Судный день, стр. 7

Секретарша поджала губы.

– Ясно, – сказала она. – Итак, я должна вам задать один из этих четырех вопросов. Даю вам возможность выбора. Назовите номер моей налоговой квитанции или номер налоговой квитанции моего отца за тот год, который я вам назову, или прогноз погоды для Китая, Франции и России, или…

Клам воспользовался телефоном секретарши, чтобы узнать прогноз погоды, не дав ей возможность дочитать все вопросы. Он приложил трубку к ее уху, она кивнула, и Клам положил трубку на место.

– Я надеюсь, что вы будете довольны Фолкрофтом, сэр. С доктором Смитом все в порядке?

Клам увидел неподдельное беспокойство в ее глазах. Очень может быть, она станет для него прекрасной секретаршей.

– Да, с ним все в порядке.

– Я очень рада. Он не появляется уже три дня, и я очень беспокоилась, хотя его жену, кажется, это совсем не волнует. Отсутствовать три дня на работе – это довольно необычно для доктора Смита. Очень необычно. Вообще-то он всегда поступал не так, как все. Странный, но прекрасный человек, если хотите знать мое мнение. Порядочный человек. Хороший человек.

Войдя в новый офис с выходящими на Лонг-Айленд окнами, застекленными непроницаемыми снаружи стеклами, Клам отметил про себя, что следует избегать подобных разговоров. Надо избавиться от этой болтливой курицы. Лояльность – это одно, но болтливость – совсем другое. Дочерняя компания корпорации Ай-Ди-Си – а Фолкрофт теперь таковой станет – не потерпит праздных разговоров.

Глава четвертая

– Коробок спичек? А почему не бомба? Не смерч? Не наводнение? Не землетрясение, наконец?

Почему Римо не воспользовался автомобилем, электрическим тостером или неоновой вывеской?

– Но, папочка, – возразил Римо, – там не было неоновой вывески. – Они стояли на балконе гостиницы «Фонтенбло» в Майами-Бич. Легкий соленый ветерок с Атлантического океана овевал его спину теплом, пока Мистер Синанджу – Чиун – гневно отчитывал своего ученики. Изящно ниспадающее кимоно Чиуна обвивалось вокруг колен и трепетало за спиной как желто-красный флаг. Пряди седых полос касались воротника кимоно. Он стоял спиной к Римо.

Чиун только что произнес: «Нельзя же постоянно напоминать о том, что столько лет потеряно впустую». Под «потерянными годами» он имел в виду время, которое посвятил обучению и тренировке Римо, чтобы подготовить его на роль убийцы-ассасина. Затем Чиун быстро пробормотал что-то по-корейски. Римо удалось уловить смысл его слов. Это было обычное сетование на то, что даже Мастер Синанджу не в состоянии превратить грязь в бриллианты.

– Там не было ничего похожего на неоновую вывеску, – настаивал Римо.

– Знаю, иначе ты бы ею воспользовался, – сказал Чиун.

– Но я торопился.

– Только глупец торопится.

– В ту ночь у меня было сразу несколько заданий.

– Это из-за того, что ты не умеешь обращаться с императором. Ты не понимаешь императора. Ты не хочешь понять его. Тебе бы лишь что-нибудь поджечь. Пусть горит дотла! Маленькие дети любят играть со спичками. Им нравится смотреть на огонь.

– Но разве, папочка, ты не говорил раньше, что секрет Синанджу заключается в использовании любых подручных средств?

– Да, но думать все же надо. Поджог – глупость. Любой дурак может сжечь дворец. Любой дурак может устроить бойню. Любая армия может сделать это. – Голос Чиуна задрожал, как у священника, цитирующего Священное писание. – Можно найти сколько угодно рыбаков, сборщиков налогов, но убийца – о, это что-то особенное, ассасина найти не так просто!

– Я сделал то, что должен был сделать, и рад этому, черт возьми, – сердито сказал Римо.

– Ругань – первый признак потери контроля над собой.

– Я слышал, как ты однажды ругался, – возразил Римо. – И если уж честно, ругаешься ты часто. Что такое, например, «бледный кусок свиного уха»?

