Ледяной, стр. 10
Неожиданный порыв ветра всколыхнул всё ее перья, от больших маховых до легкого пушка под крыльями. «Великий Глаукс!» — подумала она и тут же прижала оперение поближе к телу, сделавшись на вид выше и стройнее. Такова была реакция сов на страх. Гвиннет замерла и некоторое время сидела не шевелясь, но странное чувство ее не покидало. Лес перед сумерками всегда казался ей таинственным и загадочным, стволы елей и сосен, словно одеялом, окутывал туман. «Неужто?..» Гвиннет постаралась выбросить беспокойную мысль из головы.
Что, если дух ее тетушки так и не обрел покоя? Что, если у одинокой полярной совы оставались на земле незаконченные дела и она все еще не попала в Глаумору? Бледный туман, цеплявшийся словно плющ к стволам деревьев, понемногу сгустился и приобрел очертания полярной совы.
Говорят, речь скрумов — так совы называли души своих сородичей, не обретшие покоя, — не очень разборчива. Часто бывает очень трудно понять, о чем они говорят и что хотят сообщить живым. Особенно трудно их понимать тем, кто не желает с ними встречаться — как Гвиннет. От одной только мысли о скончавшейся тетушке у нее переворачивался желудок. Но постепенно речь полярной совы стала яснее.
«Потревожили!»
Это слово прозвучало очень отчетливо. По спине Гвиннет пробежал холодок. Размытые очертания совы дергались и мерцали в свете полной луны. Щипцы, которые сипуха держала над огнем, упали на землю. Она почувствовала, как вместе с дыханием нечто покидает ее тело и присоединяется к сгустку тумана, который теперь пристроился на ветке высокой ели. Она по-прежнему не шевелила ни единым крылом — ни большим маховым, ни кроющим, ни маленьким пуховым перышком. Но тут Гвиннет посмотрела вниз и увидела себя, стоящую у кузницы. Ее тело застыло в страхе и тревоге, и лишь длинная тень колыхалась в желтом свете кузнечного горна.
— Потревожили? — произнесла она сдавленным голосом, похожим на голос скрума. Слова вылетали из нее словно пузырьки. Говорит ли она на самом деле, или ее мысли сами появляются из воздуха?
— Потревожили, но не меня, — уточнил скрум. Гвиннет скорее почувствовала, нежели услышала голос. Но интонации его были очень знакомыми — обычно таким тоном тетушка распекала ее за какой-нибудь проступок.
— Кого потревожили и как, тетя?
— Осквернили… Шлем… маска… с забралом…
— Чей шлем?
— Твоего… твоего…
Очертания скрума размывались, слова становились нечеткими.
«Не уходи! Только не уходи вот так!» — думала Гвиннет.
И тут до нее дошло.
— Папин? Шлем отца?
— Его награда… метка героя… Метка героя среди волков… Ее оставили в честь совы, которую уважали волки…
В голове у Гвиннет роем затеснились вопросы, но призрак тетушки уже почти пропал.
Чтобы сова была удостоена метки героя? Вот уж чудо из чудес, даже для совы, которую волки очень уважают. Но более всего Гвиннет тревожила мысль о том, что кто-то осквернил память ее отца. В королевстве Га’Хуул о таком и подумать было невозможно. Шлем и забрало совы-кузнеца, боевые когти — к снаряжению относились с глубоким почтением, особенно к тем вещам, которые изготавливались для личного пользования, а не для обмена. Как дух отца обретет покой, если его шлемом завладел кто-то другой? Разве он сможет мирно сидеть на насесте в Глауморе, рядом с небесной кузницей, искры от которой превращаются в звезды на ночном небе? Гвиннет едва сдерживала слезы, думая об отце. Как такое вообще случилось?
В это мгновение порыв холодного ветра взволновал листву деревьев, и остатки туманного облачка с очертаниями тетушки расплылись окончательно.
— Метку героя осквернили! — неожиданно для самой Гвиннет громко прозвучал ее голос. Неужели она сошла с ума, стала кэг-мэг, и все это ей привиделось? Спала она или бодрствовала? Сипуха моргнула и взъерошила перья. Значит, она по-прежнему находится в своем теле, как будто никогда не застывала от страха.
