— Бог милосердный! Бог великодушный! — вскричал Арман-Луи. — Если бы я прижал её к своему сердцу, быть может, мне не показались бы такими долгими эти предсмертные часы! Да будет воля Твоя, и да святится имя Твое!
— Я добился для вас разрешения идти на казнь с развязанными руками и при шпаге, — сказал Арнольд.
— Спасибо! — воскликнул г-н де ла Герш, слезы радости блеснули в его глазах.
— Я дал слово, что вы не воспользуетесь ею.
— И я даю его вам.
Арнольд вышел и стал у двери.
Арман-Луи понял значение этого безмолвного маневра: он пристегнул шпагу к ремню и в свою очередь вышел.
Палач только что появился на эшафоте, топор был у его ног. Тихий ропот пробежал по толпе.
— Вот великий поборник справедливости, тот, которого можно было бы назвать мстителем, — сказал Франц Крес.
Раздалась барабанная дробь, грянули трубы. По команде офицеров солдаты взяли оружие в руки, всадники обнажили сабли, ворота тюрьмы распахнулись — и рота пехоты с мушкетами на плече пересекла ров на подъемному мосту. Позади роты, в головном уборе, с развязанными руками, со шпагой на боку шел Арман-Луи.