– Это ты, – сказал Чиун, которому этот ответ показался настолько остроумным и смешным, что он повторил его вместе с вопросом несколько раз, так как чувство юмора его ученика, как и чувство юмора любого белого человека, не позволяет сразу оценить столь тонкую шутку. – «Что такое бледный кусок свиного уха? Это ты», – твердил Чиун.

– Да слышал я, слышал. – Римо направился к двери.

Они находились здесь четыре дня, и все это время Римо приходилось терпеть придирки и насмешки. Во время утренней тренировки Чиун спросил его, зачем утруждать себя тренировками, когда за какие-то гроши можно купить спички, а за несколько долларов – револьвер. А еще лучше, пусть он, Римо, достанет бомбу и взорвет ее – можно там, а можно и тут. Пусть лучше взрывает тут, тогда при его беспомощности она наверняка взорвется там.

Римо вышел на улицу. В Майами стоял жаркий день. Он уже давно отучил себя от пристрастия к пицце, жирной свинине, креветкам и китайской кухне, перенасыщенной глютаматами натрия. Но иногда в жару бар казался таким уютным, прохладным и заманчивым, что Римо с тоской думал, не зайти ли и не заказать ли кружку пенящегося пива, как это может сделать любой посетитель. Любой другой человек. Но он не был любым другим.

Римо не мог точно сказать, когда он стал не таким, как все. Он не мог назвать ни день, ни месяц, ни даже год. Было время, когда после нескончаемых тренировок под руководством Чиуна, стараясь постигнуть тайны Синанджу, он проникся ненавистью к этой дисциплине. А потом настал момент, когда он понял, что уже не может вернуться назад и стать таким, каким был раньше. Он стал другим человеком. Римо испугался, ощутив себя очень одиноким, даже несмотря на то, что теперь мог победить и уничтожить любого. Кроме, разумеется, Чиуна.

Он чувствовал себя младенцем, но его никто не держал на руках, передавая свое тепло и ласку. Теперь у него было только искусство Синанджу, и еще была необходимость совершенствоваться. Римо начал учиться не по своей воле. Он был завербован КЮРЕ. Из него решено было сделать совершенную машину для уничтожения людей. И Римо все учился и учился, и теперь жизнь его стала совсем другой, и нравилась она ему или нет – это была его жизнь.

Чиун как-то сказал:

– Человек жизни для себя не просит, но это все, что ему дано. Нужно прожить жизнь с честью, а в положенный срок достойно уйти из нее.

И Римо отвечал:

– Но, папочка, я считал, что мое обучение направлено на то, чтобы мне не пришлось расстаться с жизнью.

– Мы все расстанемся с жизнью, только в разное время и по-разному. Только глупец разбрасывается жизнью как конфетти, повинуясь минутному капризу. Когда придет конец твоей жизни, содрогнется земля.

– А твоей? – спрашивал Римо.

– Я пока не думал об этом. Еще не время. Мне ведь нет и восьмидесяти. Но на твоем месте я бы задумался о смерти, особенно учитывая то, как ты тренируешься.

Римо остановился перед ювелирным магазином. Было пять минут двенадцатого. В его распоряжении десять минут. В одиннадцать пятнадцать освободится специальная телефонная линия, по которой он раз в неделю звонил в Фолкрофт. Линия для ежедневной связи до сих пор не отвечала. Поскольку Римо раньше не сталкивался с подобной проблемой, он был уверен, что уж еженедельная-то линия обязательно должна работать. Он полагал, что она более надежна, так как проходит через Канзас-Сити на север до Канады, а затем – обратно в Фолкрофт.

Неряшливая блондинка в клетчатом платье, которое было ей велико, распространяя тошнотворный запах дешевых духов, подошла к Римо и спросила, не желает ли он получить райское наслаждение за двадцать долларов.

– Нет, спасибо, – сказал Римо.

– Ладно, за десять. Сегодня дела идут неважно. Это тебя взбодрит.

– Я и так достаточно бодр.

– Пять долларов. Я не делала это за пять долларов, с тех пор как окончила школу.

Римо отрицательно покачал головой. Было двенадцать минут двенадцатого.

– На два доллара я не согласна. Ты нигде не получишь это меньше чем за пять долларов.

– Что «это»?

– Меня.

– Но почему я должен этого хотеть?