И все же сова ощущала скрытое присутствие другого существа — оно отзывалось в желудке тягучим чувством. Как будто скрум тетушки проник внутрь нее. Она подняла одну лапку и осторожно почистила перья на животе.
О смерти своего отца Гвиннет узнала, когда война уже давно закончилась. Он погиб не на поле боя, а какое-то время спустя, страдая от полученных ран. О месте, где он испустил последний вздох, ходили разные слухи, но ничего конкретного никто не говорил. Гвиннет однажды посетила его кузницу, чтобы привести ее в порядок и посмотреть, не там ли он скончался. Она даже летала к Сарк-из-Топи, славящейся своим чутьем, чтобы попросить ту о помощи. Но Сарк не учуяла и малейшего следа Гвиндора, и Гвиннет сдалась окончательно. А теперь, оказывается, кто-то нашел его могилу и осквернил ее, забрав боевой шлем и забрало. Гвиннет должна возобновить поиски, найти снаряжение отца и восстановить метку героя.
Глава двенадцатая
«Как такое могло случиться»?
Над покрытыми настом холмами, где несли стражу волки Кровавого Дозора, сгущались рваные тучи. Солнце садилось, и на фоне последних алых отблесков скалистые выступы казались клыками, вгрызавшимися в ночное небо.
На таком расстоянии невозможно было разглядеть, есть на вершинах курганов дозорные или нет. Пятеро волков остановились, шерсть у них на загривке невольно встала дыбом. Вот она, граница между законом и беззаконием, между цивилизованным миром и дикостью. Между волками из страны Далеко-Далеко и волками Крайней Дали.
— Отсюда действительно не видно, есть там кто-нибудь или нет, — сказала Эдме.
— И мне кажется, что курганы дальше, чем кажется. До них по меньшей мере полдня небыстрого бега, — добавил Фаолан.
— Будем надеяться, что скорее быстрой ходьбы, — сказала Эдме, как обычно, с добродушным юмором. Фаолан тревожно посмотрел на нее. Вдруг она устала больше остальных? Может ли она бежать с такой же скоростью, с какой тогда бросилась на лося?
— Надеюсь, мы найдем там маму, — едва слышно произнесла Мхайри.
Эдме и Свистун переглянулись.
— Ну что ж, попытаться стоит, — сказал Свистун. Регулярно питаясь в последние дни грызунами, он вернул себе былые силы. Но все же всех пятерых неотступно преследовал призрак голода. В желудках у них постоянно бурчало, а крыс и полевок надолго не хватало.
Под руководством Мхайри и Дэрли волки научились перегрызать жизненную артерию и высасывать кровь. Каждый раз Свистун, Фаолан и Эдме благодарили сестер, а те скромно отвечали:
— Скажите спасибо маме. Это она нас всему научила.
Сами сестры тоже похудели, шерсть их потускнела, сквозь шкуру выпирали кости, и от Фаолана это не укрылось. Некогда первые красавицы клана, они таяли буквально на глазах.
Серебристый волк повернулся и еще раз посмотрел на Эдме. Она никогда не жаловалась, и, что самое странное, в последнее время он даже не слышал, как урчит ее желудок. Как будто ее тело пожирает себя самого. С тех пор как они в последний раз нашли гнездо полевок, прошло три дня.
Они остановились, чтобы поискать мышиные ходы — маленькие туннели, которые те прокапывали в снегу, чтобы добраться до своих подземных гнезд.
Дэрли указала лапой на один из снежных на-носов.
— Однажды мама говорила, что, когда она еще была маленьким щенком, они вместе с ее мамой отбились от стаи, затерялись в неожиданно налетевшем весеннем буране и заблудились. Тогда они нашли яйца снежной змеи и съели их. Она говорила, что не такие они уж и противные.
— Но змеи, наверное, сейчас все в спячке, — сказала Эдме.
Фаолан снова подумал о медведях. За все дни пути они не встретили ни одного. Неужели странная погода их обманула, и гризли еще спят? Вдруг они так и будут спать целый год, пока не умрут от истощения?
— Мама рассказывала, что на вкус змеиные яйца немного сладковаты. По крайней мере, я так помню, — продолжила рассказ Мхайри. Казалось, она цепляется за любое воспоминание о Кайле, потому что память придает ей силы и помогает не сдаваться.
— А помнишь, как мама поймала сразу двух зайцев-беляков? — спросила Дэрли.